Гончариха, будто наседка над цыплятами, сидела над горшками и корчагами и, бранясь с покупателями, все время одним глазом косилась на разложенные рядом глиняные игрушки - уточки-свистульки, уточки-брызгалки, кони с всадниками и женщины с ребятами. Игрушки были ярко раскрашены, покрыты поливой, и ребята жадно расхватывали их.
"Завидка мой баранчиков ловко лепил, - думала гончариха. - Его бы к этому делу приспособить, и я бы к будущему торгу игрушек наготовила. Да нет, где ему! Одну-две слепит, а заставь его весь день работать - живо заскучает, перепортит товар. Где-то он, мой Завидушка? При живых-то родителях сиротинушка, голодный да бездомный. Где-то он бродит, отцом выгнанный? Взглянула бы на него единым глазком…"
И только успела она это подумать, как, откуда ни возьмись, очутился рядом с ней Завидка, такой тощий, оборванный да грязный, что материнское сердце слезами облилось.
- Завидушка! - крикнула гончариха и бросилась к нему.
В ту же минуту какой-то прохожий, ловко нанизав на все пять растопыренных пальцев по горшку, кинулся прочь. Гончариха вскрикнула и побежала за ним. Но вора и след простыл, а когда повернулась она, то и Завидка исчез. Так и не успела она сунуть ему ломоть хлеба, не успела сказать, чтобы приходил вечером к землянке, авось удастся его с отцом помирить.
Как ни хотела гончариха побежать искать сына, все же не решилась она доверить горшки соседней торговке, и хотя мысли ее все были о старшем сыне, но все же дома было еще семеро детей. Поэтому она до хрипоты торговалась с покупщиками, то вырывала у них горшки из рук, то совала свой товар в лицо какой-нибудь нерешительной бабе, клялась, кричала и уговаривала.
Наконец ей удалось расторговаться. Выручка, против ожидания, оказалась много больше, и, пересчитывая ее, гончариха подумала, что, пожалуй, могла бы она раз в жизни позволить себе небольшую радость. С давних лет мечтала она о розовом шиферном пряслице, а у самой весь век были лишь глиняные, и гончариха пошла меж рядов в поисках пряслица. Столько было кругом удивительных и желанных вещей, что все заботы из ее головы вылетели, и даже о Завидке позабыла она ненадолго.
На шесте висели сапоги. "Эх, гончару бы такие! Весь век в лаптях ходит". На столе стояли кубки из толстого стекла с налепленными на них стеклянными же жгутами и валиками. "Из такой бы скляницы меду пригубить, и вкус бы иной, да где мне! Это княгиням да боярыням из таких пить! А я из глиняного ковша напьюсь, ништо мне".
Но мимо коробейника, торговавшего гребнями, не сумела она пройти, остановилась как зачарованная. Тут были гребни с высокой спинкой, и на них были процарапаны глазки, простые и двойные, или чешуйки, а на самом верху стояли, поднявшись на задние лапы, два медведя и смотрели друг на друга. Тут были и складные гребни, которые убирались в костяные изукрашенные ножны, и гребни, у которых с одной стороны были зубья редкие, а с другой - частые.
А коробейник заливался соловьем, расхваливая свой товар:
- Эй, девицы-красавицы, расчешите русые косы моими гребешками! У кого по плечи были косы - до пояса вырастут. У кого по пояс - до самой земли протянутся…
Какая-то девушка, выступив вперед, сказала:
- А ты бы, гостебничек молодой, подарил нам по гребешку. Мы бы волосы чесали да тебя поминали.
- И без подарков вспомните да пожалеете, зачем вовремя не купили гребешки, а вторых таких вам вовек не купить.
Гончариха смотрела, как какой-то молодец купил гребень, украшенный конскими головами, и, усмехаясь, повесил его на пояс. Потом другой, почесав копну своих волос, тоже купил гребешок, попроще.
- А вот гребень! - кричал коробейник. - Какая работа! Искусники старались, пилой зубья пилили, зубья ровные да гладкие, не зацепят, не дернут волосок. Проведешь гребнем разок по волосам - посыплется золото, другой раз проведешь - покатятся дорогие каменья. Кому гребешок?
Тут гончариха выступила вперед, не удержалась и приценилась. Коробейник тотчас повернулся к ней:
- Матушка-княгинюшка, недорого возьму.
- Да не княгиня я, - робко ответила она, - а Гончарова жена.
- А пригожая такая да дородная - я подумал, не боярская ли ключница. - И назвал цену.
- Ах ты разбойник, лихой человек! - завопила гончариха. - Грабитель ты! Хуже грабителя! Да как ты посмел такую цену сказать! Как у тебя язык-то повернулся! Мне год работать - столько не нажить…
- Проходи, лапотница! Не про тебя мои гребни, - закричал, обозлившись, коробейник, и, отвернувшись, снова стал выкликать: - А кому пуговицы костяные! Круглые и гладкие, резные и точеные. Рукоятки для. ножей!..
Тут опять померещилось гончарихе, что вдали мелькнул Завидка. Тотчас перестала она браниться, бросилась к сыну, но ее снова оттерли, и снова он куда-то скрылся. Дюжий парень чуть не сбил ее с ног, и тут она носом к носу столкнулась с кузнечихой. Та держала в руке шиферное пряслице.
- Глянь-ка, и имя мое на нем начертано: Олены прясло, - похвасталась кузнечиха.
Но гончариха, отвернувшись, ответила:
- У меня дома сколько хочешь пряслиц. Я ищу, где бы соли достать. Чем пряслица покупать, я лучше мужу щи посолю. Соленые-то они слаще.
А сама думала: "Жила я без розовых пряслиц - и дальше проживу. А отведает гончар соленых щей - подобреет, сам с Завидкой мириться захочет".
Глава II
БЕГСТВО
Уже целый час, ничего вокруг себя не слыша и не замечая, почти не дыша, смотрел Куземка, не отрывая глаз, на удивительные мечи, разложенные на продажу оружейником из Киева. На сверкающих клинках витые темные и светлые узоры: на одном спирали, на втором завитки, на других плетенья и полосы.
"Железо со сталью сварено, - думал Куземка, - оттого и цвет разный. Такое я видал. Отец на топоры да на серпы стальную полосу наваривает для крепости. Да откуда же узор такой мелкий да ровный и каждый раз иной? Этому бы научиться - лучше меня кузнеца бы не было. Спросить, что ли? Спрос не беда. Скажет иль обругает, третьему не бывать".
И Куземка вежливо поклонился и заговорил:
- Дяденька, отец мой кузнец, и сам я кузнецом буду. Скажи мне, как эти узоры сделаны? Я таких не видал.
- А что, хороши? - спросил оружейник.
Был он мужик еще не старый и, видно, сам не устал любоваться своими изделиями. Все тер их тряпкой да перекладывал так, чтобы клинки на солнце играли.
- Хороши! - ответил Куземка. - Диво дивное!
- Не ты один дивишься, - сказал оружейник. - Восточные мастера по всему свету знамениты, а и те говорят, что нету лучше русских мечей.
- Научи меня, - попросил Куземка. - Я тебе заплачу, мне мать дала. - И на открытой ладони он протянул оружейнику все свое богатство.
Тот посмотрел и усмехнулся:
- Не много тут.
- Больше нет, - сказал Куземка. - Научи меня - я тебе отработаю.
- Не надо, - сказал оружейник. - И серебро свое спрячь. Наши тайны непродажные. Вижу, что ты любишь свое ремесло, и за твою любовь я тебе тайну открою. Три возьмешь полосы - железную, стальную и опять железную. Сваришь их в брусок. Вытянешь брусок и сложишь вдвое. Сваришь и опять вытянешь, и так трижды. Затем снова, нагрев до сварочного жара, скрутишь винтом и так обточишь. Вот тебе один узор. А то возьми несколько прутков стальных и железных, сплети их и перекрути и раскуй в полосу. Это тебе второй узор. Научишься этим - сам придумаешь другие, какие желаешь и намереваешься получить. Как протравишь сварное плетенье, удивительную и редкостную получишь вещь. А теперь отойди, потому что ты заслонил мой товар, никто к нему подойти не может.
- Спасибо тебе, - сказал Куземка и отошел. Тут, откуда ни возьмись, подбежал Завидка. Стал дергать за рукав, просить:
- Кузя, Кузенька, пойдем! Посмотри, каковы луки хорошие привезли!
- Да зачем нам луки! - возражал Куземка. - У нас свои есть, самодельные.
- Настоящие-то лучше. Пойдем, Кузя. Мне бы хоть разок такой в руках подержать!
- Да что ж его держать, когда с собой не унесешь! У меня серебра мало, а у тебя и вовсе нет.
- У Василька, наверно, полны карманы. Ему мать ничего не жалеет, она богатая.
Василька нашли они на самом краю торга. Раскрыв толстые губы, слушал он скомороха, игравшего на гудке. Скоморох, прижав гудок к груди, водил по нему смычком, и струны дивно рокотали и гудели.
- Василько! - крикнул Завидка. Но тот только рукой отмахнулся.
Пришлось ждать, пока скоморох, держа гудок за гриф, медленно опустил его. Опустил глаза, смотревшие вдаль, и увидел Василька. Оба улыбались, будто струны еще звучали. Потом Василько рванул завязки кошелька и бросил его скомороху.
- Ах! - закричал Завидка.
Но скоморох, сунув кошелек за пазуху, скрылся в толпе.
- Чего тебе? - спросил Василько. - Куземка, здравствуй! Ты слышал, как хорошо играет гудец? Будто ветры по всей земле носятся, в лесу горлицы стонут.
- Как - чего? - крикнул Завидка. - Мы лук хотели купить.
- Ну и покупайте! - ответил Василько. - Если хороший лук, почему не купили?
- У меня серебра мало, - сказал Куземка. - А Завидка пристал, как с ножом к горлу.
- Ладно, пойдем посмотрим лук. А чего не хватит, я у матери попрошу еще.
Но не успели они отойти и нескольких шагов, как им встретились Макасим с Милонегом. На подростке все еще была старикова одежда; и Василько, стукнув его по спине, спросил:
- Что медленно поправляешься? Гляди, штаны свалятся.
- А мы идем купить штаны, рубаху, - ответил Милонег, сияя темными глазами и скаля острые белые зубы.