Вика… Все эти дни я пытался разобраться в самом себе. Ведь согласился-то я на эту безумную авантюру вовсе не ради почетного права спасти мир от темных сил, нет! Хотя, конечно, и это сыграло определенную роль в принятии судьбоносного решения. Но главной причиной, как ни крути, оказалась Вика. Викуша.
У нее давным-давно своя жизнь, говорил я себе. У нее муж и, наверное, дети. У нее ко мне не осталось ничего. С того серого сентября, пятнадцать лет назад… когда она, прощаясь, провела ладошкой по моей щеке, улыбнулась виновато и ушла. В дождь.
А я остался. Стоял столбом, глядя, как косые струи смывают ее удаляющийся силуэт. И не верил. Не верил, что это - всерьез. Все ждал, что вот сейчас она вынырнет обратно из ливня, смеясь и подтрунивая над моим ошарашенным видом. И мы, обнявшись, пойдем под одним зонтом по лужам, не обращая внимания на промокшие ноги и прочие несущественные мелочи…
Не вынырнула. Из дождя то и дело возникали чужие, ненужные лица, тут же вновь растворяясь в мокрой осенней серости. А Вики все не было.
Сколько же я ждал тогда, под дождем? Час, два? Неважно. Когда уже совсем стемнело, понял, что все - наяву. Вика ушла. Насовсем.
Пятнадцать лет ее не было. Вспоминал? Вспоминал, конечно. Поначалу - часто, с горечью и болью. Выть порой хотелось от тупой безысходности. И выл бы, кабы не работа. Набрал дежурств: сутки через сутки, двое суток через сутки… Коллеги у виска пальцем крутили: мол, всех денег не заработаешь, обуяла тебя, Палыч, неуемная жажда наживы. Жажда обуяла, это точно… да только не наживы вовсе. Вика мне нужна была. Хотя бы глоток.
Работа тогда и спасла. Реанимация, она во всем - реанимация. Вот и меня, почитай, вытащила: через год боль прошла, оставив лишь где-то глубоко что-то саднящее… А вот сентябрь с той поры не люблю. Особенно в дождь: как у старого фронтовика - раны болеть начинают.
А теперь вот рецидив случился. Так прихватило, что света не взвидел. Особенно в тот день, когда впервые Вику в нашем отделении встретил. Вернее, это она меня встретила, если уж быть точным. Узнала ведь, надо же! И просто позвала, как прежде: "Пашка!" Будто в спину выстрелила: ощущение, помнится, было именно такое.
И ведь понимаю же, что не вернуть ничего - что ушло, то ушло. Не войти в одну реку дважды, прав был Диоген… или Сократ? Неважно… Но факт - любовь прошла, увяли розы… Так что же, черт возьми, осталось?!
Но осталось же! Вот ведь дурацкая врачебная привычка: все пытаться классифицировать, укладывать в какие-то формулировки, диагностировать. Словом, "поверять гармонию алгеброй". А ежели не поверяется? Если не классифицируется?
Просто дань памяти о былом? Похоже на правду, но… Ох уж это противное "но"! Лазейка для сомнений. Вот и сейчас они просто какой-то пираньей стаей набросились на мое потревоженное сознание, и грызут, грызут… Или, вернее, на подсознание. Фрейда, что ли, перечитать? Старик Зигмунд был голова…
Ну, допустим… Допустим, все, о чем говорили покойный Антониди и живой, но нематериальный Хруль - правда. Допустим также, что наше безумное предприятие завершилось успешно и я стал-таки обладателем жезла Асклепия. Допустим, он наделил меня даром исцеления. Одноразовым даром, если точнее. Дальше-то что?
Разумеется, я возвращаюсь в Нероград и исцеляю Вику. Она радостно вскакивает с постели и со слезами благодарности бросается мне на шею. А потом…
А потом - возвращается к своему хирургу (или кто он там?). Потому что пятнадцать лет прошло… Потому что памятью не живут. Она - другая, я - другой. Разошлись наши пути-дорожки в том дожде, и уж не сойтись им теперь. Она не захочет, да и я - тоже. Потому что банально боюсь. Боюсь, что опять повторится тот сентябрь… или другой какой месяц, но с тем же исходом. И вновь Вика скроется в дожде (в метели, в листопаде?), а я останусь стоять и не верить…
А тут еще в мою жизнь ворвалась Кларочка. И напрочь вынесла из сознания жалкие ошметки чего-то рационального, которые там еще оставались. Это милое дитя с серыми глазищами окончательно вырвало меня из реальности, повергнув в полный душевный раздрай. И вот ведь что удивительно: это состояние мне чертовски приятно!
Так отчего же, даже совсем рядом с Кларой, когда ближе уж просто невозможно, я мысленно возвращаюсь к Вике? Викуше…
Я затряс головой, отгоняя наваждение и назойливые мысли.
- Головку напекло, Палыч? - ехидно поинтересовался за спиной Петрович. - Вот не слушаешь ты разумные советы мудрых коллег… Утречком, по холодку, оно бы куда способнее было, чем сейчас - в самый солнцепек.
- Нет времени, Иван, - серьезно ответил я ему. - Просто поверь мне на слово: нет у нас времени…
Ванька ускорил шаг и, обогнав меня, заглянул в глаза. Посмотрел пытливо пару секунд, согнал улыбку:
- Верю. Нет времени. Говори, что делать?
- Для начала - дойти до дома Димаса и поговорить с теми, кто там теперь живет. Дальше - по ситуации.
Петрович молча кивнул.
- Кстати, доктора, мы уже пришли. Вот он, дом! - включилась в разговор Кларочка.
И в самом деле: занятый тяжелыми раздумьями, я и не заметил, как мы обошли бухточку. И теперь стояли перед огромной каменной башкой, к подножию которой прилепился большой старый особняк. У крыльца почему-то припарковался полицейский "Лендровер". Пустой.
- Пошли? - почему-то шепотом, спросил я.
- Пошли! - хором прошептали сподвижники.
Шеренгой, плечом к плечу, мы поднялись на крыльцо, и я нажал кнопку звонка. Где-то внутри звучно ударил колокол.
Дверь открылась почти сразу же. На пороге возник высокий полицейский офицер и вопросительно посмотрел на меня.
- Добрый день. Простите, вам говорит что-нибудь имя Димаса Антониди? - с места в карьер начал я.
Лицо полицейского приобрело странное выражение. Он отступил на шаг внутрь и посторонился:
- Добрый день. Да, разумеется, это имя я знаю. Прошу вас! - и сделал приглашающий жест рукой.
Мы прошли внутрь. В просторном холле царила приятная прохлада. Наслаждаясь ею, я сделал несколько шагов вперед, к стоящим в центре комнаты креслам. Коллеги все так же прикрывали меня с флангов.
- А теперь остановитесь, поднимите руки и медленно, очень медленно повернитесь ко мне! - любезно предложил полицейский из-за наших спин.
Я замер на месте. А вот Кларочка с Петровичем продолжали идти вперед как ни в чем не бывало. По той простой причине, что говорил офицер по-гречески, в котором они были не сильны.
- Стоять на месте и поднять руки! - повторил полицейский и взвел курок.
По крайней мере, неприятный металлический звук, сопровождающий слова, мог означать только одно.
- Клара, Ванька! Остановитесь и поднимите руки вверх! - поспешно продублировал я команду на родном языке и сам поспешил исполнить ее.
- Какого… - начал было Петрович, но я прервал его:
- Не спрашивайте, делайте, что приказано. Кажется, у нас неприятности.
Мои спутники без лишних слов вскинули конечности.
- А теперь очень медленно повернитесь ко мне. И без фокусов! - не унимался офицер.
- Медленно поворачиваемся, рук не опускаем! - перевел я требование.
Будто группа синхронного плавания, не опуская рук, мы грациозно развернулись. И оказались лицом к лицу с полицейским.
Он держал меня на мушке внушительного револьвера. И лицо офицера было не слишком приветливым. Да чего уж там, недобрым оно было…
- Мне кажется, происходит какое-то недоразумение… - спокойно попытался было начать диалог я.
- Молчать! Будете отвечать на мои вопросы! - прервал мои поползновения грек и нетерпеливо шевельнул стволом.
Я молча пожал плечами. А что еще оставалось делать?
- Итак, для начала: кто вы такие? - начал допрос полицейский.
- Мы из России. Врачи. Точнее, двое врачей и медсестра, - исчерпывающе пояснил я.
- Врачи? - изумился офицер. - С какой же целью вы прибыли сюда?
- По поручению покойного Димаса Антониди, который когда-то жил в этом доме.
- Димас мертв? - уточнил грек.
- Увы. Я был его врачом. Поэтому, собственно, он и просил именно меня приехать сюда.
- Допустим. Так что же он поручил вам сделать?
- Найти некий предмет, спрятанный им в подвале этого дома.
- Дайте-ка, я угадаю, - усмехнулся полицейский. - Уж не амфору ли?
Я оторопел. Он-то откуда знает?!
- Ну да, именно. Амфору. А…
- Ну надо же! Должен заметить, что покойный, как вы утверждаете, Димас Антониди отличался весьма своеобразным вкусом в выборе своих… хм, порученцев! - весьма ядовито заметил офицер.
Я непонимающе смотрел на него. Это о чем?
- Впрочем, об этом потом. Что в амфоре? Антониди же сказал вам, верно?
- Верно. Внутри - карта, - честно признался я. Черная дырка ствола сильно располагала к откровенности.
- Значит, все-таки, карта… прав был Никас! - непонятно выразился полицейский и уточнил: - Карта чего?
- Лабиринта.
- Лабиринта?! Вы уверены? Но… зачем? - теперь удивился грек.
- В Лабиринте есть нечто, что я должен найти. Димас отчего-то решил поведать эту тайну именно мне. А я имел неосторожность дать ему слово. И вот я здесь. Вместе со своими друзьями, потому что на пути сюда у нас возникли некоторые проблемы, - немного туманно пояснил я ему.
- Интересно… Чертовски интересно! А скажите, нет ли у вас чего-либо, подтверждающего ваши слова? Откуда я должен знать, что это поручение дал вам именно покойный Антониди? Может, он передал с вами какое-нибудь письмо для тех, кто поселился после него в этом доме?
Я опять пожал плечами. Должен сказать, что делать это с поднятыми руками весьма затруднительно: