- Простите, господин Плюнькис, - решительно подошел Генрих к глюму. - Вы плачете, но все равно уходите из Регенсдорфа, да? Почему? Почему все древнерожденные оставляют нас? Объясните мне, прошу вас.
Плечи старичка затряслись сильнее, а рыдания его сделались громче.
- Ах, лучше не спрашивайте, странный молодой человек, - сквозь слезы сказал Плюнькис. - Ни о чем не спрашивайте. Горе, какое горе! Разве мог я когда-нибудь подумать, что доживу до того времени, когда последние древнерожденные уйдут из Большого Мидгарда? Я даже никогда не предполагал этого. Никогда. Ах, почему я не умер раньше, несколько лет или хотя бы неделю назад? Что же мне теперь, старику, делать? Кому я нужен в этом Малом Мидгарде?.. Прощай, моя маленькая, милая комнатка в подвале, прощайте и вы, странный молодой человек, понимающий "эхт" и способный видеть то, чего не видят другие. Увы, теперь вряд ли ваши знания и способности пригодятся вам, если вы, конечно, не колдун и не умеете путешествовать по мирам. А в Большом Мидгарде отныне вам не с кем буде говорить на "эхт". Да хранит вас Один, - сказал Плюнькис, поднял котомочку, кастрюльку и с обреченным видом побрел прочь от мальчика.
Генрихом овладела такая безысходная тоска, что он сам не заметил, как ноги повернули к дому Карлы Майселвиц. Мальчику невероятно захотелось увидеть Альбину. "Может, она хоть сейчас сжалится надо мной, заметив мое расстройство, - думал Генрих. - Но даже если она и не сжалится, то я только посмотрю на нее и мне сразу станет легче. Я уверен, что станет".
- Простите, пожалуйста, - сказал Генрих, когда старуха отворила дверь и выставила в щель свой длинный, безобразный нос. - Меня зовут Генрих Шпиц. Могу ли я увидеть Альбину?
- Ишь, чего захотел! - буркнула старуха. - Проваливай! Не про таких, как ты, она.
Лицо Генриха сделалось еще печальней, чем было, он вздохнул, отвернулся от двери. Но, видимо, в старухе, хоть она и была ведьмой, осталось что-то человеческое, потому что, заметив опущенные под тяжестью печали плечи мальчика, его совершенно унылый вид, она сжалилась и бросила вдогонку:
- Нет Альбины. К отцу уехала. Теперь уж не скоро появится она в Регенсдорфе.
Эти слова, впрочем, утешили бедного Генриха еще меньше. Если до этого он имел надежду встретить ее на улице, в месте, где она обычно гуляла, то теперь он лишился и этого. "А другой такой, как Альбина, во всем мире не найти, - подумал Генрих. - И значит, придется мне всю жизнь провести в одиночестве. Как жаль, что я не успел объясниться и доказать, что подлый Клаус все про меня наврал! Верно люди говорят: одна беда не ходит. Вначале исчезли древнерожденные, а потом и Альбина".
Вечером Генрих, печальный, уселся у окна и просидел так до трех часов ночи. На площади Святого Якуба не появилось ни одного древнерожденного, только мелькнули зыбкими тенями два или три испуганных призрака.
- Приветик! - вдруг услышал он знакомый голос.
Обернувшись, Генрих увидел глюмов. Мохнатые малыши бесшумно вошли в комнату. Бурунькис внимательно смотрел на Генриха, а Капунькис сосредоточенно разглядывал небольшую картину на стене, где было изображено штормовое море и терпящий бедствие корабль.
Бурунькис толкнул братца и зашептал:
- Скажи "здравствуй!", невежа.
Капунькис вздрогнул, будто очнулся, посмотрел на Генриха и кивнул.
- Привет… А это что такое? - он указал на картину.
- Рисунок. Ты что, никогда не видел картин? - удивился Генрих.
- Может, и видел, только не обращал внимания, - ответил глюм. - Ты, что ли, нарисовал?
- Нет, конечно, я ведь не художник, - сказал Генрих. - Нравится?
- Красиво, - вздохнул Капунькис. - И чем это нарисовано?
- Ну, красками, кисточкой, - пояснил Генрих - Художники могут чем угодно рисовать. Карандашами, например, или углями…
- Я гоже хочу рисовать, - задумчиво произнес Капунькис.
- Ой, держите меня, а то упаду! - прыснул Бурунькис. - Тоже мне, художник выискался! Сейчас ка-ак тресну по лбу, так ты у меня скультором станешь!
- Не скультором, а скульптором, - поправил мохнатого малыша Генрих.
- А что, есть разница? - удивился Бурунькис.
- Еще бы.
- Но ты ведь меня понял? Так чего ж к словам придираешься? пожал плечами глюм.
- Ладно, - вздохнул Генрих. - Не мне тебя учить.
- Во-во, это верно! - кивнул Бурунькис. - А то все вокруг только и делают, что поучают других. Как будто весь мир состоит только из учителей и учеников!
- Точно, - кивнул Генрих. - Вы, гнумы, и без чужих поучений разбираетесь, что к чему…
- Мы не гнумы, мы глюмы! - возразил Бурунькис.
- Но ты ведь меня понял, улыбнулся Генрих. - Зачем же к словам цепляешься?
- Ты хитрый! - сказал Бурунькис. - Ты меня перехитрил. Хорошо, пусть будет по-твоему: не скультор, а скульптор. - Глюм немного помолчал и спросил:
- Что у нас сегодня новенького?
Генрих печально вздохнул, кивнул головой на окно.
- Мир стал другим, город стал другим, я даже не знаю, как объяснить. Внешне вроде все как раньше: дома, улицы, люди. Но только чего-то не хватает. А чего, я и сам не знаю. Древнерожденные почему-то уходят…
- Мы, собственно, потому и зашли, - сказал Бурунькис.
- А все-таки я буду художником! - упрямо, совершенно не к месту, повторил Капунькис. Он внезапно развернулся и выскочил из комнаты.
- Что значит: мы потому и зашли? - спросил Генрих Бурунькиса. В кладовке что-то загромыхало.
- Попрощаться. Уходим мы. Насовсем из города, да и из Большого Мидгарда уходим…
Бурунькис замолчал. В комнату ворвался Капунькис, держа в руке шило. Ни слова не говоря, он забрался под стол, а через секунду оттуда донеслось царапанье.
Глава XVII
ТРЕБУЕТСЯ ГЕРОЙ
- Вот и вы уходите! - в сердцах воскликнул Генрих. - Вчера вы еще никуда не хотели уходить, а сегодня - уходите. Прошел всего один день, а все изменилось - не узнать. Все! - Генрих вздохнул. - За один день люди стали другими, злее, хуже. Никто уже не любит свой Регенсдорф так, как раньше. А все потому, что за одну ночь город сделался другим: каким-то серым, скучным, точно из него вытянули все яркие, радостные краски и цвета. Даже воздух… даже воздух в городе пахнет теперь иначе. Почему?
- Да потому, - сказал Бурунькис, - что из вашего города сбежали древнерожденные. Мы боимся Безе-Злезе. Людям Безе-Злезе не страшна: она пожирает только нас, древних. Вот мы и уходим.
- В Малый Мидгард? - спросил Генрих. Куда ж еще? - пожал плечами глюм. - В него. Туда уже многие ушли. Навсегда. Драконы, например, карлики цверги. Безе-Злезе туда не сможет пробраться. Там она потеряет всю силу. Она непобедима только у себя и Удгарде и здесь…
Бурунькис осмотрелся. Видно было, что ему не терпится что-нибудь вытворить. Наконец он издал радостный крик и, разбежавшись, заскочил вначале на стол, а оттуда на люстру на потолке.
- Смотри! Смотри! Я летаю! донесся сверху ликующий крик ушастика.
- Подумаешь, на лампе висеть! спокойно сказал Капунькис, не вылезая из под стола. Я однажды па ведьминой метле летал, нот это был настоящий полет!
- И ничего-то ты не понимаешь! крикнул братцу Бурунькис. - Ты просто завидуешь мне!
- Очень надо тебе завидовать! - буркнул Капунькис, продолжая свое занятие: шило тихонько поскрипывало.
"Когда уходит сказка - жизнь становится скучнее, - подумал Генрих. - Город пропадет без волшебных существ. Обязательно пропадет. Превратится в обычный, наводящий тоску провинциальный городок, из которого каждый хотел бы скорей уехать".
Люстра позвякивала, провод, на котором она держалась, опасно поскрипывал.
- Сейчас люстра сорвется, и ты свалишься на пол, - сказал Генрих Бурунькису.
- Не-ет, не сорвется. Я проверил: держится крепко! На нее еще и Капунькис может запрыгнуть.
- Не хочу я никуда прыгать! - недовольно отозвался второй глюм. - Я рисую дракона.
- Ха, ха, ха! Ох, держите меня! Ха, ха, ха! - зашелся смехом Бурунькис. - Представляю, что это будет за рисунок! Ты же никогда в жизни не рисовал!
- Но ты ведь тоже никогда раньше не висел на люстре! - огрызнулся Капунькис. - А качаешься, как настоящая обезьяна!
- Но послушайте, - перебил спорящих Генрих. - Ведь вы говорили, что эта Безе-Злезе не может из своего Удгарда пробраться в Мидгарды? Я это помню. Капунькис еще сказал, что великаны-етуны могут, а она нет. Как же получилось, что она вдруг смогла?
- Это все Каракубас, - вздохнул Бурунькис. - У, проклятый! Надо было ему голову отрубить, а не выгонять из Берилингии. Промашку дал король Реберик. Ох, какую промашку.
- Каракубас? - переспросил Генрих. - Он что же, специально помог ей проникнуть в Большой Мидгард?
- Нет, конечно, не специально, - отозвался из под стола Капунькис. - Он сделал это умышленно, чтоб всем отомстить. Он ведь, знаешь, какой мстительный?
- Помнишь, Генрих, ты рассказывал о битве колдуна с ведьмами? - продолжил начатую братцем тему Бурунькис. - Так, оказывается, в заповедной зоне сила Каракубаса потеряла силу. Не так, чтоб совсем, но потеряла. В общем, ведьмы вместе с древнерожденными, которые жили в Регенсдорфе, одолели его. Почти. Они, значит, вынудили его спасаться бегством. Однако хитрый колдун имел какую-то древнюю рукопись, то ли Халмарит, то ли Алхарит…
- Быть может, рукопись аль-Харита? - подсказал Генрих.