Ячаг велел Пилпинту помочь ему поднять Коттен на ноги.
Она почувствовала себя так, словно вылезла из бассейна: тело оказалось неожиданно тяжелым, а ноги - слабыми. На мгновение закружилась голова, и Коттен, чтобы удержаться на ногах, ухватилась за руки Ячага и Пилпинту. "За несколько дней стоять разучилась…"
Несколько шагов - и она на улице. При свете утреннего солнца Коттен в первый раз увидела деревню - каменные хижины с тростниковыми крышами, мощенные булыжником улицы, пасущиеся ламы и альпаки, суетящиеся бронзовые мужчины и женщины, играющие дети. На склонах виднелись террасы, отведенные под посевы, а в низине за деревней текла река. Это место ближе к долине, чем лагерь Эдельмана. Коттен чувствовала себя путешественницей во времени, которую стукнули по голове и отвезли в прошлое, когда еще не было Писарро и его конкистадоров. Тут нет ни футболок, ни кроссовок "Найк эйр", ни машин, ни мотоциклов, - вообще никаких признаков современной цивилизации.
Ячаг и Пилпинту довели ее до ближайшей каменной скамейки. Коттен уселась поудобнее и спросила:
- А в какой стороне Риманчу?
Когда она произнесла это слово, Пилпинту ахнула и закрыла рот рукой, ее брови взметнулись вверх.
- Там. - Мужчина указал пальцем на горы. - Туда полдня пути.
Она не забыла, что ему было сказано найти ее. Как так?
- А кто велел тебе искать меня?
Черные глаза Ячага вперились в нее.
- Ты еще не готова, - ответил он. - Может быть, завтра или через день.
- Ничего не понимаю. И почему ты говоришь по-английски? Кто-нибудь еще здесь говорит по-английски?
- Ты спешишь… И жить спешишь. Пусть она разворачивается постепенно, Коттен. Если будешь торопиться, то проскочишь пороги и боковые дорожки, даже не заметив их. Все на свете - в том числе и ответы - дается нам, лишь когда мы готовы их принять.
- Ты не жил в Нью-Йорке, - сказала она, рассмеявшись.
Он пристально посмотрел на нее, чуть склонив голову набок. Потом закрыл глаза и три раза глубоко вздохнул, перед тем как снова взглянуть на нее.
Она решила, что шаман просто не понял ее замечания о Нью-Йорке. Но когда он снова заговорил, она поняла, что думал он вовсе не об этом.
- Коттен Стоун, я получил твое имя. Для меня, для нас и для Виракоча - бога, сотворившего мир, - ты теперь Майта. "Майта" значит "Избранная".
Коттен задохнулась и стала хватать ртом воздух, словно ее долго держали под водой.
Жидкий свет
За то время, что она выздоравливала, Коттен хорошо узнала повседневную жизнь обитателей деревни. Она видела, как они засевают и обрабатывают поля. Женщины пережевывали зерна злаков с семенами или фруктами и выплевывали жвачку в кувшины с теплой водой, чтобы та забродила, и получилась "чича" - индейский аналог пива. Они разводили уток и морских свинок ради мяса, стригли альпак, иногда диких викуний, пряли шерсть на примитивных прялках с веретенами. У них были ритуалы и предания, уходящие в глубь веков.
Каждый день начинался с молитвы.
Ячаг проводил с Коттен много времени, но почти ничего не говорил о себе. Вместо этого объяснял, рассказывал, наставлял, пока она наконец не поведала, что произошло в лагере Эдельмана в ту страшную ночь. Ячаг выслушал внимательно, но, к ее удивлению, рассказ произвел на него не слишком сильное впечатление. Он ни о чем не переспрашивал, ни разу не поднял бровь.
Однажды днем ей удалось наблюдать обряд инициации подростков. Глядя на их измазанные кровью лица, Коттен подумала о еврейской Пасхе. Покопавшись в обрывочных сведениях о религии, почерпнутых в летней библейской школе, куда она ходила в детстве, Коттен вспомнила историю о той ночи, когда Господь наслал на Египет десятую казнь: тогда были убиты все первенцы, кроме сынов Израилевых. Господь велел народу Израилеву пометить свои двери кровью агнца, чтобы их обошли стороной. Удастся ли ей когда-нибудь уразуметь и объяснить себе, почему в ту страшную ночь в лагере Эдельмана ее обошли стороной?
Коттен окинула взглядом деревню. Она смогла бы научиться жить здесь, затеряться, стать невидимой. Если она спрячется в этой глухомани, то будет в безопасности. Ее потеряли из виду, и хотелось, чтобы так было и впредь.
Сидя у подножия красного дерева колорадито, Коттен наблюдала за ритуалом и отчаянно старалась не расплакаться. Она закрыла лицо руками, не в силах понять, что делать дальше. Неожиданно кто-то легонько тронул ее за плечо.
- Пойдем, - сказал Ячаг. - Погуляем. Теперь ты готова кое-что увидеть.
Пока они шли к краю деревни, Коттен спросила:
- Почему ты никогда не рассказывал о себе? Я ничего про тебя не знаю, хотя сама сказала о себе почти все.
"Почти".
- Мне почти нечего рассказывать.
- А ты ответишь, если я задам вопрос?
- Может быть. - Ячаг улыбнулся. - Что ты хочешь узнать?
- Кто ты? И откуда так хорошо знаешь английский?
Ячаг смотрел прямо перед собой.
- Когда я был ребенком, мать отвезла меня в город, в Монастерио-дель-Куско, старый иезуитский монастырь. Жизнь у нас была тяжелая, и мать не хотела, чтобы я вырос в нищете. Поэтому отдала меня монахам и взяла с меня слово, что я останусь и не пойду следом за ней.
- Печально, - сказала Коттен.
- Потом меня усыновила американская семья. Меня перевезли в штат Орегон, где я и вырос. Я любил приемных родителей, но в глубине души тосковал по родине, по своему народу. Я так и не приспособился к жизни американцев: нет духовности, нет почтения к Пачамаме - все это было мне непонятно. Поэтому, когда приемные родители умерли, я вернулся в Перу.
- Здесь тебя называют мудрецом и целителем.
- Это потому, что я принадлежу к двум мирам - древнему и современному.
Ячаг привел ее к тропинке, которая шла под уклон к реке Урубамба.
- Это старая тропа, - сказал он. - Поколения моих предков втоптали в нее отпечатки своих ног.
- У меня есть еще один вопрос.
Ячаг кивнул в знак того, что готов слушать.
- Ты говорил, что тебе велели найти меня в Риманчу. Кто?
Шаман широко раскинул руки.
- Твои крики донес до меня ветер. Твой страх приплыл в темных водах реки. Твоя боль просочилась на поверхность самой земли.
- Но так не бывает, - возразила Коттен. - Что ты имеешь в виду?
- Потерпи, Майта. Скоро ты все узнаешь сама.
Он махнул рукой, и они продолжили путь.
Шли, как показалось Коттен, еще почти полчаса, пока Ячаг не остановился у большой скалы, на склоне которой были выбиты ступеньки.
- Для народа Руна, как мы сами себя называем, это место - гуака, то есть священное, мистическое место. Поднимись по ступенькам. Когда дойдешь до вершины, сядь и спокойно сиди.
На вершине Коттен обнаружила гладкую ровную площадку. Скрестив ноги, села на холодный камень, и к ней подошел Ячаг.
- Закрой глаза.
Его голос смешался с шелестом ветра в листве деревьев.
Коттен послушалась.
- Сначала ты отбросишь мысли, которые заслоняют твою способность видеть. Представь, что ты плаваешь в бассейне из священного света, чистого света. Жидкого света. Света, который настолько чист, что в него не могут проникнуть никакие посторонние предметы. Окунись в него, в этот чистый, блистающий жидкий свет. Он окутывает тебя своим теплом - сияющий, мерцающий, яркий свет вокруг.
Ячаг подождал, пока она выполнит его указания, и продолжил:
- Пусть этот свет прольется в тебя. Впусти его, пусть он заполнит все твое тело. Призови этот свет в глубины своего существа, и он соберется там и закружится. Это вращающийся жидкий свет.
Коттен ощутила силу света и легкую вибрацию, когда представила, как он кружится внутри ее. Никогда она не испытывала ничего подобного.
- Не выпускай этот свет, - мягко говорил Ячаг. - Освободи разум, и пусть он движется свободно; не останавливайся ни на одной мысли, двигайся сквозь пространство и время в абсолютной тишине. Свет кружится внутри, такой сверкающий, такой чистый. Чистая энергия, первозданная, девственная энергия. Она движется по кругу, и круги становятся все больше и больше - теперь это овал, охватывающий твое тело от ступней до макушки. Только в этот миг, исполненный совершенства, она и существует.
Коттен не могла говорить. Ощущения переполняли ее. Она изгнала все мысли и сосредоточилась только на чистоте света.
- Теперь круги становятся меньше, - продолжал Ячаг. - Меньше и меньше. Еще меньше. Свет угасает. - Он замолчал.
Коттен почувствовала, что свет слабеет, сияние становится тусклее, а амплитуда вращения - меньше.
- Выпусти его, - прошептал Ячаг, - и почувствуй тепло, которое осталось. - Он сделал паузу и произнес: - Ты готова, Майта?
Коттен чувствовала себя полностью спокойной и очистившейся и наслаждалась этим.
- Ничего не говори. Слушай. Твой разум обрел ясность чистой энергии. Никакой суеты. Слушай.
Она сидела молча, не понимая, что должна услышать.
- Отвечай, какие звуки доносятся до тебя.
- Я ничего не слышу, - ответила Коттен. - Только шум воды… ветер в траве и кустах… и вдалеке - пронзительно кричит птица.
- Что еще?
Постепенно звуков становилось все больше, ее поразило, до чего их много.