Проваливаясь в беспамятство, он слышал тихий шепот, словно шелест листвы над головой складывался в слова, словно кровь, пульсирующая у него в сосудах…
- …и холодная вода в сифонах, и мороженое, и свежевыпеченный хлеб, и всякая другая снедь. Булочки, булочки в корзинах, и яблоки, и пушистые персики, и полосатые занавески, хлопающие на ветру…
* * *
Он вскочил, протирая глаза; сквозь листву просачивались золотистые утренние лучи.
Какой чудесный сон ему снился!
Золотистый, как это солнце.
Все были живы, все было прекрасно. Аттертон рассказывал о сокровищах древнего могущественного народа, Элейна смеялась, белая рука у розовых губ. Какая прекрасная женщина! И, что удивительно, Мэри была счастлива тоже. Все счастливы.
Пробуждение было как прыжок в темную воду.
Он в смятении оглядывался по сторонам, нет, ничего не изменилось, Мэри здесь, сидит у прогоревшего костра, руки охватили плечи, словно ей холодно, в такую-то жару. Арчи с деловитым видом выжимает в миску какое-то мясистое растение.
Он поднял глаза на отца Игнасио и улыбнулся:
- У нас будет вода.
- Я… сколько я проспал?
- Двенадцать часов, так примерно.
- Двенадцать часов!
- Мы не хотели вас будить. Вам надо было отдохнуть. Незачем волноваться, отец Игнасио, все в порядке, вы же видите.
- В порядке? - Он мотал головой, озираясь. Мэри глядела на него мутными сонными глазами, но она была здесь, на месте, с ней ничего не случилось, слава богу, слава богу. - Да, в порядке. И ничего странного? Ничего опасного?
- Ничего. Ну а теперь, когда вы отдохнули, надо подкрепиться и идти дальше, верно ведь? Еще осталось немного мяса.
- Я не хочу есть. - Отец Игнасио и впрямь чувствовал непривычную легкость, словно он был наполнен воздухом и солнечным светом.
- Зря. - Юноша протянул ему насаженный на палочку бок оленька; хрупкий частокол ребер, обтянутый пленкой мяса.
Отцу Игнасио ничего не оставалось, как принять его. Уже откусив первый кусок, он понял, что сделал ошибку; один лишь вид мяса заставил желудок в изобилии выделять пищеварительный сок. Его замутило.
- Вот, - Арчи протянул ему миску - выпейте.
- Вы уверены, что это безопасно? - Он заглянул: в миске плескалась белесая мутноватая жидкость. - Многие растения здесь содержат алкалоиды.
- Я уже пил такое сегодня утром. И я, и Мэри.
Он глотнул. Горьковатый сок освежал и возвращал чудесное ощущение наполненности солнечным светом и воздухом. Он с облегчением перевел дух и улыбнулся Мэри. Она не ответила ему улыбкой. Сидела все так же, разве что руки теперь были сложены на коленях. Некрасивые руки девушки из народа с широковатыми пальцами лопаточкой.
Какая она… твердая, неожиданно подумалось ему.
И, словно отвечая его мыслям, она сказала чужим спокойным голосом:
- Арчи, отойди. Я хочу поговорить с отцом Игнасио.
- Мэри? - Молодой человек неуверенно взглянул на нее. - Быть может, лучше я?
- Нет, я должна. Отойди, Арчи.
- Я буду поблизости, Мэри, - сказал молодой человек, - тебе стоит только позвать.
Он сидел съежившись, наблюдая, как Арчи движется в луче света, полотняная рубашка словно отбрасывает сияние на темные стволы.
- Я не вернусь в монастырь, отец Игнасио, - сказала Мэри.
* * *
- Вы говорили про любовь, отец Игнасио. Вы врали. Вы не знаете, что это такое. Ваша любовь - ложь. Это от слабости, от бессилия. Как я могла поверить вам, поверить им, этим ужасным женщинам, не знавшим любви. Только теперь, отец Игнасио, только теперь… я…
- Ты хочешь сказать, - отец Игнасио рассматривал свои пальцы, - что ты полюбила этого юношу, и он полюбил тебя, и ты познала настоящую любовь, и теперь хочешь уйти в мир и жить с ним как жена с мужем, так?
- Да, - коротко кивнула Мэри.
Он искоса поглядел на нее. Сильная женщина, дочь трущоб, привыкшая к грубой работе…
- Вчера ночью, - напомнил он, - погибла женщина.
- Это лес, - сказала она, - морок. Здесь легко умереть. Мы выйдем отсюда, и все закончится. Он будет вспоминать о ней… иногда. Пусть.
- Смерть нельзя отменить, - сказал он. - Он любил ее, и она погибла. Кто убил ее, Мэри?
- Что?
Боже мой, какие у нее сильные руки! Какие крепкие, широкие плечи.
- Ну, - сказал он медленно, - выглядело все так, будто она упала сама. То есть, поскольку даже леди иногда приходится отлучаться по надобности, а ловушка замаскирована ветками… Но у нее были синяки на шее. Следы чьих-то пальцев. Кто-то швырнул ее туда, Мэри. Со злобой, с силой. Кто?
Она больше не сидела неподвижная, уверенная в себе. Она вскочила. Крепкая, коренастая женщина, способная вытащить человека из горящего госпитального барака.
- Вы думаете - я? Нет!
- В самом деле? - кротко спросил он. - Багровые следы, а шея у нее такая белая. А я бредил в лихорадке, а Арчи спал, так, Мэри? Он не видел, как ты поднялась и пошла за ней.
- Нет! Нет! - Она выталкивала слова сквозь стиснутые зубы. - Я спала! Я ничего не слышала! Это они, они!
- Ну да, - он отвел глаза, потому что смотреть на нее было невыносимо, - маленькие люди, да? Или большие люди с белыми глазами? Покойники с болот? Обезьяны? - Каждый раз он тихо качал головой, словно опровергая собственные слова, - Я не верю в них, Мэри. Злу вовсе не надо принимать чье-то обличье, чтобы ударить исподтишка.
Теперь она дрожала всем телом. Оленек, подумал он, маленькое, хрупкое создание, разве что из пасти торчат клыки, как у хищного зверя. Интересно, чем питаются эти оленьки? Мышами? Водяными крысами? Кем-то еще более беззащитным, более слабым, кем-то, у кого нет клыков или есть, но совсем маленькие.
- Я видела их, видела, отец Игнасио, клянусь, они шли за нами, идут за нами, черные, страшные, это они, они!
- Никто не видел их, кроме тебя, Мэри. Только ты.
- Богом клянусь!
- Не клянись Богом, Мэри. - Он поднялся на ноги. Она была немногим ниже его; он что же, умалился за время странствий по лесу? - А теперь слушай. Ты пойдешь со мной. Вернешься в монастырь. Я напишу письмо настоятельнице. И это все, что я могу для тебя сделать.
- Но я…
- А теперь иди. Позови Арчи. И замкни свои уста, слышишь? Ты просто скажи ему: пора собираться.
Она побежала к деревьям на краю поляны, оглядываясь через плечо. Он покачал головой и, наклонившись, стал разбирать скудные пожитки.
* * *
- Мы скоро выйдем из леса, - сказал молодой человек, - я чувствую.
- Надеюсь. - Отец Игнасио покачал головой. Особых изменений он не видел, впрочем… - Вон там, да.
- Заросшая вырубка. Какое… какое облегчение, отец Игнасио, этот кошмар позади, и мы… - Голос его упал до шепота. - Отец, что вы сказали Мэри? Она больше не хочет со мной говорить. И мне не нравится, как она смотрит.
- Я сказал ей, что она вернется со мной в монастырь, - сухо сказал отец Игнасио. - И прошу вас больше не говорить об этом. Ни с ней. Ни со мной.
- Но я только…
- Я не желаю это обсуждать, Арчи.
- Но я обязан. Она…
Он обернулся к Мэри, и на его лице, точно в зеркале, отразился чужой ужас.
Мэри открыла рот. Она пыталась крикнуть, но изо рта ее вырывались только бессмысленные кудахчущие звуки; дрожащей рукой она указывала куда-то вперед, туда, где за вырубкой, поросшей желтыми цветами, раскачивались ветви.
- Мэри! - Молодой человек повернулся к ней, схватил за плечи. - Мэри!
Она молчала, оседая в его руках, точно фигурка из воска, зрачки ушли под лоб, видны были лишь закатившиеся белые глаза.
- Мэри, что там? Что ты увидела?
Она тоненько взвизгнула и осела. Отец Игнасио с ужасом увидел, как на юбке ее расплывается мокрое пятно.
- Мэри!
Арчи положил ее, ставшую неожиданно тяжелой, на землю и снял с плеча карабин. Отец Игнасио следил за вороненым стволом - право-лево, право-лево.
Систола-диастола, систола-диастола.
- Вы слышали что-нибудь? - спросил он Арчи шепотом.
Тот покачал головой:
- Ничего. Только бабочки.
- Бабочки…
Он всматривался в переплетение ветвей, пятна, пятна… некоторые двигаются, некоторые нет… мессмерическое движение пятен, от которого кружится голова. Теплый хаос, из которого прорастает безумие.
- Нет. Ничего. Что ты видела, Мэри? Мэри! Что с ней,
- Она мертва, - медленно сказал отец Игнасио, склонившись над девушкой.
- Мертва? Но как же? Почему?
Отец Игнасио поднял голову и поглядел в лицо молодому человеку выцветшими глазами в ободках воспаленных век.
- От страха, я полагаю, - сказал он.