- Кто первым дернется, первым и отправится смолу на вкус пробовать… - тут были почти все, кто был и в прошлый раз, кроме Грини, и, разумеется, Николая. Еще добавился гигант-борец классического стиля, памятный Павлу еще по теплому прощанию в подвале. - Ну что, теперь верите, что всех вас могу перемочить, а? Учтите, если кто дернется, и я его подстрелю, мне придется перебить вас всех, включая и того сосунка в прихожей. Свидетелей, как вы сами понимаете, мне оставлять ни к чему… А алиби у меня будет еще железнее, чем в прошлый раз. Ну что, будем говорить, или воевать?
Огромный борец пришел в себя раньше всех, он рассудительно проговорил:
- Будем говорить…
Павел поднял руки, в которых были зажаты нож и наган, потряс ими, и с сильнейшей экспрессией вопросил:
- Объясните мне, ради Христа! За что вы с таким упорством меня пытались убить?!
- Колян говорил, что за старые дела…
- Не было у меня с ним никаких дел! Это он с братцем меня ограбили, и выгнали. Ты, толстяк, был тому свидетелем. Я еще сказал, подавитесь моими деньгами, и ушел. Все, никаких дел с тех пор не было!
Они смущенно переглядывались. Наконец, толстяк рассудительно сказал:
- Паша, против тебя мы ничего не имеем…
- И правильно делаете! Взять с меня нечего, зато огрести можно полной мерой. Семеро из вас уже огребли, а у меня еще ни одной царапины. Вы даже толком не смогли меня в милицию сдать. Это надо же придумать, все десять человек меня видели убегающим! При этом глядели из ярко освещенной комнаты на темную улицу… Господи, какую шпану мочить приходится… Я бы вас и первый, и второй раз в бассейне поубивал, но мне необходимо было узнать, кто за вами стоит… Ладно, мужики, на вас я зла не держу, но если увижу хоть одну рожу знакомую возле дома, или бассейна, и, тем более, если с моей женой или сыном что случится, поубиваю всех, в самой извращенной форме. Вы уже знаете, что я могу… - он поднялся, махнул ножом и отхватил у старой потертой кожаной куртки, висевшей на стене, рукав. Так сказать, для эффектного завершения сцены.
Парнишка сидел на стуле у двери и дрожал от страха.
Павел кивнул ему, сказал добродушно:
- А ружьецо я прихвачу, ни к чему оно тебе, я же больше сюда не приду, а с другими вы и без ружья справитесь…
Он вышел на улицу, не спеша дошел до ограды, перелез и пошел к остановке, ни разу не оглянувшись.
Когда он пришел домой, Ольга вцепилась в него с неожиданной силой, затормошила:
- Да скажешь ты хоть что-нибудь?!
Он осторожно обнял ее, проговорил тихо:
- Все кончилось, Оля… Все кончилось…
Помповушка висела у него на плече под курткой. Он снял куртку, повесил на вешалку. Увидев помповушку, Ольга обмерла, прошептала:
- Паша, ты только не ври мне… Еще не кончилось?..
- Кончилось, кончилось… Это трофеи…
Он прошел в комнату, достал из шифоньера свой оружейный сундучок, сложил в него нож, наган и помповушку.
Стоявшая над ним Ольга робко проговорила:
- Может, лучше выбросить?..
- В наше время они могут понадобиться в любой момент, - назидательно проговорил Павел, запирая сундучок на замок. - Пошли ужинать…
Наутро он достал свою тетрадь, впервые за много дней сел за стол. Перечитал написанное и призадумался. Собственно говоря, с каких это пор художественное произведение может считаться чистосердечным признанием, и уж тем более, уликой? Да и не читают милиционеры детективов! Плюнув на все, он принялся писать. Расцвечивал серую, мрачную действительность красочными подробностями, без зазрения совести вставлял вымышленные эпизоды. Детективная повесть плавно перерастала в роман. Павел не отвлекся, когда пришла Ольга с работы. Оторвался только тогда, когда она позвала его ужинать. После ужина он снова вернулся к столу. Он увлекся так, что не обратил внимания, когда пришла Ольга и легла в постель. Он только пригнул колпак настольной лампы пониже. Минут пятнадцать за спиной было тихо, но вдруг послышался по-особому нежный и воркующий Ольгин голос:
- Паша, ты спать-то собираешься?..
Он обернулся. Ольга смотрела на него, опершись на локоть, и одеяло сползло с ее округлого обнаженного плеча. Она была без рубашки. Он мысленно возликовал: - "Ага! Наконец, проняло и его ледышку!.." Отбросив авторучку, он выскочил из одежды и нырнул в постель, как в омут за русалкой…
С утра он опять сел за стол. Роман стремительно несся к развязке. Еще пару таких напряженных рабочих дней, и можно будет садиться за машинку, перепечатывать, естественно, с добавлениями, исправлениями и необходимой редакторской правкой.
Когда ехал на работу, ему мучительно хотелось достать тетрадь из сумки, и писать прямо в автобусе. Но он сдержался. Он даже два часа потренировался в спортзале, только после этого сел за стол в машинном отделении. Через час кто-то забарабанил в дверь служебного входа. Павел машинально поглядел на часы. Было половина девятого. Досадливо матюгнувшись, он раздраженно бросил авторучку и пошел открывать.
Сюрпри-из!.. В дверном проеме стояла Люська и гипнотизировала его своим фирменным взглядом. В ее взгляде сконцентрировались и смертная тоска, и лютая обреченность, и бешеное желание секса… Павел мгновенно забыл, что в последний раз он уходил от нее окончательно навсегда. Он медленно посторонился, она скользнула мимо него в помещение. Он задвинул засов, прошел следом. Он ожидал, что она применит свой коронный прием; стянет с него штаны без всяких антимоний и примется за свое любимое занятие. Но, нет, видимо она чувствовала за собой некоторую вину. Она прошла к столу, села на стул, закурила. Павел сел за стол напротив нее и принялся равнодушно ждать.
Она явно не знала, с чего начать, а потому кивнула на тетрадь, спросила:
- Что пишешь?
- Детектив, - так же коротко ответил он и замолчал.
Молчание затянулось надолго. Наконец она не выдержала:
- Паша, я не знала, что он кинется на тебя драться!
- А в Союз, зачем с ним притащилась?..
- Ну-у… я подумала…
- Что он меня основательно отмудохает?.. - договорил весело Павел.
- Паша, я люблю тебя! - вдруг вскричала она с неподдельным отчаянием в голосе.
Он грустно сказал:
- Лучше бы ты меня возненавидела, это было бы не так опасно для моей жизни…
Она вдруг вскочила, обежала стол, кинулась перед ним на колени, и через секунду его самая чувствительная часть тела уже была в ее жадных губах.
Он сидел, смотрел на ее затылок, и отрешенно думал: - "Не убивать же ее, в самом деле…" Но тут сообразил, что через пару минут может совершиться акт каннибализма. Встал, поднял ее с пола, уложил животом на стол, стянул, как с безвольной куклы, ее толстые шерстяные гамаши, и в хорошем темпе привел в такой экстаз, что испугался, как бы баба Вера не прибежала на крики. Баба Вера не прибежала. Умиротворенная Люська сидела на стуле и благостно покуривала уже третью сигаретку, когда, наконец, Павел спросил:
- Люся, за мной гонялись бандиты, мне негде было ночевать… Объясни, ради Бога, чем ты руководствовалась, когда выгнала меня?
Она смотрела куда-то в пространство, в черных глазах проплывали еще более темные тени. Потом она помотала головой, проговорила, глядя каким-то страшным, ведьминым, взглядом сквозь Павла:
- Я не знаю… Я вдруг разом разлюбила тебя, и мне стало все равно, что с тобой будет, и где ты будешь ночевать…
Он медленно выговорил:
- Какая же ты мелкая и подлая сучка… Меня могли убить, а тебе все равно, что со мной будет…
Она невозмутимо докурила сигарету, взялась за куртку, сказала, как ни в чем не бывало:
- Мне идти надо, а то автобусы перестанут ходить… Когда придешь?..
Павел пожал плечами:
- Как время будет… Я хочу роман побыстрее дописать…
Он только взялся за авторучку после ухода Люськи, как в дверь снова забарабанили.
- Да что ты будешь делать! Вечер светских визитов, что ли?..
На всякий случай, прихватив заранее припасенный арматурный прут, пошел открывать. Он и наган не забыл прихватить на дежурство. Кто их знает, братков этих? Такие разобиженные Павлом, могут и прийти, подумав, что усыпили его бдительность. За дверью стоял Димыч, непривычно строгий и серьезный: истинный мент на работе.
- Здравствуй Димыч! - проникновенно сказал Павел. - А почему без Галки и Оксанки?
- Времени пока нет… - он шагнул в дверь, Павел посторонился, задвинул засов.
Димыч прошел к столу, сел на стул, закурил, разглядывая Павла с каким-то болезненным интересом.
Наконец, проговорил:
- Ну, Пашка, ты отколол номерок!.. Честно говоря, не ожидал от тебя… Ну, знал, что ты силен, крут… Но чтобы вот так, хладнокровно, все просчитав, все взвесив, в окно зубилом… - Димыч с неприкрытым восхищением оглядел его.
Павел сказал жалобно:
- Димыч, и ты туда же?.. Ну, не убивал я его! Я что, супермен? Это ж надо лет десять каждый день тренироваться, чтобы с такой точностью метнуть кузнечное зубило с пятнадцати метров.
- Ну, десяти лет и не требуется, если применить методику, издавна применяемую в определенных структурах. Например, в ГПУ и НКВД…
Павел искренне расхохотался:
- Димыч, да когда НКВД переименовали в КГБ, я еще в пеленки писал!
У Димыча лицо вдруг сделалось страшным, он медленно выговорил:
- Паша, я хоть и мент, но никогда сволочью не был. Я пришел предупредить тебя, а ты… Думаешь, на мне микрофон прилеплен? На, смотри!..
Он расстегнул пиджак, рубашку, расстегнул и спустил брюки до колен, вместе с трусами.
Павел сказал устало: