- Давайте, давайте, - сказал я. - Начинайте.
- Сейчас я вам напомню, - пообещал Симонэ. Он элегантнейшим образом покатал кием биток, установил его, прицелился и положил шар. Потом он положил еще шар и при этом разбил пирамиду. Затем, не давая мне времени извлекать его добычу из луз, он закатил подряд еще два шара и наконец скиксовал.
- Ваше счастье, - сообщил он, меля кий. - Реабилитируйтесь.
Я пошел вокруг стола, выбирая шар полегче.
- Глядите-ка, - сказал Симонэ. Он снова стоял у окна и заглядывал куда-то вбок. - Какой-то дурак сидит на крыше… Пардон! Два дурака. Один стоит, я принял его за печную трубу. Положительно, мои лавры не дают кому-то покоя.
- Это Хинкус, - проворчал я, пристраиваясь поудобней для удара.
- Хинкус - это такой маленький и все время брюзжит, - сказал Симонэ. - Ерундовый человечек. Вот Олаф - это да. Это истый потомок древних конунгов, вот что я вам скажу, инспектор Глебски.
Я наконец ударил. И промазал. Совсем несложный шар промазал. Обидно. Я осмотрел конец кия, потрогал накладку.
- Не разглядывайте, не разглядывайте, - сказал Симонэ, подходя к столу. - Нет у вас никаких оправданий.
- Что вы собираетесь бить? - спросил я недоуменно, следя за ним.
- От трех бортов в угол, - с невинным видом сообщил он.
Я застонал и пошел к окну, чтобы не видеть этого. Симонэ ударил. Потом еще раз ударил. Хлестко, с треском, с лязгом. Потом еще раз ударил и сказал:
- Пардон. Действуйте, инспектор.
Тень сидящего человека запрокинула голову и подняла руку с бутылкой. Я понял, что это Хинкус. Сейчас отхлебнет как следует и передаст бутылку стоящему. А кто это, собственно, стоит?..
- Вы будете бить или нет? - спросил Симонэ. - Что там такое?
- Хинкус надирается, - сказал я. - Ох, свалится он сегодня с крыши.
Хинкус основательно присосался, а затем принял прежнюю позу. Угощать стоявшего он не стал. Кто же это такой? А, так это же чадо, наверное… Я вернулся к столу, выбрал шар полегче и опять промазал.
- Вы читали мемуар Кориолиса о бильярдной игре? - спросил Симонэ.
- Нет, - сказал я мрачно. - И не собираюсь.
- А я вот читал, - сказал Симонэ. Он в два удара кончил партию и наконец разразился своим жутким хохотом. Я положил кий поперек стола.
- Вы остались без партнера, Симонэ, - сказал я мстительно. - Можете теперь сморкаться в свой приз в полном одиночестве.
Симонэ взял платочек и торжественно сунул его в нагрудный карман.
- Прекрасно, - сказал он. - Чем мы теперь займемся?
Я подумал.
- Пойду-ка я побреюсь. Обед скоро.
- А я? - спросил Симонэ.
- А вы играйте сами с собой в бильярд, - посоветовал я. - Или ступайте в номер к Олафу. У вас есть деньги? Если есть, то вас там примут с распростертыми объятиями.
- А, - сказал Симонэ. - Я уже.
- Что - уже?
- Уже просадил Олафу двести крон. Играет, как машина, ни одной ошибки. Даже неинтересно. Это я и напустил на него Барнстокра. Фокусник есть фокусник, пусть-ка он его пощиплет…
Мы вышли в коридор и сразу же наткнулись на чадо любимого покойного брата господина дю Барнстокра. Чадо загородило нам дорогу и, нагло поблескивая вытаращенными черными окулярами, потребовало сигаретку.
- Как там Хинкус? - спросил я, доставая пачку. - Здорово надрался?
- Хинкус? Ах, этот… - Чадо закурило и, сложив губы колечком, выпустило дым. - Ну, надраться не надрался, но зарядился основательно и еще взял бутылку с собой.
- Ого, - сказал я. - Это уже вторая…
- А что здесь еще делать? - спросило чадо.
- А вы тоже с ним заряжались? - спросил Симонэ с интересом.
Чадо пренебрежительно фыркнуло.
- Черта с два! Он меня и не заметил. Ведь там была Кайса…
Тут мне пришло в голову, что пора наконец выяснить, парень это или девушка, и я раскинул сеть.
- Значит, вы были в буфетной? - спросил я вкрадчиво.
- Да. А что? Полиция не разрешает?
- Полиция хочет знать, что вы там делали.
- И научный мир тоже, - добавил Симонэ. Кажется, та же мысль пришла в голову и ему.
- Кофе пить полиция разрешает? - осведомилось чадо.
- Да, - ответил я. - А еще что вы там делали?
Вот сейчас… Сейчас она… оно скажет: "Я закусывал" или "закусывала". Не может же оно сказать: "Я закусывало"…
- А ничего. - хладнокровно сказало чадо. - Кофе и пирожки с кремом. Вот и все мои занятия в буфетной.
- Сладкое перед обедом вредно, - с упреком сказал Симонэ. Он был явно разочарован. Я тоже.
- Ну, а надираться среди бела дня - это не по мне, - закончило чадо, торжествуя победу. - Пусть этот ваш Хинкус надирается.
- Ладно, - пробормотал я. - Пойду побреюсь.
- Может быть, есть еще вопросы? - спросило чадо нам вслед.
- Да нет, бог с вами, - сказал я.
Хлопнула дверь - чадо удалилось в свой номер.
- Схожу-ка и я перекушу, - сказал Симонэ, останавливаясь возле лестничной площадки. - Пойдемте, инспектор, до обеда еще час с лишним…
- Знаю я, как вы там будете перекусывать, - сказал я. - Ступайте сами, я человек семейный, меня Кайса не интересует.
Симонэ хохотнул и сказал:
- Раз уж вы человек семейный, вы мне можете сказать, парень это или девчонка? Никак не разберу.
- Занимайтесь Кайсой, - сказал я. - Оставьте эту загадку полиции… Скажите лучше, это вы учинили шуточку с душем?
- И не думал, - возразил Симонэ. - Если хотите знать, по-моему, это сам хозяин.
Я пожал плечами, и мы разошлись. Симонэ застучал ботинками по ступенькам, а я направился в свой номер. В тот момент, когда я проходил мимо номера-музея, там послышался треск, что-то с грохотом повалилось, разбилось что-то стеклянное и послышалось недовольное ворчание. Не теряя ни секунды, я рванул дверь, влетел в номер и едва не сшиб с ног самого господина Мозеса. Господин Мозес, высоко задрав одной рукою край ковра, а в другой сжимая свою неизменную кружку, с отвращением глядел на опрокинутую тумбочку и на черепки разбитой вазы.
- Проклятый притон, - прохрипел он при виде меня. - Грязное логово.
- Что вы тут делаете? - спросил я свирепо.
Господин Мозес немедленно взвинтился.
- Что я тут делаю? - взревел он, изо всех сил рванув ковер на себя. При этом он чуть не потерял равновесие и повалил кресло. - Я ищу мерзавца, который шатается по отелю, ворует вещи у порядочных людей, топает по ночам в коридорах и заглядывает в окна к моей жене! Какого дьявола я должен этим заниматься, когда в доме торчит полицейский?
Он отшвырнул ковер и повернулся ко мне. Я даже попятился.
- Может быть, я должен объявить награду? - продолжал он, взвинчивая себя все круче. - Проклятая полиция ведь и пальцем не шевельнет, пока ей не пообещают награду! Извольте, объявляю. Сколько вам нужно, вы, инспектор? Пятьсот? Тысячу? Извольте: полторы тысячи крон тому, кто найдет мои пропавшие золотые часы! Две тысячи крон!
- У вас пропали часы? - спросил я, нахмурившись.
- Да!
- Когда вы обнаружили пропажу?
- Только что!
Шутки кончились. Золотые часы - это не войлочные туфли и не занятый душ.
- Когда вы видели их в последний раз?
- Сегодня рано утром.
- Где вы их обычно храните?
- Я не храню часы! Я ими пользуюсь! Они лежали у меня на столе!
Я подумал.
- Советую вам, - сказал я наконец, - написать формальное заявление. Тогда я вызову полицию.
Мозес уставился на меня, и некоторое время мы молчали. Потом он отхлебнул из кружки и сказал:
- На кой черт вам заявление и полиция? Я вовсе не хочу, чтобы мое имя трепали вонючие газетчики. Почему вы не можете заняться этим сами? Я же объявил награду. Хотите задаток?
- Мне неудобно вмешиваться в это дело, - возразил я, пожав плечами. - Я не частный сыщик, я государственный служащий. Существует профессиональная этика, и кроме того…
- Ладно, - сказал он вдруг. - Я подумаю… - Он помолчал. - Может быть, они сами найдутся. Хотелось бы надеяться, что это очередная глупая шутка. Но если часы не найдутся до завтра, утром я напишу это заявление.
На том мы и порешили. Мозес пошел к себе, а я - к себе.
Не знаю, что новенького обнаружил Мозес у себя в номере. У меня новенького было полно. Во-первых, на двери косо висел лозунг: "Когда я слышу слово "культура", я вызываю мою полицию". Лозунг я, конечно, содрал, но это было только начало. Стол в моем номере оказался залит уже застывшим гуммиарабиком - поливали прямо из бутылки, бутылка валялась тут же - и в центре этой засохшей лужи красовался листок бумаги. Записка. Совершенно дурацкая записка. Корявыми печатными буквами было написано: "Господина инспектора Глебски извещают, что в отеле находится в настоящее время под именем Хинкус опасный гангстер, маньяк и садист, известный в преступных кругах под кличкой Филин. Он вооружен и грозит смертью одному из клиентов отеля. Господина инспектора убедительно просят принять какие-нибудь меры".