Между тем стрельба вокруг почти затихла, на дороге показались всадники. Кныр свистнул, и всадники повернули к ним.
- Петро ранен в ногу, сани давай! - крикнул Кныр.
Два всадника повернули коней и помчались за санями, а остальные спешились. Они узнали Кныра и поздоровались с ним, не подозревая того, что перед ними предатель.
Когда подъехали сани, Петро сказал Кныру:
- Одевайся, собака! Садись в сани.
Кочубей еще не знал, как ему придется поступить с Кныром, но видел возможность раскрыть через него всех вожаков наглого заговора. Убивать Кныра сейчас было бессмысленно.
Мятеж кулаков был ликвидирован в результате получасового боя. Было взято около трехсот пленных и человек пятьдесят убито в бою. Со стороны красных убито было пять человек и ранено восемь.
После небольшой операции, немедленно сделанной Петру, он ночью потребовал к себе Кныра и, оставшись с ним с глазу на глаз, спросил:
- Что привело тебя к ним, почему ты пошел против нас?
К этому времени ему уже стало известно подробно о случившемся в Тупичеве - о ликвидации Кровопуска и смерти Шкилиндея.
- Я все лето работал на два лагеря. Кулаки нам платили хорошие деньги и требовали от нас, чтобы мы прежде всего вас, обоих братьев Кочубеев, убили. Вот я и ходил все возле тебя. Но я крепко тебя полюбил… и убить не мог.
Он замолчал, опустил голову и тяжело вздохнул.
- Помнишь, как мы спали рядом на кровати в Ивашковке и как у меня "нечаянно" - будто это я со сна - выстрелил наган и пуля пробила тебе кушак. Это мне надо было им показать свою работу, а убивать тебя я не хотел. Смазал… Хотя ты, конечно, меня убьешь теперь, но по чистой совести скажу, что не вижу я для крестьянства от большевиков вреда, как об этом кулаки там говорили. Душою я не с ними, и- сам знаешь - я сирота и батрак. Но деньги я брал у них и пропивал и за это должен был рассчитаться. Я сказал: "Убивать Кочубеев я не согласен, а восстание сделаю, как обещал".
Но Шкилиндей сказал мне: "А я твое восстание провалю. Плюнь ты им в морду, иди немедля в Красную Армию, а я за тебя тут ответ один буду держать и это дело расхлебаю, а ты свой грех искупишь, потому, что ты есть молокосос и не знаешь, как делаются дела".
Кныр поднял голову, испытующе взглянул на Кочубея.
- И вот, Петро Васильевич, я перед тобой, со всей правдой, как есть. А смерти я не боюсь, я того стою. И еще тебе скажу. Я знал, что Денис пошел на Чернигов со Щорсом. Ну, думал, восстание я им сделаю, а когда возьмем город - тебя я спасу. Такая была моя задача. А вышло, что, видно, это я тебя подстрелил.
- Ты что-то тут врешь. Будем тебя судить.
- Ой! Судить?! Лучше убей ты меня своей рукой зараз, я ж тебе сдался. А то б кому я еще сдавался?
- А вот я тебе со Шкилиндеем сейчас очную ставку сделаю, - сказал Петро, - тогда и посмотрим, чего ты тут мне наврал.
Петро рассчитывал, что угроза очной ставки со Шкилиндеем, о смерти которого Кныр еще знать не мог, заставит Кныра открыть всю правду. Но Кныр нимало не смутился. И Петро понял, что все это дело загадочное и его надо все-таки распутать.
- Если наврал - расстреляем, а если всю правду сказал - может, пригодишься…
ПРАВОФЛАНГОВЫЙ ОБХОД
Денис сидел на открытой веранде дома Коростовцев в трофейном графском полушубке и изучал карту похода. Рядом возились связисты, исправляя разрушенный телефон. С балкона был виден двор, в котором шла разборка и чистка лошадей. Эскадронный Писанка покрикивал на партизан:
- Скребницей поскреби, а нет скребницы - пятерней, холява!
Кто-то с озорством бросил:
- Подымай, подымай голос, эскадронный! Говори: "Как меня с хвоста поскребли, так и коня, сукины дети, скребите!"
Раздался смех. Но смех был не оскорбительный и не ядовитый, и Денис улыбнулся, соображая в то же время, как должен обходить Чернигов Щорс, и как устремится Колбаса в помощь Щорсу, и как ему совершить свои фланговый обход.
В это время во дворе взлетела песня. Песня была старинная украинская, о расправе с паном, хоть и начиналась с обычного для множества украинских песен вступления: "За горою, за крутою".
Но чего только не бывает за той "за крутою горою" в песне! И любовь к дивчине, и к широкому родному краю - "раю", и к родному Днепру, над которым казак умирает, к тому величественному Днепру-Славуте, что "чуден" при всякой погоде: и в бурю, когда "реве та стогне Днипр широкий", и при ясных звездах, когда он "держит все ясное небо на чистом лоне своем". Эта любовь к родной земле выстрадана веками угнетения со стороны чужеземцев и своих злыдней и отразилась вся в песне, созданной широкой душой народа, как буря и звездное небо в широком лоне Днепра-Славуты. В ней и удаль, и отвага, и народное горе - и чистые слезы погубленной любви девичьей и горькие материнские. В песне же и проклятие и назидание врагу. Все в той песне видно "за горою крутою" - во все концы света, на столетье назад и вперед. Песни эти полны и светлой женственной надежды и великого мужественного утверждения. И от века служат они опорой народному подвигу в борьбе за человеческое счастье и свободу.
А Перебийніс
просить немного:
Сімсот козаків з собою.-
Рубає мечом
головы з плечей.
А решту топить водою.
- Так что кобылица твоя прихромала, Денис Васильевич, - сказал подошедший Филон, которому было поручено, как старому кавалеристу и ветеринару, осмотреть завод и отобрать и распределить коней.
- Как так "прихромала"?
- Подранена в верхнее бедро.
- Как? Я и не заметил, - вскочил Денис. - Пойдем посмотрим.
- Лошадь на рану в мякоть не сразу отзывается, - сказал Филон. - Пулю я вынул, вот она: пулеметная, Коростовцева пуля.
Гретхен грустно оглянулась, увидев подошедшего Дениса, в котором за эти немногие дни она уже привыкла узнавать хозяина. Денис протянул ей кусочек сахару. Но Гретхен понюхала сахар и не взяла его.
Вся грудь ее была забинтована, и правая передняя нога была еще розовой от крови, хоть ее и омыл спиртом Филон.
- Вот тебе будет конь, Кустиком зовется, - подвел Филон Денису прекрасного рыжего орловца. - А Гретхен поправится. Здесь есть ветеринар при заводе. Да вот он и идет сюда.
- Ну как, товарищ Аничкин? - обратился Филон к подошедшему угрюмого вида человеку с надвинутой на брови шапкой. - Вот хозяин интересуется здоровьем Гретхен.
- Кобылица ваша через две недели будет ходить, - отвечал Аничкин, - могучая лошадь.
Денис огладил своего нового друга, вывел его во двор и проехался на нем. Орловец Кустик был прекрасной лошадью: по нетерпеливости и по той игривой легкости, с какой он нес всадника, можно было судить о его качествах. Однако жалко было Гретхен, и Денис пошел проститься с ней.
А между тем двор превращался в сплошную хоровую капеллу. Несколько хоров, перепевая друг друга, сливались в песенную симфонию. Каждый эскадрон пел свою песню.
Дивчата из дворовой прислуги и хуторяне, принарядившись, стояли группами вокруг панского дома, как в праздник, и слушали песни. Да это и в самом деле был народный праздник.
Вернувшись в дом, Денис застал возвратившихся своих ординарцев - от Щорса и из Тупичева.
Первые сообщали об успешности ночного седневского боя и о том, что Щорс намерен был с рассветом взять Чернигов. Вторые рассказали о смерти Мелентия и Шкилиндея и о кулацком заговоре. О хриповском восстании они еще не знали.
Денис почувствовал некоторую тревогу и спросил телефонистов, скоро ли они наладят связь с Репками, чтобы можно было поговорить с Городней.
- Линия разрушена повсюду, разве к вечеру дотянем!
Позвав эскадронных, Денис приказал готовиться к походу.
"Если Щорс, - думал Денис, - разовьет свой маневр, то коли не утром, так вечером безусловно возьмет Чернигов. Посланный со стороны Репок эскадрон Колбасы достаточен для преследования отступающих. Но ему вряд ли удастся отрезать врагу путь к отступлению у самого Чернигова. Враг будет отступать стремительно".
Надо было немедленно прервать линию фронта в нескольких точках южнее, к Киеву. Денис нарисовал дугу тылового обхода и в этой дуге радиусы движения, пересекающие линию предполагаемого отступления гайдамаков, - линию шоссе из Чернигова на Киев.
Дуга проходила от Днепра к Десне, от Любеча к Чернигову. А радиусы - к Остру, к Козельцу и к Красному.
Когда входили эскадронные, Денис уже определил маршрут.
- Слушаем приказа, товарищ командир.
Денис еще раз взглянул на карту и, проверив правильность принятого решения, сообщил задачу эскадронным.
- Сотня Лободы пойдет к Чернигову через Семи-полки. Остальные с прогрессирующей дистанцией разойдутся вот отсюда, - показал он им карту. - Крайняя - со мной на Остер.
Эскадронные нагнулись над непонятной им еще картой и, увидев круг, расчерченный правильными линиями, с почтением посмотрели на командира.
- Понятно? - спросил Денис. - Щорс обойдет Десну слева. А справа его расчет - на нас. Я думаю, что Чернигов уже взят или будет взят. Поэтому нам надо поспешить. По коням!
…Щорс действовал совершенно спокойно, зная, что враг из окружения теперь уже не уйдет.
Он выделил на вылазку в город десяток артиллеристов для захвата броневиков. И когда броневики выехали на площадь против него, он закричал:
- Молодцы!
На броневиках уже развевались красные флаги.
А вслед за броневиками вынесся эскадрон Колбасы,