С этого Собора начался взлёт христианства, которое с каждым годом всё больше отдалялось от своих иудейских корней, а следовательно, и истинного учения Христа, и тогда возникло такое понятие, как "синкретизм". Кстати, надо пояснить, что сие такое. Синкретизм – это соединение и взаимопроникновение разных религиозных культов в единое целое. Одно изменение повлекло за собой другое, и понеслось. В христианство стали вливаться привлекательные и понятные простым людям мистерии. Египетские – об Озирисе и Изиде, персидские – о Митре и греческие – о Великой Матери Богов, Богородице. Одновременно с этим произошла трансформация учения великого эллинского философа Плотина о трёх великих ипостасях, и появилась святая Троица, которой изначально не было. Затем, по примеру наиболее популярных языческих культов, в массы двинули символизм в виде поклонения статуям, распятиям и иконам. А более или менее регулярно проходившие Соборы исправно вводили новшества, которые могли быть полезны химерическому христианскому культу. Сын человеческий (как сам себя называл Христос из Галилеи) был объявлен богом. Потом было признано, что женщина всё же имеет душу, хотя и с оговоркой, что она по-прежнему сосуд греха и так далее. Христианство кипело и бурлило. Оно спорило и двигалось только вперёд. Священнослужители приходили в новые страны с проповедями о мире и спасении души, а когда получали в свои руки власть и могли влиять на царей, императоров, князей, графов и прочих баронов, натравливали властителей на тех, кто выступал против новой веры, за которой была только пустота.
То же самое происходило на Руси. Языческий князь Владимир Святославич взобрался на вершину властной пирамиды, провёл реформу родной веры и самым главным богом русичей объявил Перуна. Это сразу же поколебало духовный баланс в стране, и единство волхвов было нарушено. После чего Владимир быстро сменил веру, и началось одно из самых кровавых событий в истории нашей страны – Крещение Руси. Тысячи и тысячи людей погибали в боях с дружинами Крестителя, и многие покидали родину, а потом уходили в глухомань. Но в конце концов с христианством произошло то же самое, что и везде. Русская церковь трансформировалась и начала впитывать в себя славянское язычество. Перун стал Ильёй Пророком, Велеса обозначили как святой Власий, образы Макоши и Лады слились с Богородицей, а большинство исконно славянских праздников приурочили к языческим. Вот такой синкретизм в действии, который дополнялся низким качеством обучения священнослужителей и их ересями. Один соль под алтарь кладёт, а потом ею людей лечит и древние наговоры шепчет. Другие тайно капища посещают, кладут требы родным богам и христиане лишь по виду. Третьи молодожёнов вокруг калинова куста водят. А четвёртые по сути своей – натуральные сектанты или сатанисты, толкующие святые писания, как им заблагорассудится. И от всего этого в голове священнослужителей муть, а в душе прихожан – хаос. Однако альтернативы нет, ибо всех наиболее значимых волхвов перебили и на языческих капищах были поставлены храмы Христовы, а человеку вера нужна, хоть и в Христа, главное, чтобы проповедовалось добро. Вот и идут славяне на поклон чужим богам, коих многие уже считают своими.
Таков расклад на середину двенадцатого века по религии на Руси, который дополняется тем, что русские епископы и низовые священнослужители не желают подчиняться Константинополю. И в этот момент рядом с митрополитом Климентом появляюсь я, может, не самый хитрый человек на земле, но понимающий, что предопределения нет, и всё ещё можно изменить. Каким образом? А таким, что русские епископы, подобно апостолам Петру и Павлу, должны отринуть иудейские ценности, сломать систему, найти опору в народе и доказать своё право на верховенство не силой оружия, а силой убеждения. Эту мысль я аккуратно и очень осторожно, дабы не вспугнуть, доводил до Климента, и вскоре он стал считать, что это именно его мысль.
Да, следует окончательно избавиться от иудейских обрядов. Да, необходимо остановить гонения язычников и разрешить им жить среди христиан. Да, именно в слиянии родной славянской веры и христианства спасение людей. И хотя пока это только мысли, я знал, что со временем митрополит Климент сможет её развить, ибо церковь получит с этого немало бонусов. Во-первых, язычников не надо будет выискивать по лесам, так как они окажутся на виду. Во-вторых, отмена гонений на волхвов заставит священнослужителей более ответственно подходить к своим обязанностям, ибо они должны стать конкурентноспособными. В-третьих, это вызовет окончательный разрыв русских христиан с Константинополем, и все дары, которые отсылаются ромеям, останутся на Руси, следовательно, церковь получит серьёзный доход. В-четвёртых, имя митрополита Климента может войти в историю наравне с великими апостолами, которые отсекли себя от иудейства, а он отсечёт Русскую церковь от иноземного влияния. В-пятых, есть реальная возможность взять язычников под свой контроль и без пролития крови влить их как составную часть в свой культ, как это не раз делалось при сыновьях Владимира Крестителя, когда на местах создавались промежуточные химеры, вроде культа Лады-Богородицы и Христа-Велеса. И в-шестых, реформа поможет очистить церковь от сатанистов и выявить скрытых двоеверов.
Это всё плюсы. Но были и минусы, среди которых самые главные – возможный раскол церкви и внутренняя борьба в культе. Так что торопиться не стоило. Что такое два месяца, которые я провёл в Киеве? Пшик! Реформы готовятся десятилетиями, а изменения могут длиться веками. Поэтому я митрополита не торопил, да и не стояло передо мной такой задачи, изменить всё нахрапом за один год. Есть разговоры, споры с интересным и учёным человеком, думы о будущем и примеры из далёкого прошлого. С этого всё начинается, ведь нельзя по мановению волшебной палочки переделать сотни тысяч людей. Поэтому требуется долгосрочная программа и чёткое понимание того, как и что надо делать. Но кое-что стало складываться, причём Климент и я будущее Руси видели по-разному. И если в своих мечтах митрополит представлял, что в итоге Русская церковь возвысится и сможет через таких людей, как Вадим Сокол (адекватных и умных), распространить своё влияние на Венедию, то я видел всё иначе. Митрополит и епископы, которые его поддерживают, могут решиться на реформу Церкви, и если они сделают это, то совершат ошибку славянских язычников, которые пустили христиан в свои города. Потому что родноверы уже не уйдут, и теперь не носители креста пойдут в атаку, а волхвы, ибо их поддержит народ и Аркона, уж об этом я позабочусь.
Впрочем, это всё будет потом, а в настоящий момент расклады очень зыбкие, а рядом постоянно крутятся шпионы ромеев и католиков да соглядатаи великого князя. Это не даёт расслабиться, и мне это даже нравится. Ведовской сутью я чувствую, что кольцо врагов сжимается, и вот-вот они попытаются меня убить. И сегодня вечером, вернувшись из Святой Софии на постоялый двор, я вызвал к себе Хорояра, Поято Ратмировича, одного из его дружинников варяга Бравлина, коему вскоре предстояло возглавить нарождающуюся разведслужбу, и Торарина.
Воины вошли в мою комнатку, и Поято, улыбаясь, спросил:
– Как прошла очередная встреча с митрополитом?
– Как обычно, – тоже улыбнулся я. – Он уговаривал меня принять христианство, а я рассказывал ему сказку, как вся Русь замечательно заживёт, если будет разрешено двоеверие и поклонение родовым богам. Присаживайтесь. Поговорим.
Мои доверенные лица расселись на лавке и табуретах, и Хорояр сказал:
– Разведчики доложили, что рядом с нашим постоялым двором кучкуются какие-то подозрительные люди. Пока их десятка два, но к ним подходят новые. По виду лесные разбойники.
– Вот об этом я и хотел с вами поговорить. – Выглянув в узкое окошко, которое выходило во внутренний двор, я кивнул и, прислонившись к стене, продолжил: – Короче, други мои, предчувствие у меня недоброе, так что готовьтесь. Думаю, сегодня нас придут убивать.
Соратники нахмурились, и вновь заговорил Поято:
– Выход в город запретить?
– Нет. Пусть всё будет, как всегда, иначе спугнём убийц.
– А если они не нападут?
– Значит, меня постараются достать завтра в городе.
– Так, может, тебе временно не покидать постоялый двор?
– Не получится. Чтобы добиться поставленной цели, надо много двигаться. Да и не переживаю я за себя. Выстою.
– А вот это зря, Вадим. – Прусс покачал головой. – Паладины и ромеи противники серьёзные. Опять же, от стрелы уйти сложно. Выстрелит какой-нибудь наёмный душегуб из подворотни – и всё, мы лишимся вождя, и планы станут прахом.
– Ничего. У меня охрана есть, да и разведка прикрывает.
– Ладно, как скажешь. – Поято слегка поморщился, а я спросил у него:
– Какие новости в городе? Не слышно, когда великий князь вернётся?
– Об этом пусть Бравлин скажет, он новостями занимается.
Варяг Бравлин Осока, невысокий и чрезвычайно вёрткий боец, который в Северной войне показал себя как превосходный лазутчик, слегка кивнул и заговорил: