– При чем тут ремонт? Станция не принимает горючих грузов по причине "внеплановой реконструкции противопожарного обеспечения инженерных сооружений". Вот, полюбуйтесь, – и Илья сунул мне какую-то "портянку" – длинную бумажную ленту от факсового аппарата, на которой под заголовком "Извещение о временном прекращении приема грузов" была изображена какая-то то ли схема, то ли карта и шел текст "Договора об оказании услуг по транспортировке горючих грузов".
– А на самом деле пожарные на них наехали, – сказал он и, постепенно возбуждаясь, продолжил изложение подробностей:
– Пришли в очередной раз с "плановой проверкой", коньячок, по такому случаю выставленный станционным начальником (настоящий, между прочим "Ахзинулля", знаю этот обычай Михалыча не по наслышке) выпили, икоркой закусили (и этот продукт оказался в холодильнике станционного буфета, хотя никаких грузов с Дальнего Востока станция уже лет 10 как не получает), конвертики без марок и обратного адреса в карманы пораспихали… А потом ещё и в долю с каждой принятой станцией цистерны запросились!
Михалыч им и говорит: "Побойтесь Бога, сукины дети! Вы ж пожарники, а не работники избирательного штаба по перевыборам Курнасмехова президентом нашей республики. Ну, черт с вами – берите ещё по три штуки и гуляйте по Канарам в нейлоновых трусах…". А они обиделись и уперлись ("пожарниками" их обозвали, видите ли…) – и ни в какую! Долю им подавай, а не то… Ну, и не договорились… Дураки на букву "мэ"!
Теперь станция закрыта, её начальник, Михалыч, ревет белугой в своем кабинете, объясняясь по телефону и лично с отправителями и получателями грузов, а пожарные третий день проверяют напор мотопомпы и тоже ревут – обедают в станционном буфете при пустом практически его холодильнике да ещё за свой счет!.. Короче, чем дальше в лес, тем злее партизаны, – завершил он изложение фактов.
– Я вот сейчас звонил, – закончил свой монолог Илья уже отчетом о предпринятых им мерах, – мне даргомыжские и говорят, что раньше, чем через неделю станция не откроется…
– Да, дела-а…, – только и смог протянуть я в ответ на ильевские новости.
А он раздумчиво произнес, обращаясь скорее к себе, чем ко мне:
– А в Рязани ждать не будут, и правильно поступят – свой карман всегда надежней, чем даже счет в "Сбербанке". И уедет наш бензол куда-нибудь в Волглый – там ребята оборотистые и при бабках. Заплатят и авансом, вперед за пару цистерн.
И зло добавил:
– А я останусь только при зарплате в варианте "эконом" – что б штаны не упали…
Илья Стефанович замолчал и снова его пальцы опустились на клавиатуру. Искал он в Интернете, разумеется, не новых покупателей рязанского бензола, а новые сайты знакомств – обычное его занятие между короткими периодами действительно хваткой и продуктивной работы.
Я подумал, что Илья сейчас блестяще применил ко мне один методический прием из рекомендуемой в бизнесе тактики поведения – "больше плачь и сокрушайся, не хвались, а прибедняйся" и ведь я на него почти попался!
Осознав это, я спросил:
– А вы знаете, что советует в подобных случаях Хоружий?
Илья помолчал и было видно, что в нем борются два желания – признаться, что об этом самом Хоружем он ничего не знает, или всё-таки блефовать. Победил блеф.
– Нет, не помню, – сказал он с интересом.
– Хоружий, – я принял его игру и не стал объяснять, почему интересно мнение какого-то Хоружего, – советует воспользоваться "опытом Аристотеля", а именно зажать полученную зарплату между двумя скрещенными пальцами. Тогда покажется, что она удвоилась.
Илья усмехнулся:
– Это не я должен делать, а продавец нового цифровика на 10 мегапикселей, который я хочу купить… Да ведь он наверняка не знает ни об опыте Аристотеля, ни о том, что я хочу, чтобы он его повторил именно с моими деньгами!
И снова повернулся к экрану компьютера.
Его усилий, подкрепленных цепкой памятью и природной расчетливостью, обычно хватало для ведения текущих дел. Если же возникали неожиданности, типа той, которую он мне только что описал, то предпочитал он в такие минуты прежде всего испытанный и надежный инструмент – философскую бритву Оккама собственной заточки: "Новых сущностей не выдумывай и действуй, помня – люди злы, но любят лесть и деньги". И потому первые же его предложения по решению проблем были самые простые и "верные".
Во-первых – лично высказать и зримо продемонстрировать в обаятельной столичной манере "свое ку" тому человеку, у которого в кармане авторучка, подписывающая нужные документы, а в руках телефонная трубка, передающая исполнителям нужные тебе распоряжения.
Приветствуется и наличие во рту этого человека парочки золотых фикс, столь ярко блещущих во время проводимого им личного разноса (с разбрызгиванием слюны, разумеется) твоего обидчика и дурака низового звена, который не понял всей прелести приватности "деловых отношений" и давящегося в ходе этого разноса в кабинете своим молчанием…
Во-вторых (а по времени лучше бы и во-первых!) – разместить у этого человека рядом с его авторучкой простой бумажный конверт без каких-либо реквизитов, конверт достаточно толстый, чтобы обладатель авторучки ощущал его присутствие как приятную тяжесть в близком к сердцу кармане своего дорогого пиджака, но и гораздо более легкий, чем невесомая почти бумажка-платежка с указанием суммы уплаченных нами штрафов и пеней – возможных убытков от действий упрямого дурака низового звена.
Считал Илья Стефанович в уме быстро, людей умел взвешивать мгновенно и определять их "вес" с точностью до почти невесомой копейки, так что реализация этих его предложений очень часто оказывалась вполне успешной.
Но случались и нестандартные ситуации, как, например, сейчас на станции "Дерневка" ("Дурнёвка" в фонетической транскрипции Ильи Стефановича) под Даргомыжском, когда по логике жизни такого "нужного человека" просто не оказалось, все там были известного сорта "чудаки", и в таких случаях Илья просто терялся, как теряется ребенок, когда очевидно сладкая и всегда желанная конфета оказывается источником нестерпимой зубной боли.
И Илья "по-ребячьи" вовлекал в свои заморочки всех, кто хоть как-то мог ему помочь и до кого он мог в данный момент "дотянуться", При этом действовал он с таким жалостным видом и столь искренно обещал "век не забыть" своего благодетеля, что люди помогали ему с полной отдачей, забывая в этот момент все "прошлые разы", когда столь же искренние обещания "не забыть", испарялись через мгновение после того, как нависшая над Ильей беда миновала.
Я думаю, что успех приносила Илье именно эта искренняя "детскость" его поведения, когда беда заставляет прижаться к материнской юбке в поисках защиты и участия, но едва "гром отгремит", о проявленной "слабости" для дальнейшего "достойного настоящего мужчины" существования следовало как можно скорее забыть.
И помогали-то ему чаще всего именно женщины (и на работе, и, насколько я могу судить, "в личной жизни") – у них просто срабатывал материнский инстинкт, и они с пониманием детской психологии прощали ему последующую дерзость и грубость.
У нас это относится, прежде всего, к Татьяне Борисовне – "бизнес-вумен" от Бога и "наивной авантюристке" в делах житейских, и Лидии Федотовне, женщине жалостливой и доброй, а в своей работе – маркетинге – совершенно мастерски умевшей "дожать" самую малую зацепку и найти ценный плод на, казалось бы, паханном-перепаханном другими поле. А получалось у нее все просто потому, что кроме умения не упустить удачу, была она неутомимой труженицей и действительно не боялась получить мозоли на пальцах, крутя телефонный диск…
Глава 4