Наора старательно делала вид, что Алики ее разбудила, но это было даже смешно, потому что кто будет спать, не погасив света? Добро бы еще горела одна свеча на тумбочке у кровати, но в зеркале у противоположной стены удваивался зажженный трехсвечник, и такая иллюминация, несколько избыточная для маленькой комнаты, бесстыже освещала разбросанные женские и - а-га! - мужские вещи. Но даже если бы не этот беспорядок, если бы предательски не колыхнувшаяся штора, Алики все равно догадалась бы, что здесь произошло, потому что сама атмосфера в комнате была полна любви; полна до такой степени, что у Алики снова дрогнули колени, и где–то в ней едва слышно зазвучала тонкая трель окарины.
- Что случилось? - спросила Наора лениво. - Рет - Ратус требует меня к себе?
Тоже мне актриса погорелого театра!..
- Нет, успокойся, - усмехнулась Алики. - Я разыскиваю твоего соседа, господина Тенедоса, его ожидает господин Шут, а в его комнате никого нет… Ты не слышала, он не уходил? - Последнее Алики сказала очень громко, обращаясь скорее к шторе.
Штора не отреагировала.
- Ну… может, он спустился во двор? - вымучила из себя Наора.
- Ты думаешь? - задумчиво сказала Алики и подбросила носком туфли валяющиеся на полу брюки поближе к шторе. - Это идея! Пойду поищу…
Она вышла, аккуратно прикрыв дверь - и тут же припала к ней ухом. За стеной слышалось быстрое перешептывание, в котором Алики не различила ни слова, потом она услышала мужские шаги и прочие звуки, которые со всей очевидностью показывали, что кто–то - при этом вовсе не Наора - собирает разбросанные веши и торопливо одевается.
"А я‑то ее тихоней считала", - сказала себе Алики, запоздало удивляясь.
Она дунула на свечу, тряхнула головой, прогоняя навязчивые трели окарины, кинула огарок на полку и быстренько сбежала по ступенькам вниз.
Шут, заложив ногу на ногу, сидел возле стола с бокалом в руке.
- Господин Тенедос сейчас спустится, сударь, - доложила Алики, делая книксен, чтобы спрятать глаза.
18
Встревоженный Хастер лихорадочно одевался, путаясь в штанинах и рукавах. Шут требует к себе! Что еще за пакость приготовила ему судьба? Опять тайны Имперского Двора, заговоры… Тьфу!.. Он–то, Хастер, зачем понадобился?
Наора сидела на постели, тревожно глядя на него.
- Погоди, - вдруг сказала она. - Я пойду с тобой. - Она даже потянулась к вороху одежды.
Хастер, завязывая шнурки на башмаках, поднял голову:
- Не вздумай! Тебя еще там не хватало!
Он выпрямился, надел шелковый жилет, застегнулся, глянув в зеркало; поднял камзол и оглянулся на Наору. Она покусывала губы, лицо у нее было несчастное. Он отложил камзол и присел рядышком с ней. Его рука обняла прохладные тонкие плечи.
- Очень не хочется от тебя уходить, - сказал он. И повторил: - Очень…
Наора ткнулась головой ему под подбородок, задышала в шею, а он гладил ее по спине.
- Если что… - сказал он нетвердо. - Если что, то как мне тебя найти?
Наора щeкотно помотала головой, и у него дрогнуло сердце.
- Что, нельзя? - внезапно севшим голосом спросил он. Он чуть отодвинул ее от себя, и заглянул в глаза.
- Просто я не знаю, - тихо ответила она, - не знаю, где буду завтра.
- Кто знает? - он резко мотнул головой. - Эта… Алики?
Она опять покачала головой:
- Рет - Ратус.
- Да кто он такой этот ваш Рет - Ратус?! - почти выкрикнул Хастер со злостью.
- Не знаю, - еле услышал он.
Они помолчали. Хастер снова обнял ее.
- Как ты от него зависишь? - спросил Хастер уже негромко.
- Он мне платит.
- О Небеса! - Хастер едва не зарычал, и руки его нам миг стали жесткими, но тут же он постарался взять себя в руки. - Ладно, - голос его стал деловит, но нежности в нем, как ни странно, не убавилось. - Запомни: Политехническая Школа, Тенедосу Хастеру. Повтори. - Он подождал, пока Наора тихо повторит, кивнул. - Напишешь, когда определишься. И еще: гостиница "Герб с трилистником", или просто "Трилистник", это в конце Набережного Бульвара, знаешь, где?
Наора опять пощекотала распущенными волосами его подбородок, и, не выдержав, Хастер поцеловал ее затылок.
- Легко узнаешь. Спросишь у кого–нибудь, - уверил он. - Ты только попробуй дать мне знать, и я тебя разыщу. Так мне будет легче тебя разыскать, понятно?
Еще один кивок.
- Я все равно буду тебя искать, - сказал он. - Я тебя люблю, - и поцеловал ее уже по–настоящему, в чуть солоноватые губы. На душе у него было горько. Потому что надо было расставаться. Потому что все было так неопределенно. Потому что… потому что он, кажется, действительно любил.
Ее.
Он с трудом оторвался от Наоры, встал натянул камзол и стал застегиваться. Одной пуговицы не было. На жилете, кстати, тоже не хватало одной пуговицы - верхней. Да чего уж там - чудо, что остальное на месте.
- У тебя булавки не найдется?
- Что? - спросила она, потом поняла, сказала: - В сумочке.
Он повернулся, разыскивая сумочку, но Наора выскочила из постели, подбежала к вешалке в углу, сорвала с нее свою крохотную сумочку, больше похожую на кошелек, высыпала все содержимое на столик у зеркала и протянула ему булавку:
- На… Хотя нет, давай я сама.
Хастер не ответил, он просто смотрел на нее. А она старательно сколола ткань в нужном месте, провела руками по камзолу, будто разглаживая, и отступила на шаг. Хастер почему–то отвел взгляд, зашарил глазами вокруг, рванул на себя ящик столика, нашел какой–то гребешок, расчесал волосы. Потом, глядя только в зеркало, внимательно оглядел себя - кажется, с ним все было в порядке. Вот только в краешке зеркала… За своей спиной он видел ее; и она смотрела на него так, как будто он уходил навсегда.
У него заныло где–то под ложечкой, и он повернулся, ласково привлек ее к себе и поцеловал, лелея свою нежность к ней. Потом он ее отпустил и легонько подтолкнул к кровати:
- Ну–ка бегом, греться, простудишься! - прозвучало несколько наиграно, но она улыбнулась и села на кровать; зарываться в одеяло, однако, она не торопилась, наверное, чувствуя, что ему хочется смотреть на нее - смотреть на нее всю и ощущать, как опять поднимается его желание.
"О Небеса! - внутренне застонал Хастер. - Да ведь я так никогда не уйду!" - и поспешно сбежал в коридор.
Нащупывая ногой первую ступеньку лестницы, он притормозил себя: "Спокойствие, только спокойствие! Держите себя в руках, сударь! Вы не мальчишка, вы Внук Императора и все такое…", глубоко вдохнул, выдохнул, попробовал в уме найти корень квадратный из шестьсот двадцати пяти… не преуспел, глотнул, сплюнул и начал спускаться вниз. Как подобает.
Алики встретила его у лестницы, сделала быстренький книксен, шепнула укоризненно: "Вас уже давно ждут!". Он величественно хмыкнул в ответ - мол, ничего, подождут - и прошел мимо девушки в гостиную.
В комнате с камином он в первую голову увидел Шута Императора. Тот стоял посреди комнаты, потягивался, будто разминал тело; при появлении Хастера Шут замер, не докончив движения, и уставился на него с привычным наглым любопытством, будто на "диковину зверушку"; господин в коричневом костюме по–прежнему сидел в кресле возле камина; поодаль и как–то наособицу, отчужденно, сидел герцог Садал. Хастер его просто не узнал: герцог будто постарел сразу лет на двадцать и выглядел больным.
- А вот и наш ублюдок! - радостно воскликнул Шут, растопырив длиннющие свои руки, будто собираясь заключить Хастера в паучьи объятия. - Сладко, что ль, спалось?
Хастер, не обращая на него внимания, поклонился герцогу; герцог мрачно кивнул и только.
- Сейчас, дружок, мы поедем в Арафу, - сказал Шут. - Прогуляешься еще раз по парку.
Хастер удивился. Если бы Шут предложил ему встать на руки и в таком вот положении станцевать с ним менуэт, то Хастер удивился бы гораздо меньше - такие шуточки были как раз в его стиле. Но пройти второй раз по Парку Фейерверков… Это было что–то неслыханное! Хастер было открыл рот, чтобы достойно ответить, но вовремя сообразил, что это не шутка - это приказ.
- З–з–зачем? - выдавил он из себя. Потом поправился: - Один?
Шут проигнорировал его любопытство. Он взял со стула, стоящего в углу, пальто с пелериной, ткнул его Хастеру:
- Помоги господину Годолу, - а сам стал натягивать на себя егерскую куртку.
Хастер автоматически подхватил пальто и хотел было возмутиться - недоставало Внуку Императора служить прислугой какому–то там Годолу, чьим бы он господином ни был! - но господин в коричневом костюме поднялся из кресла и, повернувшись спиной, подставил руки, так что Хастер не менее автоматически вдел их в рукава, а когда господин Годол, обернулся к нему и, застегивая пуговицу у горла, произнес: "Благодарю вас, Тенедос", Хастер и вовсе забыл возмутиться. Он тупо смотрел в знакомое лицо, и, вместо ответа, раньше, чем мозг воскликнул внутри опустевшей от неожиданности головы: "Молчи, дурак!", язык сболтнул:
- У вас ус отклеился.
Повисла неловкая пауза.
Потом господин Годол поднял бровь, дотронулся до уса рукой в плотной тонкой перчатке и аккуратно устранил несообразность; сказал негромко:
- Спасибо.
И тут Шут просто таки покатился со смеху. Самым натуральным образом покатился - по полу. Он хохотал, взвизгивал и, держась руками за живот, дрыгал ногами в воздухе, словно на него накатила падучая. Присутствующие недоуменно наблюдали это непотребство; даже непроницаемый господин Годол на мгновение оказался удивленным. Впрочем, он–то умел держать себя в руках.
Спокойно выждав, пока Шут выдохнется, господин Годол произнес все тем же отстраненным тоном, глядя на валяющегося у его ног Шута: