* * *
Стальной левиафан, отбрасывая пышные усы пены, проламывал гребни волн; вода звучно билась о борт. Ровно вибрировали могучие двигатели, короткие трубы выдыхали облака угольной гари, тут же уносимые соленым ветром. "Паровая Душа Стерлинга" шла на всех парах, потушив огни, - корабль-призрак посреди безбрежных просторов. В течение нескольких дней им не встретилось ни единого судна: зоркие глаза вахтенных понапрасну обшаривали горизонт. Пустынный океан действовал успокаивающе. Необходимость держаться вдали от оживленных маршрутов удлиняла путь, но иного выхода не было: любая встреча была чрезвычайно опасна для беглецов.
К вечеру десятого дня пути погода начала портиться. Небо затянули тяжелые тучи; порывы ветра срывали с верхушек волн брызги - палуба вмиг сделалась мокрой и скользкой. Волнение быстро усиливалось; а с запада стремительно накатывалась темнота, прорываемая то и дело тусклыми зарницами молний. Паруса спешно убрали; выдвижные мачты скрылись в корпусе судна.
- Хорошенько все закрепили, сукины дети?! А теперь живо все вниз! Очистить палубу! - надрывался О’Рейли. - Задрайте люки как следует; нас ждет веселая ночка.
Волнение усиливалось. Ласку, впервые с начала пути, посетил жестокий приступ морской болезни. Ощущение было омерзительным: хотелось свернуться в комочек и умереть.
Девушка лежала пластом на койке, с болезненным содроганием прислушиваясь к царящим в теле ощущениям: желудок вместе с кораблем мучительно медленно заползал на водяную гору - и с тошнотворной слабостью соскальзывал вниз, взбалтывая все потроха, словно ведерко с мутной водой. Озорник по-прежнему корпел над расчетами. Лишь изредка, когда крен становился особенно крут и гора бумаг на столе начинала шевелиться, грозя упасть на пол, он протягивал руку, останавливая ее, - и вновь принимался писать. "Мог хотя бы раз оторваться от своей писанины, подойти, утешить… С тех пор как Лев засел за работу, он вовсе перестал обращать на меня внимание… Словно я чужая ему!" Ласка тихонько заскулила: у нее даже не хватало сил, чтобы как следует обидеться. Снаружи деликатно поскреблись. В дверь просунулась мохнатое рыло Потапа.
- Эвон ты где. Спишь, нет?
- Какое там сплю. Муторно, мочи нет.
- Так я и думал. Тут половина наших мается: которы не призраки, почти все. На вот, заешь.
При слове "еда" горячий комок тошноты толкнулся в горло. Ласка со стоном замотала головой.
- Надо поисть, надо! - настойчиво ворчал медведь. - Хлебца с солью кусочек - от морской болезни само верно дело; точно знаю. Под Севастополем, помню, на шаланде одной каботажем шли - только так и спасались. Давай, жуй, легче сразу станет.
Девушка с трудом села, переждала накативший приступ тошноты, дрожащей рукой взяла из когтистой лапы подсохший ломоть и принялась жевать. Проглотить черствый хлеб удалось не сразу.
- Во. Исть можешь - выходит, и работать можешь, - невозмутимо констатировал Потап. - Пошли, там у инженера нашего динама барахлит.
- Какая еще "динама", ты о чем вообще, - слабым голосом запротестовала девушка. - Меня вывернет сейчас.
- Пошли, давай, пошли! - медведь был неумолим. - Кто совсем от качки помират, у того нутро хлебу-то не приемлет. А раз проглотить смогла, знать, не так все страшно. Не хлеб лечит, работа. Для тебя ж стараюсь! Эвон, на Льва посмотри: и не мучается совсем.
- А? Что? - отсутствующе спросил Озорник.
- Да ничего, пиши. Барышню твою подлечить надоть.
- Да-да, конечно. - Судно в очередной раз накренилось, и Лев ловко поймал ползущую по столу чернильницу.
"Ах так!" - Ласка со стоном встала на ноги. От резкого движения застучало в висках.
- Ну, где там твоя "динама"?! И кстати, Потап, чего это ты Лидделла "нашим" называешь? Какой он "наш"? - поинтересовалась девушка.
- Наш и есть. Что ж такого? Я зверь военный, на вещи эти так смотрю: ежли ты на нашей стороне, значит, наш.
- Ага. Только учти: Стерлинг себе на уме, и команда его тоже. Мы никакие не друзья, просто союзники - временные.
- Знаю, не дурак! Но покуда вместе держимся - надо заодно быть; иначе худо выйти может. Твой-то пишет все? - сменил Потап тему.
- Угу. До меня ему, похоже, никакого дела нет, - вырвалось у Ласки.
- Это ты зря. Занят он очень, иной раз и поесть забыват - видать, важные писульки-то. В Севастополе, помнится, тоже был один, из дворян, батареей на четвертом бастивоне командовал. Как свободна минута - так он блокнот сразу достает, карандашик, и ну черкать чего-то… А командир хороший был, справный; солдаты его уважали, да. Тоже, кстати, Львом звали.
Потап был на редкость разговорчив. Ласка не сразу сообразила, что медведь таким образом отвлекает ее от болезненного состояния - причем весьма успешно; когда они достигли генераторной, девушка уже немного пришла в себя. Лидделл возился с большой электродинамической машиной, используемой для подпитки призраков - именно ее Потап обозвал "динамой". Причину поломки установили довольно быстро - в колесе лопнул обод подшипника. К счастью, на борту имелось достаточное количество сменных деталей. В углу генераторной девушка заметила еще одну электромашину, размерами поменьше - к ней были приделаны длинные рукояти, словно у носилок, и тележные колеса.
- Это на случай, если нам придется покинуть корабль, - пояснил инженер. - В конце концов, мы-то можем добывать себе пищу в пути, охотиться - а вот "стим бойз" требуется электричество.
Работа и впрямь подействовала на Ласку благотворно. Как это обычно бывает, стоило справиться с одной неполадкой, как тут же потребовалось починить что-то еще, заменить ненадежную деталь, отрегулировать натяжение пружины. Морская болезнь отступила, а потом и вовсе забылась: закончив, наконец, работу и вытирая руки от смазки, девушка с удивлением поняла, что чувствует себя превосходно! Вернувшись в каюту, она бросила взгляд в иллюминатор. Вспышка молнии высветила на миг курящуюся мельчайшими брызгами водяную гору… Ласка поспешно отвела взгляд.
- Лева! Нам нужно поговорить.
Озорник оторвался от расчетов.
- Да… Я тебя слушаю.
- Скажи мне, что ты задумал? И… как мы будем дальше?
- Я не могу сейчас ответить на второй твой вопрос, - вздохнул Озорник. - Я просто не знаю. Слишком много разных "если"…
- Тогда ответь на первый!
- Я ведь уже говорил тебе: наш мир стянут незримой сетью. Я хочу ее разорвать.
- Как?! Что это будет - конкретно?
Озорник вдруг сдвинул с глаза повязку. Ласка на миг испугалась, что Лев хочет применить свои нечеловеческие способности - прямо здесь, сейчас, чтобы прекратить этот разговор. Но напарник лишь устало потер веки.
- Представь себе мир - разрезанный, точно спелый арбуз, рассеченный на мелкие дольки. Представь сотни малых планет, кружащих в бесконечном вальсе. Знаешь, каким будет небо над головой их обитателей? Словно бархат, усыпанный огромными самоцветами. Сотни миров - и каждый из них уникален, каждый непохож на своего соседа. Никаких колоний, никаких государств-сателлитов, никаких империй, сокрушающих утонченные древние цивилизации железной поступью солдафонов.
- Лева… Но это ведь безумие! - Ласка растерянно глядела на своего товарища. - Ты… Даже если это удастся… Неужели ты думаешь, что кто-нибудь выживет после… Такого?!
- Конечно. И выживших будет куда больше, чем погибших; неизмеримо больше! Да, полностью избежать жертв не выйдет, но… Я ведь хочу не просто перекроить мир; я хочу дать человечеству шанс начать все заново, избегая фатальных ошибок. На этот раз прошлое останется неизменным - люди должны помнить, каким все было. А будущее всецело находится в их руках.
- Ты не можешь расколоть Землю. Там же раскаленная магма, она сожжет…
- Неужели ты думаешь, что я этого не предусмотрел, - поморщился Озорник. - Впрочем, моя вина: наверное, я привел плохую аналогию с этим арбузом. Мне придется перекраивать само пространство, саму природу мирового эфира, изменять некоторые фундаментальные физические законы. Сейчас я перепроверяю свои расчеты - благо у нас выдалось спокойное время - и не нахожу ни единой ошибки. Скажи, Маленькая Ласка, ты веришь мне?
Девушка опустила глаза. Ах, как просто было бы солгать - сказать "да"; ведь именно это он хочет сейчас услышать.
- Я… Я не знаю.