- Посмотришь? - спросил Гладышев, кивая в сторону кузни.
- Да, любопытно было бы.
Вслед за Вениамином он прошел через яблоневый сад. В кузне можно было говорить, только напрягая голосовые связки, и, видимо, поэтому Венька просто повел рукой, показывая помещение.
Корсаков с интересом огляделся. Как должна выглядеть кузня, он имел весьма смутное представление, основанное на кино и исторических романах, и поэтому был немного разочарован. Здесь не было полуголых, одетых в фартуки подручных кузнеца, дубасивших по наковальне, не сыпались бордовые искры, не лежал кучами уголь. Оборудование оказалось вполне современным, а что касается полуголых подручных, то всех заменял отрок лет семнадцати с раскрасневшимся лицом, напряженно глядевший в окошко какого-то агрегата. В агрегате что-то бухало, на лицо паренька падали оранжевые блики огня. Одет он был в рабочий халат, длинные волосы, так же как и у Гладышева, были перехвачены на лбу ремешком.
Видимо на лице Корсакова отразилось замешательство, и Вениамин, сообразив, в чем дело, поманил его за собой. Они прошли в низкую дверь. Здесь уже было все как положено: и куча угля, и кузнечный горн с мехами, и наковальня. Два парня, не старше того, что приглядывал за агрегатом, лупили по алой полосе металла короткими увесистыми молотками.
Корсаков удовлетворенно кивнул. Вениамин скупо усмехнулся и жестом пригласил следовать за ним.
Они вышли с другой стороны кузни. Здесь, в саду, довольно сильно заросшем травой и кустами смородины и крыжовника, стояла увитая хмелем беседка. В беседке пыхал самовар, увенчанный заварным чайником, на столе стояли чашки, сахарница, лежали в плетеной корзинке баранки и пряники.
- Угощение в русском стиле, - сказал Корсаков.
- Чай, кофе? - спросил, присаживаясь на широкую скамью, Гладышев.
- Конечно, чай. Кофе из самовара - это дурной вкус.
Вениамин удовлетворенно хмыкнул и поставил перед гостем чашку с блюдцем.
Чай был крепким и вкусным, со смородиновым листом и, возможно, мелиссой. Корсаков с наслаждением выпил чашку, налил вторую. Вениамин не спеша прихлебывал из блюдца, вприкуску с кусковым сахаром. Пододвинув Корсакову корзинку с баранками, сам взял одну, без видимого усилия раскрошил ее в кулаке и захрустел, перемалывая крепкими зубами.
- Гой, ты Русь моя родная… - пробормотал Корсаков, вытирая выступивший на лбу пот.
Легкий ветерок шевелил листья яблонь, жужжали пчелы, потрескивали угли в самоваре.
Допив чай, Игорь откинулся на скамейке, закурил. Гладышев, с неодобрением покосившись на сигарету, налил себе еще чашку.
- А ты, Веня, неплохо устроился, - сказал Корсаков. - Свой дом, тут же рабочее место. Видать, неплохо современные кузнецы зарабатывают.
Вениамин едва заметно пожал плечом, сломал в кулаке еще одну баранку.
- А кто это к телефону подходил? - спросил Корсаков. - Секретарша или жена? Очень, понимаешь, оберегает она тебя от посетителей.
- Угу.
- А там кто? - Корсаков обернулся к кузне. - Ученики или подмастерья? Детей-то завел или не торопишься пока?
- Угу.
- Веня, - с чувством сказал Корсаков, - ты рискуешь потерять самое ценное приобретение человечества за всю историю цивилизации - членораздельную речь.
- Угу.
- Сколько мы не виделись? Лет семь, восемь? А ты сидишь, как пенек с глазами, и баранки трескаешь.
- Ну… я думал, ты спросить чего хочешь, - буркнул Вениамин.
- Ты не рад, что ли, моему приезду? От работы тебя оторвал? Ну, извини! - Корсаков развел руками.
- Да рад я, рад. Ты же знаешь: не любитель я языком чесать. Бери вот баранки, пряники. Пить я с утра не буду - работать еще, да и не большой я любитель выпивки.
- Молодец, - одобрил Корсаков. - Тогда давай о деле. Я там кое-что привез, хотел бы тебе показать.
- Тащи сюда.
Корсаков через кузню вернулся к машине, вынул из багажника сверток. Парнишка все так же смотрел в окошко из огнеупорного стекла. Отсветы пламени играли на его серьезном лице. Два молотобойца выволокли из печи раскаленную заготовку и, бросив ее на наковальню, принялись отбивать, чередуя удары большого молота и двойные удары молотка. На Корсакова они не обратили никакого внимания.
Вениамин освободил стол, переставив посуду и корзинку на скамью. Корсаков положил сверток, развернул его и присел напротив Гладышева, наблюдая за его реакцией.
Вениамин отставил чашку, степенно вытер усы платком и наклонился вперед, рассматривая клинки. Брови его поползли вперед, нависая над глазами. Коротко глянув на Игоря, он осторожно взял обеими руками меч и поднес к глазам. Большим пальцем проверил остроту лезвия, щелкнул ногтем по клинку, склонив голову, прислушался. Цокнув языком, приподнял бровь, снова быстро посмотрел на Игоря, затем, отложив меч, взял в руку обломок "карабелы". Внимательно осмотрев клинок на изломе, отложил его и откинулся на спинку скамьи.
- Спрашивать, откуда они у тебя, наверное, не стоит, - сказал он.
- Я могу что-нибудь придумать, но оно тебе надо?
- Не надо, - согласился Вениамин. - Что ты хотел узнать?
- Прежде всего: можно ли починить саблю?
- Вряд ли. Конечно, я могу сварить обломки, но место шва скрыть не удастся. Вид будет не тот. Если она дорога, как память, то сойдет, но серьезный коллекционер такое оружие не оценит. Можно переварить и отковать новый клинок из металла старого, но качества того уже не будет.
- А если заменить клинок?
- Можно. Я могу провести анализ металла, приблизительно, подобрать сталь, сходную с той, из которой клинок сделан. Форма и свойства будут идентичны или почти идентичны. Хотя, конечно, ценность этого оружия именно в целостности его. Никогда не видел столь качественно сохранившегося оружия, если, конечно, это не новодел.
- Это оригинал, - сказал Корсаков. - Так, во всяком случае, меня уверяли.
- После анализа я смогу сказать точно. Если судить по внешнему виду, по структуре металла на изломе, я бы датировал этот клинок началом - серединой семнадцатого века. Ты хоть представляешь его стоимость?
- Весьма смутно, - признался Корсаков.
- Вот то-то и оно. Здесь не одной тысячей долларов пахнет.
- Мы можем сделать так: я оставлю саблю у тебя и спрошу хозяина, что он предпочтет. А что по поводу меча?
Гладышев снова взял меч в руки, прищурившись, полюбовался лезвием и кивнул Корсакову, приглашая следовать за собой.
Они прошли к кузне. Из кучи валявшихся на земле арматурин Гладышев выбрал одну, около полутора метров длиной, вертикально воткнул ее в землю. Отступив на шаг, он примерился, сузив глаза, поднял меч и, с резким выдохом, рубанул наискось. С тонким звоном срубленный кусок скользнул вниз и воткнулся в землю. Вениамин внимательно осмотрел лезвие меча, прищелкнул языком, затем вытащил арматурину из земли и показал Корсакову срез.
- Я не сумею не то, что сварить подобный металл, - даже отдаленно не представляю, как это возможно. Про заточку лезвия я просто промолчу.
- А знаки на клинке?
- Совершенно незнакомый язык. Причем, - Гладышев всмотрелся в сталь, - это не набивка и не инкрустация. Узоры обычно получаются путем набивки штампом-штемпелем определенного узора на заготовку. Еще есть так называемый "дикий дамаск", который образуется в результате случайного перемешивания слоев металла при ручной ковке. Можно соединить эти методы. Существует также дамаск, называемый "харалужным" или "турецким". Это когда клинок отковывается из туго скрученных прутков неоднородного металла, - сев на любимого конька, Вениамин утратил обычную неразговорчивость. - В древности у кузнецов было много семейных секретов. Тайны хранили и передавали из поколения в поколения. Некоторые дошли до нас, как, например, закалка клинков в соке незабудки, другие явно превратились в легенду. Вроде той, что арабские кузнецы охлаждали сталь только в теле нубийских рабов строго определенного возраста. Все, что я могу, это весьма приблизительно определить возраст этого оружия. Если тебе необходимо, можно провести лабораторный анализ стали, но это все, чем могу помочь. Одно скажу точно: по качеству работа превосходит все, что я когда либо видел.
- И когда примерно могли изготовить такое оружие?
- Формой он похож на мечи, сделанные в Западной Европе. Если судить по внешнему виду, это середина - конец четырнадцатого века. До этого мечи, в основном, использовали, как рубящее оружие. То есть клинок был достаточно плоский, и его можно было относительно легко согнуть. Раньше клинки сечением напоминали линзу. Стачивая плоскость в так называемый "дол", им добавляли легкости и улучшали рубящие свойства. Начиная с конца тринадцатого века, меч, в связи с использованием тяжелой брони, стали использовать как колющее оружие. Для жесткости он приобрел грани, а дол стал более узким. На двуручных мечах перед эфесом лезвие не затачивали. Эту часть меча покрывали насечками или оборачивали кожей, чтобы по ней не скользила рука.
За разговором они вернулись в беседку и присели к столу.
- А где могли его сделать?
- Клейма оружейника нет, если не считать эти письмена. Можно предположить, что он изготовлен в Западной Европе, поскольку арабское оружие имело более изящные формы и было относительно легким. Здесь же у нас классический "полуторник", то есть можно работать мечом и одной, и двумя руками. Черт возьми, - Вениамин снова поднес меч к глазам, - я дорого бы дал, если бы мне удалось провести анализ металла! Что скажешь?
- Это надолго?
- Мне бы хоть частичку его отколоть. Совсем маленькую, а? - вид просящего Веньки был настолько необычен и не вязался с его суровым обликом, что Корсаков улыбнулся.
- И насколько маленькую частичку?
- Даже заметно не будет.