- Да нет у Фрюка никаких постояльцев, кроме нас с Марко. А теперь, почитай, я один и остался. Кто ж к этой старой заднице-то на постой встанет, кроме как по безнадеге? И нет у Фрюка никакого третьего этажа. Был, да весь выгорел. Пожар там был, понимаете? Так теперь старый сквалыга чуть шорох в трубе услышит, сразу за пеногон хватается. Хотел было вообще котельную закрыть и замуровать, но я ему запретил… Ну, как – "запретил" : поднес кулак ему к морде и сказал, что ежели у меня поутру седалище к кровати станет примерзать, так он на свое вообще месяц сесть не сможет… Ну вот, а третий этаж после пожара, все-таки, замуровал. Чтобы, понимаешь, нищие туда не лазали спать. Там после лестницы – каменная кладка.
- Забавно, – Фигаро в два глотка прикончил пиво и потер ладони друг о друга. – А Вы не слышали, как этот тип в черном входил в парадный?
Буба нахмурился. Пожевал оставшийся от рыбы хвостик, выплюнул его, потер лоб и медленно покачал головой.
- Не, не слышал. Но укумекал, что Вы, господин следователь, сказать хотите. На двери в парадный петли сто лет не смазывались, да и пружина там такая – весь дом слышит, когда кто-то входит-выходит. Сталбыть, должен был услышать…
- Но – не слышали?
- Не-а. Ни хрена не слышал.
- Ладно, – следователь решительно встал и отряхнул брюки. – Спасибо за рассказ. Я думаю, господин Комель, что мы с Вами еще увидимся… Нет-нет, Вы меня неправильно поняли! Просто поговорить для уточнения некоторых деталей. Все это… интересно.
Часы на башне зашипели, вздохнули и громко пробили дважды. Стая ворон поднялась в небо и хрипло каркая, описала над городским центром круг почета.
Начался мелкий дождик; Гастон поднял крышу коляски. От дождя-то она спасала, но сырой ветер дул, казалось, со всех сторон. Фигаро не выдержал, матюгнулся, сложил пальцы в сложную фигуру наподобие кукиша и сосредоточился.
Зашипело и в воздухе запахло клубникой. Следователь насупился, надулся и начертал в воздухе круг, но, видимо, опять где-то ошибся. К запаху клубники добавился запах горелой бумаги, а увязавшаяся за коляской собачонка удивленно взвизгнула и взлетела в воздух. Фигаро покраснел, пробормотал извинения и повторил свои манипуляции, только в замедленном темпе.
Что-то затрещало, и вокруг коляски образовался пузырь теплого воздуха. Ветер сразу стих, выдавленный наружу, мир сразу стал не таким мрачным и сырым. Колдовство работало; теперь сидеть в коляске было так же приятно, как в лесу возле костра. Гастон зааплодировал:
- Браво, браво, Фигаро! Браво! Право, неплохо сработано!
- Ну… Не так, чтобы совсем... – Следователь проводил взглядом истошно лающую дворняжку, которую порывистый ветер увлекал за угол общественной бани. – Но для середнячка сойдет.
Они выехали из Центра и свернули на Большую Пружинную. Фигаро не любил эту часть города. Улицы здесь были широкими, но грязными и лишенными зелени; торчавшие из огороженных кирпичными бордюрами квадратов земли деревья больше походили на сгоревшие бревна. В лужах расплывались масляные пятна, и даже сам воздух, казалось, был пропитан маслом и мелкой ржавой взвесью.
- Итак! – Гастон хлопнул в ладоши. – Что мы имеем? Вам не кажется, что история этого Бубы весьма интересна?
- Не кажется, – Фигаро пожал плечами. – Даже если этот фонарщик действительно видел какого-то человека в черном плаще, сам этот факт не говорит ни о чем. Абсолютно. И в суде это не будет иметь никакого значения.
- Странного человека, прошу заметить!
- И что? Обвинение сожрет Вас без соли. "Господин судья, мой подзащитный невиновен! Это был Одноглазый! Я видел его давеча с ножом! Он резал курицу и зловеще смотрел на меня!" Бред, ерунда. И потом – что значит "странный"? Странный для кого? Если бы Вы увидели человека завернутого в ковер и обмотавшего голову шарфом он, конечно, показался бы Вам странным. А, между тем, в каком-нибудь южном эмирате он слился бы с толпой. Странный, скажете тоже… Это Вы еще не видели доцента Хунта на моей старой кафедре – вот где воистину странный тип! Когда он пил водку, то всегда бросал в стакан маринованную луковицу – бр-р-р-р! А спал в офицерских сапогах и со шпагой в обнимку.
- Ну, – Гастон развел руками, – Мастер-колдун. Они все немного двинутые.
- Во-о-от! Об этом я и говорю! Нельзя же, в самом деле, бросать за решетку только за то, что человек выглядит непривычно в глазах толпы обывателей! Именно с этого началась Большая Охота на Ведьм. С животного испуга, порожденного глупостью всех этих пьяненьких Гансов, истеричных Мэри, визгливых Пьеров и вороватых Патриков. И что в итоге? Историю развернуло вокруг оси, несколько лет в учебниках по Новейшему Миру – сплошная кровь и отрубленные головы, колдовство взято под строжайший государственный контроль, мир сдвинулся в сторону индустриализации и на смену квазиматематике и метафизике пришли механика и алхимия…
- А это разве плохо? – Гастон развалился на плавно покачивающемся сиденье. – Вы, Фигаро, часом, не луддит?
- Что Вы! Я не против паровозов, безлошадных фаэтонов, фотомашин и центрального отопления! У меня у самого дома насосный водопровод! Я просто говорю, что, по-моему, прогресс должен происходить как-то по-другому. Иметь другие причины… И потом: Вы уверенны, что это все – именно прогресс?
- Колдовство было элитарно, – Гастон пожал плечами. – Весь мир, пардон, держала за яйца горстка избранных, которая могла заставить большинство встать в любую угодную им позу. Их прихоти делались все причудливее, а политика – все непонятнее. Сами бы они не потеснились. Социальный взрыв стал неизбежен.
- Но я к этому и клоню! Получается, что любой переворот, любая революция, это когда на смену расслабившейся и зажравшейся группе жуликов приходят другие жулики, только поматерей, помоложе и понаглей. Эдакие поджарые, вечно голодные творцы будущего. Тьфуй… – следователь скривился, словно сунул зубы в зеленый лимон и достал свой блокнотик. – Так, дорогой мой, а давайте-ка заедем к нашей подозреваемой. Хочу задать ей пару вопросов. Документы на нее при Вас?
Гастон с готовностью вытащил из поясного планшета большую кожаную папку и передал Фигаро. Следователь развязал сыромятные тесемки и откинул в сторону обложку.
Титульный лист представлял собой литографию-эстамп очень хорошего качества: премилая девушка лет двадцати пяти, сложив руки на коленях, сидела в плетеном кресле. У девушки были слегка раскосые глаза, маленький вздернутый носик и длинные прямые волосы – настоящий водопад, спускавшийся куда ниже поясницы. Что-то в ее лице показалось Фигаро неожиданно знакомым.
- Ага! – сказал он, почесывая переносицу, – кажется, понимаю. Кем она приходится Матику? Дочь?
- Двоюродная сестра, – Гастон, казалось, нимало не смутился. – Ее родители умерли очень давно, и теперь она живет у Матика в усадьбе.
- Просто живет? Иждивенка?
- Ну что Вы! Она управительница Летнего Дома и счетовод Матика в одном лице. Вести счета, – Гастон усмехнулся, – лучше всего доверять близким родственникам.
- Или никому.
- Или никому, – согласился заместитель городского головы. – Но сам этот факт, думаю, дает понять, насколько Матик ей доверяет.
- Конечно. Она же не прикончила никого из его семейства.
- Вы уверенны? – Гастон как-то странно посмотрел на следователя.
- А Вы – нет?
Гастон вздохнул. Посмотрел куда-то вверх, покрутил пальцами. Кивнул каким-то своим мыслям и внимательно посмотрел Фигаро в глаза.
- Ее зовут Мари. Мари Кросс. Родом из очень богатой семьи. Очень богатой, Фигаро. С Матиком они дружны с младых ногтей, он в ней души не чает. Получила прекрасное образование. Широкие познания в истории, литературе, искусствоведении…
- И метафизике?
- Да, и в метафизике тоже. Колдовские способности – с раннего детства.
- Спонтанные? – быстро спросил Фигаро.
- В том-то и дело, что нет. Вполне контролируемые. Сами знаете, тут не бывает среднего: или-или.
- Именно. Или-или. Или ты, сосредоточившись, можешь зажечь лучину, или ты в трансе разносишь полдома и отправляешься в спецсанаторий Инквизиции – учится.
- Да, конечно. Когда такого рода способности переходят из разряда неосознанных в сознательно управляемые, то в дальнейшем рецидив уже невозможен – это как разучится дышать. Я в курсе. В общем, она получила все нужное образование. Но ворожбой не увлекалась. Точнее, ее интересовала история колдовства, но не как специалиста в области метафизики. Я знаю ее столько, сколько работаю у Матика – это милый, совершенно безобидный и очень чувствительный ребенок. Собачки, кошечки, благотворительные аукционы, Легион Милосердия…
- Тогда почему ее взяли?
- "Взяла", как Вы понимаете, Инквизиция. Уж больно подозрительно выглядела история с этим Марко. Посудите сами: в понедельник она с ним ссорится, а вечером того же дня Марко умирает в своей постели от колдовского воздействия второй степени…
- Третьей.
- Простите?
- Третьей степени. На вторую это убийство не тянет. Вторая – это если бы вместе с Марко взорвался бы дом Фрюка. Но мы отвлекаемся.