Это было правдой. Я был уверен в этом и готовился к этому. Сколько раз я представлял себе, как это произойдет: как кто-то будет стрелять в президента, как я буду стрелять в этого "кого-то", как будут стрелять в меня… Кому-то рано или поздно надоест играть с президентом в прятки, и тогда начнется. Хорошо бы, конечно, узнать заранее об этом дне - тогда многое можно будет сделать. Скажем, попытаться выстрелить первым, а если это бомба, то перевернуть все вверх дном и найти ее, а если это яд, то прожить этот день на консервах… Или, по крайней мере, надеть чистое белье. Неприятно, когда ты мертв, а на тебе грязная рубашка…
Первой моей мыслью было дать машине отстояться. Если там находится "пластилин с часиками", то когда-нибудь он даст о себе знать. Но потом подумал, что Сокура, если ему это очень надо, придумал бы что-нибудь похитрее - даром он, что ли, кибернетик? Например, включение взрывного устройства при наборе на экране имени президента.
"КАК ВАС ЗОВУТ?" - спросит она.
"Анвар Ларист", - наивно ответит президент.
"ПРЕКРАСНО, - скажет машина. - ВОТ ТЕБЯ-ТО МНЕ И НАДО".
И подключит взрыватель.
Я отволок чемодан в подвал Дома Правительства, где когда-то давным-давно был зал для заседаний, а сейчас размещался стрелковый тир, который мор служить одновременно и бомбоубежищем. Надо было проверить эту версию. Тир был пустынен, и я снова распаковал "Полимодель", включил ее, но отстукивать имя президента поостерегся.
Экран отсвечивал мертвенно-зеленым цветом, а надпись на панели словно завораживала - "От судьбы не уйдешь". Было во всем этом что-то нереальное, фантастическое - оно метило в сердце и нейтрализовало мозг, мешало думать. Но я преодолел это в себе, и ясное понимание ситуации заставило меня выключить "Полимодель". Все это хорошо - вызывать на себя огонь, пробовать возможную отраву на вкус, зажигать спичку, чтобы прочесть надписи в пороховом погребе. Но достойна ли эта роль капитана безопасности?
Лейтенант Трампа несказанно удивился, когда я приперся в приемную снова - с тем же чемоданом - Что-нибудь не так, капитан? - спросил он.
- Так, так, - успокоил я его. - Но есть одна мыслишка… Вызови-ка старшего по взрывной команде, пусть пришлет своих собачек…
- А-а! - догадался лейтенант. - Вы все еще думаете, что эта штука с начинкой! И я рисковал жизнью, когда работал на ней - вы меня подставляли!
- Выполняйте приказ! - хмуро оборвал я его.
Собачки быстро прибыли. Одна из них - наиболее шустрая сука - была натаскана на пластиковую взрывчатку, другая - степенная, вальяжная - специализировалась по нитротолуолу. Они спокойно обнюхали помещение, меня, лейтенанта, чемодан и, виляя хвостом, запросились на улицу. Все было ясно без слов.
Вот тогда я снова поплелся в подвал, включил машину и долго беседовал с ней, снова и снова перебирая данные президента. Но каждый раз машина вежливо отвечала, что Анвар Ларист, 42 года, холостой, президент страны, умрет в возрасте семидесяти одного года от цирроза печени в Женеве.
И я наконец поверил, что машина не только элементарно безопасна, но и лжет еще, как записной фантазер. Такие люди, как Ларист, во-первых, от старости не умирают, а во-вторых, не эмигрирует. Слова "Родина", "патриотизм" и прочие из этого ряда для них еще кое-что значили…
И я затащил чемодан с "Полимоделью" в кабинет Лариста - он даже не обратил на него внимания, так был занят. Ну что ж, пусть развлечется в свободное время, раз этого так жаждут некоторые из Министерства Кибернетики.
"Тилим-тим-тим-ти-им. Сегодня суббота, 12 ноября. Послушайте последние новости. В три часа ночи произошла очередная перестрелка между группой мятежников и военным патрулем в районе, прилегающем к Дому Правительства. Жертв и разрушений нет. Продолжается уборка зерновых на угодьях сельхозкоммун. По данным Народного Министерства Статистики, кукуруза, пшеница и ячмень убраны с семидесяти девяти процентов полей. Новости из индустриальных отраслей. Продолжается забастовка работников металлургической и металлообрабатывающей промышленности. Рабочие требуют повышения содержания продовольственных талонов. Создана Соглашательская Комиссия, которая обратилась к бастующим с просьбой приступить к работе. Новости общественно-политической жизни. Президент Анвар Ларист дал интервью редактору "Государственной газеты" о руководящей роли Когорты в политической и экономической жизни страны и в дальнейшем подъеме благосостояния народа…"
…Президента Лариста любила самая прекрасная женщина в стране. Так думал президент, так думал я, так думали те, кто днем и ночью охранял ее дом, как военный объект. Но потом оказалось, что их встречу организовал никто иной, как советник Ихона, и самая прекрасная женщина страны стала принимать Лариста у себя два раза в неделю, чаще всего по ночам, когда у него появлялось свободное время. Этот секрет я вытянул у компаньонки Джины - некой Миряны, с которой я подружился, находясь в этом доме по долгу службы.
Однажды, когда выдался случай, я спросил советника Ихону, не пора ли выпустить из казематов законного мужа Джины.
- Первый раз слышу, - сказал этот циник, - чтобы телохранитель требовал себе побольше работы…
А потом целый час убеждал меня, что не в моих интересах раскрывать президенту глаза. Во-первых, потому что муж Джины далеко не агнец и с удовольствием посмотрит на Лариста через оптический прицел, и в результате мне же прибавится хлопот, а во-вторых, в-третьих и в-четвертых, президенту нравится Джина - как человек и как женщина, а это, безусловно, способствует его плодотворной деятельности на ниве Перегруппировки и Сосредоточения. Тем более нужно учитывать, что муж ее - самый отъявленный преступник, после окончания за границей университета он серьезно занялся привязкой анархо-синдикалистских теорий к положению в нашей стране и был посажен за это еще при Янтрее. При Аргамеддоне он был выпущен как борец против Янтрея, но ошибка скоро была исправлена, и он снова был посажен, и тем более не освобожден при Ларисте.
- Рядом с ним Лакуста и прочие - просто овечки, - заявил Ихона. - Те рвутся к власти, а этот убежден, что можно обойтись и без нее, что именно в ней все зло… И вовсе не освобождения своего мужа добивалась Джина, а лишь замены смертной казни семью годами трудармии, что и произошло после ее апелляции к президенту, он сам подписал эту бумагу.
Я тогда подумал, что в последнее время Ларист совершенно не вдумывается в то, что подписывает: с одной стороны, его оглушают бесконечные покушения, с другой - полубессонные ночи в доме у Джины, после которых он обычно ходит как потерянный…
В эту субботу он тоже, как всегда, был не в себе я был счастлив, что его не беспокоят. Вот уже неделю, как я не видел вокруг министров - говорили, что они заняты погашением экономического конфликта в городах-коммунах, и президент мог позволить себе встать на часок позже. Всю эту неделю было непривычно тихо - никто не стрелял в него, не пытался бросить гранату или, на худой конец, украдкой впустить к нему в спальню гремучую змею, коих так много на южных окраинах страны. Это было как затишье перед бурей, и у меня неприятно сжималось сердце.
Утром мы отправились с ним в бассейн, и там, видимо, на голодный желудок, Ларист неожиданно разговорился. Начал он с сожаления о том, что не смог сам отправиться в города-очаги забастовок и там, в прямом общении с рабочими, успокоить их.
- Уже готовится указ о сокращении военно-промышленных частей Народной Армии, - обрадовал он меня.
- Намного? - невинно спросил я.
Ларист чуть смутился:
- Пока на пять процентов, но ведь это только начало…
- А почему бы совсем не снять военную осаду городов? - поинтересовался я.
Ларист, конечно же, поддался на мою провокацию и моментально зажегся.
- Вот чего я не понимаю, так это того, почему ты торчишь на каждом нашем совещании и хлопаешь ушами, когда мы в тысячный раз взвешиваем последствия от сокращения армии…
- Ты взвешиваешь последствия, а я - движений твоих министров, - отразил я его выпад. - Так что мне не до смысла ваших дискуссий… Так что же произойдет, если все-таки увести армию от городов?
- Если одним словом, то - разруха, анархия… Люди разбегутся… Черт-те что начнется. Ведь в чем тут дело? Они же за десять лет привыкли, что из города им не выйти, что это - тюрьма, только большая. Ты вспомни, как это начиналось тогда, лет тринадцать назад. В стране - глубокий кризис… разруха… спекуляция… по ночам какие-то перестрелки… разбой… убийства… Правительство было вынуждено ввести комендантский час во всех крупных городах. Потом закон о временном запрете митингов и демонстраций, об ограничении свободы передвижения… Обуздали прессу… И тут началось! Милиция не справлялась, армия начала наводить порядок - она как раз на профессиональную основу переходила… Заключенных стало столько, что останавливались заводы и фабрики, некому было работать…
- Знаю я это все, - сказал я, - видел собственными глазами. Ведь я в то время как раз в армию и вернулся - командиром взвода был… Тогда деньги еще были, так нам за каждого доставленного премию платили…
- Вот, - сказал Ларист.
- Многие за то лето миллионерами стали, - продолжал я, - только к осени на эти бумажки ничего купить нельзя было… Тогда наш полк объявил забастовку - чтобы платили талонами… Приезжал генерал, разъяснил, что в стране экономический коллапс, некому работать - все или в концлагерях, или в армии…
- Вот, - повторил Ларист. - И тогда решили заключенных ввести на заводские территории, чтобы они там работали - уже голод начинался… И заводы стали концлагерями.
- А потом, - добавил я, - кто-то догадался, что легче вывезти из городов тех, кто не был осужден, а оставить там только зеков…