– Мы вместе.
– Сегодня.
– И завтра. И всегда.
Я буквально вытолкала его за дверь:
– Иди. Иди же. Нет. Подожди.
Он обхватил меня, зарывшись в мои волосы.
– Чезарио, обещай, что ты не сделаешь ничего, прежде не известив меня.
– Я уже сделал, – он отстранился.
– Так этот костолом с тобой в сговоре? Господи, ты понимаешь, чем это тебе грозит, если они узнают?
– Не узнают. Если ты подыграешь, как сегодня, – Чезарио, не сдержавшись, тихо засмеялся, – я все слышал и даже засомневался, а, может, он обманул меня. Ты так вопила, что у меня даже тонзура вспотела от переживаний.
– Это было совсем не трудно. Просто вспомнила Агнесу, мою няньку. Вот уж кому не было равных. Я только лишь ее повторила. "Прочтя" чуть-чуть иначе.
Мы, уже не сдерживаясь, хохотали до покалываний в животе. Даже слезы выступили. И только вторгшийся посторонний звук нарушил наше веселье.
Чезарио, вмиг преобразившись, приложил палец к губам, и, запихивая меня обратно в мою конуру, нарочито сердито выкрикнул:
– Колдовство – есть преступление страшное. И мы истребим с корнем плевелы греха и порока. Молись, грешница, молись за душу твою поруганную.
Он с грохотом захлопнул дверь, подмигнув мне на прощанье.
А я в этой самой душе ликовала – от любви, от безудержного счастья.
Правда, потом призадумалась – а не есть ли мое ликование вышеназванным "плевелом греха и порока"?
Но если да, истребить его вряд ли у кого получится.
Глава 7
Допросы приостановились.
Посовещавшись, мои судьи дружно пришли к мнению, что столь строптивая ведьма заслуживает самого пристального внимания пыточника, и только в случае признания ею вины ей предоставится возможность последнего слова на судебном форуме.
Последнего слова кающейся грешницы. Что вовсе не означало помилования. Скорее, наоборот. Кто же милует ведьму?
А поэтому в перерывах между "пытками" – Иларио превзошел сам себя, изображая свирепого изувера и не забывая обильно поливать меня свиной кровью – я искала способ все-таки избежать казни на костре.
Огонь ведь настоящий. Здесь кровью забитой свиньи никого не обманешь.
Сумасшедшая надежда на спасение не оставляла меня. И это несмотря на то, что я была уверена, нет, знала, что меня ждет. А вдруг лазейка найдется?
Я безоговорочно отвергла план бегства, предложенный Чезарио. Мы не спрячемся в городе с перекрытыми входами и выходами – герцог, под напором неопровержимых фактов, все-таки принял решение закрыть ворота.
Здесь у меня не было никого, кто бы помог скрыться и переждать беду. Более того, глашатаями разнесется весть о сбежавшей ведьме и впавшему в грех распутства святом отце. И волей-неволей люди, и так напуганные чумой, без сожаления и без сомнения выместят на мне свою ярость, как причину разгулявшейся по городу дряни.
Только на костре теперь я буду не одна. Чезарио составит мне кампанию.
Он не отставал от меня в продумывании способов вызволения из заточения. И что только он не предлагал! Даже договорился до того, чтобы припугнуть Баччелло и заставить его признать свидетельства наговором.
Я возразила:
– Больше чем сейчас его уже не напугаешь. И, потом, он-то не считает свои выдумки наговором. Он верит в то, что говорит, а купить его как Иларио не выйдет. Его уже купили.
– Почему ты так думаешь?
– А Лорена? – меня передернуло при одном воспоминании о ее изуродованном теле, – какая она ведьма? А… моя мать? Помнишь, что он сказал? Как он узнал о ней? Это наша семейная тайна. Только отец, да Агнеса знали об этом. Подожди-ка…, нет…, не только они. Господи…, вот дура!
– Не согласен.
Я высвободилась из его объятий, убитая догадкой.
Как же все просто, оказывается!
– Мать Катерина!
– Тогда, может быть, согласен.
– Это туда, в ее монастырь, отец отправил мою мать. Как я не поняла тогда! Ну, конечно. И я очень похожа на нее. Она узнала меня. Понимаешь? Мать была тяжело больна. И у отца не было выхода. После того, как она чуть не задушила меня подушкой. А Баччелло…, в ту же ночь он сбежал. В Бергамо. После нашей поездки в монастырь. И…, кажется, я знаю теперь, почему… Чезарио, что с моей матерью?
Он отвел глаза.
– Не молчи. Ты знаешь.
– Мы – лишь орудие в руках Господа…
– Что вы с ней сделали? Говори…
Ее сожгли два года назад. По доносу матери Катерины.
Это она, аббатиса, узнав во мне дочь "одержимой" и вытянув из Баччелло недостающие звенья цепочки неопровержимых "доказательств" и моего ведьмовства (в корзине с оливками персику не место) – шут, конечно же, не поленился выложить ей все, что он обо мне знал, включая подозрительно скорую смерть графа, мою "охоту" и за ним, и вдруг вспыхнувшей с моим приездом в Милан чумной вакханалии – струсила окончательно, поспешив выставить меня за дверь.
Она испугалась моей мести. Кто их, ведьм, знает, что у них на уме.
Баччелло тоже не медлил. Тут же склеил выданную аббатисой новость со всем, что имел, и дал деру. И мало того, энергично взялся за дело – уничтожить дьявольское гнездо, затягивая в круг подозреваемых все больше невинных людей.
– Приведи его ко мне.
– Кого? Карлика? – Чезарио нахмурился, – зачем?
– Я знаю, что нужно сделать, чтобы спастись.
Глава 8
То, что я задумала, переворачивало все с ног на голову – но! В случае удачи, я буду жить, и незапятнанная подозрениями в колдовстве. Более того, Баччелло уже никогда и никого не испачкает своими грязными поклепами. Напротив, займет все свое время уходом за больными. Чем хотя бы частично снимет с себя вину за смерть Лорены. И всех остальных.
Правда, я теряла в этом случае Чезарио. Мы не сможем уже быть вместе. И как сказать ему об этом, я пока еще не придумала. Мне было страшно. И за него, и за себя.
Для исполнения моего плана необходимо было узнать точную дату казни. В том, что она не за горами, не трудно было догадаться – Главный инквизитор, душевно израненный моим последним обращением к нему, упорно отказывался со мной встретиться. Хотя бы для того, чтобы сообщить о моей дальнейшей судьбе. И, возможно, он был прав, оберегая чувствительный слух, не обманывающее его зрение и придавленную фанатизмом совесть от неприглядной правды. Я бы не промолчала и на этот раз. Терять-то нечего.
– Он нужен мне.
Мы сидели друг против друга все за тем же столом, служившему нам и ложем.
– Ты не хочешь мне сказать, для чего?
Чезарио держал мои руки в своих, поглаживая запястья. Прикосновения необходимы были нам как воздух. Будь то исступленное объятие, или скользящий поцелуй, или нежное касание. Как сейчас. Мы должны были чувствовать друг друга каждую секунду, что были вместе. Секунды, которые неслись галопом к последнему нашему дню.
– Хочу. Но не сейчас. Мы, конечно, поговорим, потому что от твоего согласия зависит, пойду ли я на это.
– На что?
Я высвободила руку. Слегка провела по морщинке у его губ, спустилась к ямочке на подбородке, вернулась к губам, которыми он тут же мягко ущипнул мои пальцы.
– Не уходи от ответа. Ты что-то затеяла и держишь меня в неведении.
– Чезарио, мой Чезарио…
Он сжал мои пальцы, мягко отвел от своих губ и решительно поднялся:
– Я не могу больше бездействовать. Ты понимаешь? Ты что-то там решила, но об этом мне почему-то рано знать. А, если то, что ты придумала, не осуществимо? Просто потому, что тебя охраняет дюжина Божьих слуг. И если кто-то из них хоть что-то заподозрит, тебя уничтожат. В пыточной. Ты это понимаешь? Как Лорену. И Иларио уже и не вспомнит о тех монетах, что получил.
Все будет по-настоящему. И как мне потом жить? Без тебя.
– Чезарио, подожди, послушай…
– Нет. Это ты меня послушай. Я день и ночь ломаю голову, как нам выбраться отсюда, а ты уже все знаешь. Но я почему-то один из последних, кого ты посвятишь в свой план. Ты не доверяешь мне?
Я опустила голову.
– Ну? Отвечай же, Корделия. Ты играешь со мной?
Мое молчание он принял как подтверждение его глупым предположениям и так треснул по столу кулаками, что не будь ножки стола еще довольно крепкими, они непременно подкосились бы.
– Не рушь мебель. Спать не на чем.
– Что? – Чезарио в гневе воззрился на меня, – так о столе ты подумала. А обо мне?
Я сжалась, обхватив себя руками:
– Бог дал нам совсем чуть-чуть времени для радости. Не злись. Не омрачай эти дни.
Чезарио, будто споткнувшись, тяжело осел на стул:
– Я не отдам тебя им. Слышишь? Мы уйдем отсюда.
– Да, уйдем. Если все получится. А для этого мне нужен Баччелло.
Он сдался:
– Хорошо. Я приведу его. Завтра утром.