Старший сержант крепко прихватил за плечо все еще продолжающего что-то внушать полисмену солдата, и подпихнул его в том направлении, куда они и шли до этого происшествия. Следом за Пельменем шагнул на тротуар и Пан, отметив, что люди, как испуганная стайка воробьев, отскочили от них, давая дорогу. "Второго уложил, а все еще без войны", - подумал Пан, подстраиваясь к широкому шагу старшего сержанта.
До бара было совсем недалеко, и, открывая массивную дубовую дверь, пестрящую какими-то наклеенными разноцветными бумажками с местными надписями, Пан успел заметить, что пометавшись над телом, полисмен махнул рукой и зашагал куда-то в сторону.
- Звонить пошел своим, - пояснил Успенский, отследивший взгляд бойца. - Тут, у них, телефоны в каждом магазинчике и даже в аптеках. И всё работает…
* * *
За громким, раскатисто-рычащим, иностранным названием "бар-р-р" скрывалась длинная неширокая комната, под потолком которой крутились лопасти нескольких вентиляторов. А вдоль одной стены, дальней от входа, тянулась обитая цинком стойка, отгораживающая заполненный бутылками буфет от полутора десятков массивных, но небольших столиков. Слева и справа по краям стойки возвышались высокие, неудобные даже на взгляд, табуреты, на которых громоздились любители не отходить далеко от выпивки.
За несколькими столиками, нещадно дымя, сидело с десяток посетителей, все - мужчины лет тридцати-сорока. Возле стойки выпивали еще трое, их обслуживал бармен в белой рубашке и галстуке-бабочке, какие Пан видел только в кино, а у служебного выхода толпились три девчушки в коротеньких юбочках и одинаковых, темно-синих фартучках, явные официантки.
И мужчины за столиками, и девчонки у выхода о чем-то непрерывно разговаривали между собой, то повышая, то понижая тональность незнакомых Пану слов, создавая невнятный, но постоянный шум, гасящий любые другие звуки в помещении.
- О! Мистер водка! - густым, как из бочки, голосом поприветствовал вошедших второй бармен, одетый в простую клетчатую рубашку с расстегнутым воротом.
- А тебя здесь знают? - поинтересовался Пан, подтолкнув локтем Успенского.
- Да он всех наших так зовет, - засмеялся Успенский, - мы ж сюда только ради водки и ходим…
Старший сержант помахал бармену рукой и подтолкнул товарищей к дальнему от входа столику, вокруг которого было пусто, посетители предпочитали лакать свои дозы виски поближе к дверям. Едва они расселись вокруг маленькой столешницы, как тот самый бармен, забивая уши бойцам непрерывной, непонятной речью, подошел к столу. В словах мужчины Пан улавливал только "водку", да и то с большим трудом.
Успенский, открытой ладонью показав бармену, что бы тот заткнулся, приказал Пельменю:
- Ну, давай, переводчик, проси себе чего хочешь на ужин, а нам с Паном - по паре бутербродов с лососем и маслом, этот знает, как сделать для нас, ну и, попозже, по куску мяса, стейк называется, только без всяких там гарниров и подлив, одно мясо. И на всех пару бутылок водки… Пан, ты представь, у него тут "Смирновскую" наливают, а я про нее только в книжках про царские времена читал…
Пока Пельмень выяснял у бармена местное меню, что бы заказать себе что-нибудь знакомое и кошерное, пока объяснял заказ для Успенского и Пана, размахивая при этом руками, как будто находился на трибуне и убеждал собравшуюся его послушать аудиторию в подлой сущности мирового империализма, Пан спросил старшего сержанта:
- Скажи, а чего это ты там, на улице, девчонку ту, губастенькую, отогнал? Вроде бы, проблемы у нее с матерью и братьями, может, помочь надо было?
- Ты правильный товарищ, Пан, - одобрительно кивнул Успенский. - Правильный потому, что не стал там же разбираться, и еще - потому, что не забыл. Я тебе, как мужик мужику скажу: никогда не верь проституткам. Даже когда они говорят правду - не верь. Ну, работа у них такая, на жалость разводить, особенно, если видят, что мужик с деньгами…
- Да по нам разве скажешь, что мы денежные? - удивился Пан.
- А у них тут, у всех, считай, нюх на деньги, - пояснил Успенский. - Ты еще и слова не сказал, а эти вот… уже знают, что у тебя в кармане водится. Потому-то эта мулаточка и подошла, хоть и понимала, что рискует…
- А чем она рисковала-то? - снова удивился Пан.
- Знаешь, они до сих пор считают, что скоро всех женщин мы социализируем, а проституток вообще вывезем в Сибирь, обслуживать задаром "зэка" в "гулаг"… - последние слова старший сержант выговорил с непередаваемым акцентом.
Пан засмеялся, а продолжающий разбираться с заказом бармен вздрогнул, услышав "страшные русские слова". Пельмень, не поняв, чего испугался бармен, обрадовался и даже повысил тон, требуя незамедлительного и точного исполнения своих слов.
- Пропаганда, - пожал плечами Успенский. - У нас ведь тоже иной раз такое в газетах нарисуют, хоть плачь, хоть смейся. Только мы же не так воспитаны, что бы просто на слово верить, а они тут - как дети, ей-ей…
Принявший, наконец-то, заказ бармен отскочил от их столика к служебному входу и погнал внутрь девчонок, слегка похлопывая их по попкам. Проводив их взглядом, Пан спросил:
- А наши что же? не пробуют их распропагандировать?
- Так мы для этого по городу и ходим, - пояснил Успенский. - Думаешь, командиры не знают, что мы по самоволкам шаримся? Просто - не всех пускают, вот и все. А так, пожалуйста, пришли мы в бар, не звери, не в валенках с балалайками. Пельмень, так вообще по ихнему шпрехает за милую душу. И платим, как порядочные, и никого в колхозы не гоним. Привыкнут постепенно, если захотят. Тут главное, свой характер показать, что б еще и на шею не сели, что б знали, мы за словом в карман не полезем, и дело у нас не заржавеет…
К концу маленькой, внеслужебной политинформации невысокая худенькая девушка принесла к их столику две бутылки водки и три граненых стакана из мутноватого простого стекла. Выставив все на стол, ловко поменяла пепельницу, в которую бойцы уже заткнули остатки своих папирос. На несколько секунд застыла у столика, как статуэтка, дожидаясь по привычке возможных распоряжений.
- Ты ей скажи, Пельмень, что б не суетилась, особенно с пепельницами, надо будет, позовем, кстати, спроси хоть, как её зовут, а то тут раз от раза все новенькие, да новенькие… - пояснил Успенский.
Девушку звали Джейн, и она, отойдя от столика, приткнулась у служебного входа.
- Ну, давайте, ребята за Победу, - разлив водку, предложил традиционный тост Успенский. - За нашу очередную победу над врагом!
Дружно звякнув стаканами, они выпили по сто пятьдесят разлитых граммов, даже не вспомнив о еще не принесенной закуске. Но, надо отдать должное по-простецки одетому бармену, который был еще и совладельцем этого заведения, бутерброды с красной рыбой появились почти сразу после выпитого. Солидные куски черного хлеба были густо намазаны сливочным маслом, а сверху розовели лоснящиеся, свежие кусочки лосося.
- Это уж я их научил так бутерброды делать, - похвастался Успенский. - Знаешь, какие тут раньше подавали? Смех на палочке… хлеба, как у нищих украли, без масла и шматочек рыбки, что б только запах во рту остался…
- Экономят что ли? - спросил Пан. - По их рожам-то, на улице, не скажешь, что голодают сильно.
- Не только, дорого у них тут все, особенно масло, - пояснил старший сержант. - Говорят, из-за войны, а мне почему-то кажется, из-за частников. Какую цену хотят, такую и ломят, что б побольше денег загрести.
Сержант и Пан уже доели свои бутерброды и собирались налить по второй, когда Джейн, на полминуты исчезнув из поля зрения, принесла к их столику огромную тарелку с жареной курицей для Пельменя и что-то спросила. Поняв её и без переводчика, Успенский кинул: "Тащи, давай, и мясо…", а сам, разливая водку, сказал:
- Погодил бы жрать, Пельмень, сейчас выпьем, поешь…
- Я сегодня и так без ужина, - отозвался Валентин, руками отрывая от курицы куски и поспешно запихивая их в рот.
- Ты бы армию не позорил, ел культурно, а то аж слюни текут, - сделал ему замечание Пан.
- Культурные люди, как раз, едят курочку руками, - глотнув, огрызнулся Пельмень, - а еще - не замечают, если кто-то при них что-то делает не так, как им нравится…
- Во закрутил, - покачал головой Успенский. - Тебе ж просто сказали: не жри, а кушай, а ты уж и Чехова вспомнил, и культуру свою.
Джейн принесла мясо, и Успенский, уловив момент, когда она наклонилась над столом, расставляя тарелки и приборы, сунул ей в карманчик фартука сложенную вдвое купюру. Приметивший это Пан поинтересовался:
- А ты уже и чаевые научился давать?
- А то, - улыбнулся Успенский, - пусть девчонка порадуется, не все ж только хозяевам… Вторую пьем без тостов, просто под мясо…
Пан, ловко орудуя вилкой и ножом, принялся поедать сочное, хорошо прожаренное мясо, аккуратно нарезая его на небольшие дольки. Тут пришло время удивляться и Успенскому.
- Где это ты так наловчился? - спросил он. - Я-то считал, что ты деревенский…
- Не-а, городской я, из Владимира, вот только призывался с области, потому все так и считают, - рассказал Пан. - Отец у меня инженер, по дизелям, когда под Владимиром танковый завод строить начали, его туда и прикомандировали. Вроде бы и всего-то ничего - пяток километров, а уже считается область. Хотя и работают у нас все городские…
- Сам-то успел на заводе потрубить? - спросил старший сержант.
- Почти два года после школы, - кивнул Пан. - На сборке сначала, потом в инструменталку перевели, только никакая это не специальность - сборщик, если полжизни там не отработаешь… А ты кем на гражданке был?