- Коли так, пошли! - решил Василько. - А лук потом пойдем покупать.
Все согласились, и Завидке тоже пришлось пойти со всеми вместе к палатке, где торговали одеждой.
Макасим перебирал рубахи, щупал их, смотрел на свет. Все казались ему не довольно хороши. Наконец выбрал он рубаху из льняного полотна с расшитым передом.
- Что же, он так и будет все в одной ходить? - спросил Куземка. - Рубаха-то нарядная, в ней ни играть, ни работать нельзя.
И Макасим купил вторую рубаху, подешевле, и, свернув ее, сунул подмышку.
А как стали выбирать штаны, глаза разбежались. Были тут и гладкие, и полосатые, горохами и узорами, холщовые, шерстяные и бархатные. Макасим было хотел купить штаны алого цвета, но Куземка опять заспорил, и штаны купили попроще да попрочней. Милонег же не спорил, не выбирал и не просил, а только беспрестанно улыбался. А как оделся во все новое, так отставил руки в стороны, чтобы не измяться и не запачкаться.
Оставалось купить пояс и сапоги. Вдруг тяжелая рука схватила Милонега за шиворот.
- Вот ты, вор, и попался! - закричал грубый голос. - Велено тебя поймать и плетьми бить.
- Что это? Что такое? - воскликнул Макасим, обернувшись, и увидел двух слуг воеводиных; один держал Милонега, другой вытягивал веревку из-за пояса - вязать его.
- За воровство и лживые слова плетьми велел его бить господин Глеб…
Милонег рванулся, но ворот новой рубахи выдержал. Недаром была выбрана самая прочная. Тогда Милонег дернул застежку так, что медные, круглые, бубенчиками, пуговицы, звеня, отлетели и посыпались наземь. Потом, нырнув головой книзу, выскочил он из рубахи, оставив ее в руках слуги. Вырвал из рук коробейника высокий шест с висевшими на нем сапогами и, упершись им в землю, прыгнул вверх.
Мгновение его тело стлалось в воздухе, будто был это не человек, а птица. Вдруг шест упал обратно, стукнув по голове коробейника, а Милонег уже бежал по крыше сарая, по насыпи вала, добежал до изгороди, перемахнул через нее и исчез.
Куземка, вскрикнув, вскочил на ларь, на плечи слуги, державшего веревку; уцепившись руками, взобрался на крышу и, продолжая кричать, бросился вслед за Милонегом. Подтянувшись, перевалился через изгородь и скрылся из глаз.
- Бежим за ним! - шепнул Завидка. - Бежим скорей, Василько!
- Что ты, опомнись, куда бежать! Еще подумают, украл что-нибудь. Да постой ты, Завидка!
Но Завидка уже с размаху налетел на какую-то женщину, а та, обернувшись, обхватила его жаркими сильными руками. Ее слезы закапали ему на лицо. Он барахтался, стараясь вырваться, а ласковый гончарихин голос причитал над ним:
- Дурачок ты мой, чудачок ты, дитятко, куда же ты бежишь? Приходи, Завидка, сегодня вечером домой, помиришься с отцом. Он добрый, отец-то, а щей поест соленых - еще добрей станет. Приходи, Завидушка… А вот это на тебе покамест. Пирогов себе купи, иль холодец, покушай. Он сытный, холодец-то, с чесноком варенный. Да придешь, что ли?
- Приду, - ответил Завидка.
И гончариха ушла, успокоившись, по своим делам, а Завидка обернулся и увидел ужасное зрелище.
- Тот скрылся - этого к господину отведем! - кричал взбешенный слуга, потирая плечо, где холст был запачкан Куземкиным сапогом.
Макасиму накинули веревку на шею и потащили его к господину Глебу. Старик горько плакал и даже не упирался.
Господина Глеба дома не оказалось, и Макасима до времени заперли в сарай на замок.
Глава III
ГОСТИ БОГАТЫЕ
Богатые гости не захотели развязать свои тюки, разложить товары. Видно, не надеялись сбыть их на захолустном торгу. Но старшой их явился к господину Глебу с просьбой, нельзя ли им день или два побыть в детинце, пока выяснится, какая дорога безопасней от половцев. Господин Глеб ответил, что сам опасался набега, но слух оказался ложным и путь на запад открыт. Гость уже собрался уходить, когда вошла госпожа Любаша и стала просить, не покажут ли они ей свои товары - ей-де давно пора обновы купить, вся-де обносилась.
Гость острым взглядом окинул ее с ног до головы, увидел и длинное нижнее платье зеленого шелка, шитое по подолу золотом и каменьями, с узкими рукавами и золотыми поручнями, и верхнюю короткую, с широкими рукавами одежду багряного цвета, с узорной каймой, и головной платок из индийской кисеи, затканной золотыми цветочками.
Он низко поклонился ей, сказал, что не думал увидеть в глуши такую знатную женщину, не то давно бы поспешил показать ей свой товар, и обещал вскоре принести все, что есть у него лучшего, и привести с собой младших своих товарищей.
Гости заставили себя ждать, но наконец явились все трое, а за каждым из них вооруженный слуга нес небольшой тюк.
Первым разложил свой товар самый младший, и госпожа Любаша тихо ахнула.
- Цареградская паволока, - провозгласил гость и бережно развернул кусок ткани.
Малиновый шелк, испещренный многоцветными шашками, лег на столе пышными тяжелыми складками. Изменчивый узор каждый раз повторялся по-новому. В одной шашке зеленая лавровая ветвь, в другой - мелкие цветики, в третьей - огненно-желтый шар подсолнечника. Как гончариха перед коробейником, замерла госпожа Любаша перед богатым гостем.
А тот, чуть прищурив глаза, сложил ткань и снова завязал ее в тюк.
- Из Царьграда? - спросила она вдруг охрипшим голосом, лишь бы что-нибудь спросить, нарушить очарование.
- Это царьградская ткань, - ответил гость. - Чтобы добыть ее, я переплыл море и выменял на соболиные и бобровые меха. Теперь же везу ее в далекую Чехию и оттуда вернусь со слитками красной меди. Но если госпоже этот узор кажется бедным, у меня много еще есть паволок и аксамитов прекраснее и дороже этого.
- Нет, она хороша, - бледно улыбаясь, сказала госпожа Любаша. - Вот бы Георгию из этой паволоки плащ.
- Довольно у него плащей, - перебил господин Глеб. - Больше, чем надобно.
Госпожа Любаша не посмела возразить, опустила голову.
Тогда выступил второй гость. Взял из рук слуги тючок много меньше первого и долго его раскрывал. Один за другим падали шелковые разноцветные платки, и гость небрежно откидывал их в сторону. Наконец развернул он последний платок, темно-вишневый, и медленно отошел.
Нежнейший, прозрачный, ни с чем несравнимый, чуть желтоватый, слегка розоватый, гладкий и теплый на взгляд, как лепесток цветка в летний полдень, открылся удивленным глазам большой ларец. Посреди присели два чудища. Хвосты их срослись, образуя дерево. Среди многократно переплетенных древесных ветвей птицы радостные и птицы печальные. И одна птица разрывает свою грудь, питая птенчиков, а другая летит, изогнув шею, и через плечо смотрит, как охотник, скрываясь средь листьев, спускает с лука крылатую стрелу.
- Это тоже из Царьграда? - прошептала госпожа Любаша.
- Нет, то новгородская работа, из рыбьего зуба выточена, - гость ответил. - Давали мне за него семь кусков дорогих аксамитов, не захотел я за эту цену отдать. Теперь везу ее в город Прагу, не найдутся ли у тамошнего короля алые яхонты доверху ими ларец насыпать. За такую цену, так и быть, уступлю ларец.
- Нету у меня яхонтов, - грустно молвила госпожа Любаша.
- Хочешь, и без яхонтов добудем этот ларец? - шепнул ей на ухо Георгий.
- Молчи, - также шепотом ответила она, - отец услышит. - И, обернувшись к гостю торговому, сказала: - Где нам с пражским королем тягаться! Видно, не про нас твой ларец.
- Дорога трудна да опасна. Тебе, госпожа, дешевле уступлю, - предложил гость.
Но Георгий, засмеявшись, крикнул:
- Не надобно!
Тогда второй гость вновь завернул ларец и отошел в сторону, а вперед вышел третий гость.
Был он старый человек и одет в темную короткую одежду, но на бедре у него висел в простых кожаных ножнах большой меч, а рядом с мечом маленькие весы и разновесы в мешочке - взвешивать серебро, которым платят им за товар.
Гость кивнул слуге, и тот, развязав свой тюк, достал из него черную бархатную подушку, положил на нее ларец и отступил назад.