- В рот, милай, в рот! Только таблетку раз - и проглотишь, а швечку жуешь-жуешь, жуешь-жуешь… шклизкая, шволочь!
Представив этот процесс, я поежился. Но терпеливо продолжал внушать:
- Евлампия Прокловна, свечи принимают не в рот!
- А в куда? - встрепенулась бабка.
Кашель под столом усилился. Я как бы невзначай дернул ногой, задев что-то мягкое. Антон Иваныч утробно охнул и завозился, однако кашлять перестал.
- Свечи принимают… э-э-э… с другой стороны, так сказать! - попытался я корректно сформулировать путь введения ректальной свечи.
Евлампия Прокловна уставилась на меня. В тусклых старушечьих глазках плескалось детское изумление:
- Чаво?!
Из-под стола, будто чертик из коробки, выскочил багровый и потный Антон Иваныч:
- В попу их вставляют, Прокловна, в попу!
Повисла нехорошая тишина. Фельдшер, осознав, что сотворил, съежился и втянул голову в плечи. Я откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Вечер переставал быть томным.
- Куда-куда? - тихо переспросила Евлампия Прокловна и начала медленно приподниматься, нависая над залегшим на столе Антоном Иванычем.
- Туда! - пискнул тот, безуспешно пытаясь слиться с ландшафтом.
Бабка наконец со скрипом распрямилась полностью и принялась объяснять несчастному фельдшеру всю никчемность его жалкого существования. Получалось у нее весьма убедительно, хоть и не вполне цензурно.
Я невольно заслушался: в пылкой речи Евлампии Прокловны использовались такие обороты и метафоры, которых прежде нигде и никогда мне слышать не доводилось. Видимо, бабка принесла эти знания из прошлого века… или из позапрошлого? В старой школе были мастера…
Минут через десять милая старушка, видимо, получила полную сатисфакцию. Она умолкла, чинно уселась на свое место и целомудренно расправила на коленях длинную черную юбку. Застенчиво мне улыбнулась:
- Уж проштите, Пал Палыч, вшпылила чуток!
- Да полноте-с, Евлампия Прокловна, пустое! - успокоил я ее, недоумевая, из каких глубин подсознания всплыли вдруг фразы, уместные разве что на балу у Шереметьевых, но никак не в амбулатории Кобельковской участковой больницы. - Не извольте беспокоиться, сударыня, любезнейший Антон Иваныч позволил себе моветон и получил по заслугам…
Растоптанный фельдшер вздрогнул и несмело оторвал голову от столешницы.
- …Однако смею вас уверить, что его пароле террибль… ужасные слова… не лишены некоторого смысла! - продолжал я свою мысль.
- Пуркуа? - осведомилась Евлампия Прокловна.
Антон Иваныч опять сполз под стол. Оттуда донеслось сдавленное:
- Опупеть!
Даже не удивившись глубоким познаниям собеседницы в области языков, я пояснил:
- Потому что свечи и в самом деле необходимо вводить в прямую кишку.
- Да ну? - изумилась бабка. - А больно не будет?
Ответить я не успел.
В коридоре раздался дробный топот, дверь распахнулась и в кабинет с перекошенным лицом влетела Клавдия Петровна:
- Пал Палыч, Антон, скорее в приемное! Там… там целый грузовик больных привезли! Тяжелые все, жуть!
Мигом позабыв про Евлампию Прокловну, я вскочил. Из-под стола, едва его не опрокинув, вылез Антон Иваныч. Вдвоем мы нависли над тяжело дышащей фельдшерицей:
- Какой грузовик?! Каких больных? Откуда? - наши вопросы прозвучали почти синхронно.
Вместо ответа Клавдия Петровна лишь махнула рукой, приглашая следовать за собой, и выскочила за дверь. Переглянувшись, мы с фельдшером рванули за ней.
Пробегая через коридор амбулатории, я краем глаза заметил, что ожидающих больных заметно прибавилось. Раза в два. Однако раздумывать на эту тему было некогда.
В приемном отделении было пусто. Зато на улице, перед крыльцом, жизнь била ключом.
Из кузова припаркованного у больницы грузовика какие-то мужики за руки и ноги вытаскивали тело. Оно было мужского пола и издавало невнятные звуки, которые при первом приближении можно было принять за стоны. Однако, прислушавшись, я с удивлением уловил знакомый мотивчик. Полуживой организм пытался напевать "Ой мороз, мороз"!
Между тем мужички довольно бесцеремонно швырнули поющее тело к моим ногам и вновь полезли в кузов. Через несколько секунд куча на травке пополнилась еще одной особью. Эта не пела, потому как была без сознания. Всего лишь часто и хрипло дышала.
Я присел рядом и взялся за запястье хрипящего. Пульс был, но совсем слабый, нитевидный. А рука болезного показалась мне невероятно горячей.
Подняв пациенту верхние веки, я осмотрел зрачки: широкие, реакции на свет почти нет. Плохо.
- Кто-нибудь может сказать, что случилось?! - не поднимая головы, крикнул я.
Вместо ответа рядом на траву плюхнулось еще одно тело. Тоже без сознания. Мной начала овладевать легкая паника.
- Антон Иваныч, займитесь им! - кивнул я на новоприбывшего. Этот хоть и в беспамятстве, но не хрипел: дышал спокойно и свободно.
Фельдшер присел рядом со мной и завозился над своим пациентом.
Я рванул у моего подопечного рубашку, оголяя грудь. И невольно присвистнул: она была интенсивно-синего цвета, причем синева переходила на шею и лицо несчастного. А граница между синюшностью и нормальным цветом кожи оказалась весьма четкой. Будто слюнявчик надели.
Синий "воротник"! Вкупе с сильнейшей одышкой и набухшими шейными венами, он давал классическую картину тромбоэмболии легочной артерии: крайне неприятного состояния, когда тромб отрывается где-нибудь в венах ног и летит с током крови в легкие, пока не закупорит собой один из тамошних сосудов. И все, привет. Если артерия крупная - почти наверняка мгновенная смерть. Если поменьше - возможны варианты: либо смерть, но не сразу, либо…
Я посмотрел в синее лицо и вздохнул. Либо получаем вот это. Как лечить тромбоэмболию в условиях Кобельковской участковой больницы, я представлял себе слабо.
- Антон Иваныч, у нас ИВЛ есть? - безнадежно поинтересовался я у копошащегося по соседству фельдшера.
- Чего? - изумленно воззрился он на меня.
- Аппарат искусственного дыхания, спрашиваю, в больнице есть?
Иваныч отвесил челюсть.
- Ясно… - пробормотал я.
Искомого аппарата в Кобельках явно не было.
Пациент захрипел еще чаще. Я засек время: частота дыхательных движений - сорок в минуту! Дыхание неэффективное. Ежели на искусственную вентиляцию больного перевести нельзя, надо срочно придумать что-то другое. Вот только что? В моем воспаленном сознании пронеслись обрывки воспоминаний из лекций и семинаров.
- Антон Иваныч, морфин в больнице найдется?
Не отрываясь от своих дел, фельдшер кивнул:
- Есть, конечно!
- Отлично. Клавдия Петровна, ставьте пока капельницу! - поймал я за халат проносящуюся мимо фельдшерицу.
- С чем? - присела она с другой стороны больного и принялась протирать его локтевой сгиб ваткой со спиртом.
- С физраствором. Когда поставите, введете морфин!
Она с недоумением уставилась на меня:
- Зачем?! У него же болей нет!
- Зато есть одышка. А морфин ее подавляет. Да делайте же, не теряйте время, - огрызнулся я. - Антон Иваныч, вашему - тоже капельницу с физраствором и больше пока - ничего. Будем разбираться. Ах да, кислород дайте обоим!
Клавдия Петровна пожала плечами и воткнула иглу в вену:
- А чего он такой горячий? - поинтересовалась она.
Это я и сам бы хотел знать. Пока фельдшерица возилась с капельницей, я перешел к следующему больному. Тому, который пел. Взялся за пульс и покачал головой: тоже так и пышет жаром!
Тем временем немногословные мужики выгрузили на травку еще двоих. Слава богу, эти пребывали в сознании, хоть и весьма спутанном. И тоже, тоже - горячие!
Какая-то странность, пока неосознанная, не давала мне покоя. Что-то было не так Вот только что? Ладно, доктор Светин, соберись и рассуждай. Итак, имеем пятерых пациентов с явной гипертермией (повышенной температурой тела, стало быть). При таком жаре они должны быть… Какими они должны быть? Правильно: влажными. Хотя бы местами. А эти - сухие, как песок в пустыне. И о чем это нам говорит?
Я хлопнул себя по лбу: точно, обезвоживание! Мужики, похоже, получили банальный тепловой удар. Но каким образом?
- Откуда вы их привезли? - поинтересовался я у переминающихся с ноги на ногу мужичков из грузовика.
- У грейдера нашли. Километрах в двадцати отсюда, - виновато пробубнил один из них.
- А что они там делали? Что значит "нашли"? Они у дороги валялись, а вы их просто подобрали? Подробности, мне нужны подробности! - не замечая того, я почти орал, наседая на съежившихся аборигенов.
- В машине они сидели! - подал голос второй, который помоложе.
- В какой машине?
- В "запоре"… Ну, в "Запорожце" то есть. В ушастом.
- И что?
- Что - "что"? - не понял мой собеседник.
- Сидели пять мужиков в "Запорожце"… - тут я запнулся, осознав фантастическую экстремальность этого явления, - …сидели, стало быть, пятеро здоровых мужиков в ма-аленьком таком "Запорожце", плохели, синели и теряли сознание?
Туземцы дружно пожали плечами:
- Да вроде…
Я оторопело переводил взгляд с них на лежащие в рядок полуживые тела. Понятно, анамнез болезни придется выяснять у самих пациентов. Когда оклемаются. Иначе толку не будет: водители грузовика застали, можно сказать, лишь финальный акт трагедии.
- Доктор, а доктор? - робко обратился ко мне старший.
- Что?
- Может, мы поедем, а? Нас в поле ждут, давно уже. Председатель головы свинтит и премии лишит.
Я невольно усмехнулся. Если процесс будет происходить именно в этой последовательности, о премии мужичкам можно будет уже не беспокоиться.