бабки еще лаврушки куча была.
И Ирина действительно притащила жестяную коробку, от которой остро пахло лавровым листом. Мешок с тяжелой,
отсыревшей солью. Упаковки спичек - целую и початую. Потом почему-то очень обрадовалась, откопав в груде тряпок у
раскрытого шкафа деревянную шкатулищу с разномастными пуговицами и огорчилась, не найдя на привычном месте древнюю
зингеровскую швейную машинку. Зато нашла нитки и иголки.
- Кто про что, а вшивый про баню! Пуговицы-то тебе на кой ляд сдались, а?
- Мы ж по твоему решению с людьми в контакт не входим, да? Значит, сорок лет живем в лесу. Одежду треплем.
Молнии тебе 40 лет прослужат? Шить прорехи на пальцах будешь? Или как молнии через лет пять - шесть поклинит -
деревяшки вместо пуговок понашиваем? К слову, дорогой - презервативов у тебя тоже не вагон. Как насчет детишек?
- Ну, сосок у тебя, пеленок всяких там распашонок и памперсов тоже нет!
- Адам с Евой без памперсов обходились.
- Так они ж не одни были.
- Как не одни? Одни! Они ж первые люди были вообще!
- Эх, крестик носишь, а Библию не читала.
- Читала!
- Значит - дура! У Адама с Евой было два сына - Каин и Авель. Так?
- Так. Дальше-то что?
- Дальше яйца не пускают. Каин убил Авеля. Так?
- Да так, так!
- Затактакала, Анка- пулеметчица. Так вот Каина выгнали нафиг из семьи. И он пошел в Ханананские земли - и там
женился. На ком он там женился, если Адам, Ева и сам Каин - единственные люди на Земле, а? Лезь в погреб, а то
разумничалась тут.
Он с некоторым усилием дернул разбухшую крышку люка в полу.
- Значит, нам тоже придется идти в Ханананские земли - заявилала из погреба Ирка немного погодя. И загремела
чем-то стеклянным.
Виктор предпочел отмолчаться, подсвечивая фонариком сверху... Вообще-то он никогда в карман за словом не лез и
умел отбрить собеседника легко, но происшедшие с Иркой метаморфозы совершенно его сбили с толку. Вылупилась бабочка
из куколки. Заготовленные комплекты одежды - продуманные и тщательно подобранные - действительно годились, чтоб
выжить в случае катаклизмы. Но вот под таким углом - как только что сказала спутница жизни - как-то и в голову не
приходило. Придется, придется вылезать из берлоги. Или жить хуже, чем бабка Арина - уж у нее на огороде всегда была
разная ботва - и картошка, и морковка с огурцами.
Тут из города никто рассаду не притащит. От курочек, составлявших Арине компанию, осталась только хорошо
обглоданная косточка посреди кухни. Опять же керосин, мука, сахар, соль, спички...
Поглядев в окошко, Виктор мрачно сказал про себя:
- Зато есть и хорошая новость - дров у нас - не перепилишь.
Потом почесал в затылке и спросил в люк погреба:
- Ирка, а где у бабки была двуручная пила?
............................................................................................................
Собравшись с мыслями, Надежда Николаевна непонятно говорит:
- Он знал.
Молчу. Жду.
- Он точно все знал. Я ему напомнила о себе, еще и не сказала ничего толком - язык путался. А он этак паскудно
ухмыльнулся, спустил портки, потряс своим отростком и заявил: 'Почмызгай, подстилка! Ничего ты не докажешь!'
- А что вы должны были доказать? И кому?
- Ему виднее. Видимо он все время ожидал скелетов из шкафа, потому так и отреагировал истерично.
- Как вы напомнили о себе? (Черт, чувствую, что за языком мне весь сегодняшний день следить придется неустанно
и бдительно.)
- Не о себе. О папе. Папа ходил к нему, это я теперь точно понимаю, что к нему. Вернулся радостным - человек
из Москвы, правозащитник, демократ, уж он-то поможет, обещал же, обнадежил, документы взял, чтоб помочь. Ведь не
может же так быть, что такое творится с ведома Москвы, там просто не знают. Папа был врачом. Хорошим врачом, только
очень наивным человеком, простодушным.
Такое бывает с гуманистами, да еще и воспитанными соответственно. 'Светя другим - сгораю сам!'
Мама над его идеализмом посмеивалась, хотя и сама была такая.
Вот к нам той же ночью и пришли. В дверь позвонил сосед - дескать, помощь нужна. Мама говорила - не открывай -
а папа - ну там же человеку плохо, я должен...
Он ведь просто не мог понять - он тут людей лечил, помогал всем - и что его будут убивать за то, что он не
коренной национальности и потому не человек вовсе - никак понять не мог.
Физически.
Вот и открыл...
Надежда Николаевна переводит дух.
Я вижу, что сейчас она вся там - в своем страшном прошлом. В том кошмаре, которому подвергли четверть миллиона
людей, сказав другим людям: 'берите свободы, сколько влезет'. Оказалось, что свободы нужно совсем немного -
всего-навсего нужна свобода от соблюдения Уголовного кодекса РФ. И больше ничего.
Свобода держать рабов, грабить, насиловать, глумиться любыми способами над теми, кто не относится к твоей
народности. Кто унтерменьш, потому что говорит по-русски. И в отличие от прошлой громадной войны унтерменьшей никто
не поддержал - никто не помогал оружием, моральной помощью или хотя бы сочувствием.
Строго наоборот. Другие унтерменьши, тоже говорившие по-русски знать не хотели о том, что творится в свободной
Ичкерии, Москва не организовывала сопротивление, не формировала партизанские отряды и не посылала полки - там и так
хватало работы по распилу невероятных размеров бабла. Какое кому дело, что в свободной стране нормальным стало
рабовладение в полный рост. Она же свободная. Значит - имеют право.
Московские журналисты наперебой воспевали храбрых и свободолюбивых ичкерийцев. А хрип тех, кому свободолюбы
перерезали глотку - звучал куда тише, чем все телевидение. Много ли накричишь перерезанной глоткой?
Ну, конечно же, демократические страны в едином порыве поддержали свободную и демократическую
рабовладельческую республику. Да, были, конечно, неприятные инциденты - то свободолюбы поотрезают головы англичанам.
То перестреляют сотрудников 'Красного креста' прямо в госпитале - ну что ж, издержки борьбы за свободу, бывает...
И в Чечню валом валили 'врачи без лекарств', 'шпионы без границ', 'хало траст', обучавший минно-взрывному делу
и целые кучи отморозков из мусульманских стран, да и из Европы, где отлично работали центры по вербовке.
Москва чухнулась только тогда, когда оказалось, что московский бомонд парят и бабло пилится неровно. Тогда в
Ичкерию послали недоеденную реформами армию. Сопляков - срочников, дезориентированных офицеров, несработанные
экипажи. Напрочь забыв весь опыт прошлых войн. Свой же собственный опыт, купленный страшной кровью.
И налили еще больше крови. Посреди страшного кровавого гноища жировали правозашитники, депутаты всех мастей -
как опарыши в сортире. Они ловко убеждали поверивших им дурней в погонах - не воевать, сдаваться - ничего, дескать,
не будет.
Это 'ничего не будет' отлично видно на множестве трофейных записей - спокойная и веселая резьба по живому
мясу.
До последнего момента не верящему тому, что сейчас с ним будут вытворять...
Потом, когда стараниями тупой военщины финансовый проект 'Свободная Ичкерия' оказался под серьезной угрозой -
не врубившиеся в тему войска вывели. Оставив для жуткой разборки несколько десятков тысяч еще живших там
русскоязычных и тех чеченцев, которым такой разгул бандитизма и беспредела не нравился - а с беспределом даже
шариатские суды не справлялись, что уже о многом говорит.
Позже, совсем потерявшая чувство реальности 'Свободная Ичкерия' сама пошла воевать - и на этом кончилась.
Я не могу себе представить три вещи - глубину подлости, меру страданиям и верха лицемерия в этой истории...
- Чего тут рассказывать... - вздохнув, продолжает Надежда. Читали 'Гадюку' Толстого? Должны были - в школе ее
проходили...
- Читал.
- Ну вот... Только есть разница в том, как хрустят кости чьих-то родителей в книге - и как хрустят - твоих
собственных. Рядом. Я не хочу об этом говорить... Да и отделалась гадюка дешево. Там ведь соседи прибежали. К нам
никто не прибежал. А меня перепродавали несколько раз. Быть рабом - это... Тяжело... А рабыней...
Надежда опять замолкает.
Да, я читал несколько произведений на эту тему. 'Кавказский пленник' - бывший в старину добротным триллером
для непуганых современников - отдыхает. Тогда горцы были патриархальными, без фантазии...
- Потом оказалось, что я организовала несколько десятков полукриминальных подставных фирм и набрала кредитов
на многие миллионы... Паспорта - то наши папа тогда отдал. Надеждой я снова стала только сейчас, до Катастрофы
звалась Еленой. Мир все же не без добрых людей оказался, а на войне человека сразу видно становится, на войне
человек - голый.
- Да, видно, что в военно- полевой медицине у Вас опыт. К слову - вы этих ребят из 'Бастиона' знаете? Очень уж
они за вас горой встали.