"Откуда у него все это? Верно, с детства, с тех пор как пас коней в ночном, будучи батрачонком в Тараще, лет примерно тридцать пять - сорок назад, и не садился он на коня верхом, хоть и дослужился когда-то до фельдфебеля в пехоте, а вот же сидит теперь на лихом коне, как заправский богатырь какой, несмотря на то, что уже разломаны ревматизмом кости".
А батько, чувствуя на себе его пытливый взгляд, приосанивается в седле и, набивая трубочку, спрашивает Буланого:
- А что, Савка, саблюку б на лозе спробовал: может, не гостра, оселка требует? По шияци гайдамаци щоб не промахнула… Га?
Таращанцы, о которых киевские обыватели да провокаторы распускали слухи как о грабителях, были обысканы перед походом.
- Один только идол попался, дорогой папаша, - докладывал Казанок, - ну, я его стукнул при том случае, без подробностей, бо рецидивист пришился и нашу честь марает. Чистое казначейство в кармане обнаружил.
- Чтоб ты того не делал, Казанок, без моего ведома, бо не жить тебе на свете! - внушительно сказал батько коменданту. - Моя рука тяжелее твоей, ну и я от того дела воздерживаюсь, бо имею на то указание нашей высшей власти. Есть у нас суд, трибунал военный, и в другой раз будешь ты у меня перед тым трибуналом за такое дело отвечать. А покуда, вскоростях, я то тебе прощаю, ну гляди в другой раз!
И Казанок, смутившись, отъехал. Батько успокоился,
"Вот дурно поклеп на хлопцев взводили. Я ж говорил Миколе, - думал Василий Назарович, - что та лютая слава про таращанцев - буржуйские хлыпы".
.. Снежок посыпал и таял. Зима, лютовавшая весь декабрь и январь, стала сдавать. Надо было спешить с походом, могла наступить и распутица.
Батько, едучи по талому снегу, вдруг вспомнил об этом и решил "переменить стратегию", как он выражался. Он повернул на Боярку и, узнав от разведывательного бронепоезда, что путь на Васильков свободен, а город обстрелян броневиками и, должно, Петлюра "лу-занул" до Фастова, велел пехоте погрузиться в эшелоны и двигаться на Васильков скорым маршем, а сам пошел с кавалерией в обход с фланга, через Глеваху.
ПЕРВАЯ КРОВЬ
Загремели первые орудийные выстрелы со стороны неприятеля. По звуку разрывов было ясно, что противник бьет через голову таращанцев по Киеву из дальнобойной. Слышны были только разрывы. Но по звуку своих ответных артиллерийских выстрелов батько догадывался, что артиллерию неприятеля Хомиченко нащупал. Петлюра, отступивший к Василькову, очевидно,
повел теперь наступление на Киев или, разведав о выступлении таращанцев, повел контрнаступление. Надо было опять снять неприятельскую артиллерию. Батько повернул к Боярке, откуда слышна была пальба богушевского броневика, и, подскакав к броневику, крикнул:
- Чего ж ты топчешься, Богуш, что я тебя конем обгоняю? Катай без остановки до Василькова и крой врага долой с пути, а я его тут саблей поддену.
Богуш выглянул из бойницы, красный, вспотевший, оглохший от стрельбы, и услышал только последние батькины слова.
Он кивнул головой и спрятался, подав команду:
- Полный!
Броневик помчался к Василькову, а батько взял наискось и полетел с эскадроном на Глеваху и Дроздовку, предполагая в той стороне местонахождение дальнобойки, обстреливающей Киев, и приказав полку, погруженному в эшелон, что должен был пойти вслед за броневиком, высадиться под Васильковом и взять город немедля.
Батько любил кавалерийский обхват. А уже под Глевахой стало ясно, откуда бьет дальнобойка.
- Вон за этим узлиссям, папаша, - показал пальцем подскакавший разведчик, придерживая тряпкой рану, из которой лилась на снег кровь.
Батько приподнялся на стременах и выхватил саблю.
- В атаку!
Почти месяц не видели таращанцы крови, и кровь разведчика Неструга, прискакавшего на белом окровавленном коне с донесением, кровь, обильно лившаяся по боку коня на белый влажный снег, разозлила не только заволновавшегося батька Боженко, но и всех эскадронцев. Молча и гневно мчались всадники к лесу.
Обскакав лес под выстрелами, батько скомандовал:
- Долой с коней, ложись! - и свистнул команду подскакавшей артиллерии.
Враг держался в лесу, надо было его выбить оттуда. Скорострельные пушки "гочкис" забросали лес гранатами. Лес заполнился эхом разрывов и криками подпеченного огнем врага. По ту сторону леса была железная дорога, и по линии на Васильков прогуливался красный бронепоезд, тоже бомбивший лес. Пулеметчики расположились по флангу и в свою очередь строчили по лесу. Лес простреливался насквозь. Там поднялась невообразимая суматоха, и петлюровцы пошли на вылазку.
- Сдана! - закричали они.
- Гей, невелика ж слава! - отвечал батько, вымчавшись на них впереди эскадрона.
Туто-то он их и встретил. Недосеченных пулеметами рубанули эскадроны, выхватившиеся разом на коней. А с другой стороны леса и по лесу понеслось: "Ура!" Та батальон, шедший вслед броневику, выбросившись из эшелона, пошел на поддержку батькиного фланга, ломая фланг Петлюры.
Построенный по треугольнику маневр петлюровцев был смят. Сложная операция - тем более рискованная, что мало разведанная местность оказалась сплошной засадой, - была закончена. Но ни Боженко, ни бойцы ещё не были удовлетворены. Распаленные коварством и сопротивлением врага, они рвались в бой. А подъехавшая кухня как раз своими запахами разбивала их азарт и боевое вдохновение.
- И на черта ты тут зъявывся, - ругали эскадронцы кашевара. - Корми пехоту до поту, а мы в Василькове сметаной поснидаем.
Батько, услышавший те похвальные речи эскадронцев, хоть и сам голодный, сглотнул слюну - "при том проклятом аромате борща, что хоть кого свалит", - как выразился остряк Левентуха, - и повел эскадрон на Васильков.
Надо было поспешить, тем более что и солнце уже скатывалось на запад, пылая алым огнем и как бы спеша водрузиться своим пламенным стягам в той стороне и призывая туда бойцов. Надо было до ночи помочь бронепоезду и пехоте закрепить Васильков:
От Глевахи до Василькова было километров девять с гаком. А Васильков, видно, не сдавался: с двумя бронепоездами вел поединок Богуш.
Наконец, закрепившись на закруглении у будаевского поворота, он взял под боковой обстрел железнодорожный профиль - дугу на Васильков - и свалил один бронепоезд.
На полном ходу слетел "Мазепа" под откос. А другой бронепоезд, "Сичевик", увидевши, с какой удобной позиции бьет красный "Гром", "поджавши хвост, как собака, - как говорил потом Богуш, - потянул хвоста аж до Фастова".
Батько Боженко как раз и подошел к Василькову в этот момент.
Таращанцы разлютовались и рубили сичевиков без пощады. Попробовали было сичевики сдаваться, да не берут таращанцы.
- Быйтесь, сукины сыны, бо мы вас бильше не беремо, хай вас сатана визьме! Гады прокляти! - кричал батько, проделывая саблей настоящие фокусы.
"И где только научился он такие выкрутасы саблей выделывать?" - думал, глядя на него, Савка Буланый.
И падали сичевики и галичане, кровавя снег, и проклинали, умирая, Петлюру.
- Га! Ото победа, що клянут сичевики своего Юду! - кричал батько. - Ну, нет на вас от моего сердца жалю, бо люблю я свободу, а вы ж ее предатели, собачьи сыны!
Так сражались таращанцы до ночи, голодные и злые, забывшие про борщ и сметану, которых думали поесть б Василькове, не ожидая такого великого боя. Так и уснули, не поевши, - наморились в бою,
"ПИШЛИ ЛЯХИ НА ТРИ ШЛЯХИ"
А в это время "Гром" гремел уже и по Фастову, преследуя "Сичевика", пятившегося задом. Надо было подавать туда опаздывающие молнии сабель.
И, немного отдохнув, таращанцы двинулись на Фастов. Разгромленный снарядами Богуша, Фастов был оставлен петлюровцами, не принявшими боя. Петлюровцы удирали по трем шляхам.
"Пишли ляхи на три шляхи", - острили таращанцы. Пошли петлюровцы на Паволочь, на Скраглевку, на Триполье и на Берники.
Семь часов сопротивлялись под Скраглевкой сичевики первому батальону, но сломили им хребет таращанцы, показав и в этом бою чудеса храбрости.
Эта храбрость бойцов и решила бой, который мог бы затянуться и на ночь.
Паника овладела петлюровцами. Они видели всюду свою гибель. Их охватило чувство страха перед неистощимой, стремительной, победоносной силой красных войск. И бежали они без оглядки.
Батько Боженко считал стремительность условием успеха. И, раз начав движение, не ослаблял его до полного разгрома врага. Бойцы не считались с усталостью и, отказываясь от сна и еды, не прекращали преследования до победы. Этим выделялись таращанцы изо всех частей, кроме лишь богунцев, стойкость и храбрость которых, воспитанные отважным Щорсом, ни в чем не уступали таращанцам.
Фастов был взят совместными действиями обоих знаменитых полков - Богунского и Таращанского. Из Фастова богунцы пошли по направлению Житомира - на Ходорков, на соединение с Ходорковским партизанским отрядом Шамеса, а таращанцы - налево, в направлении Таращи, куда многим из них, естественно, хотелось завернуть. И это в особенности создавало настроение нетерпеливого неистовства. Все, что стояло на пути к Тараще, сметали они с силой рвущегося вихря. Однако батько сдерживал этот порыв к своей хате у бойцов и категорически заявлял, что до тех пор, пока не будет ликвидирован неприятель на основном направлении - к Виннице, он не отклонится к Тараще.