Блатнячок оказался Гришей Григорьевым (я так и не понял, правда ли это). Сельских ребят звали Савка Пантюхин и Тошка Буров. Белобрысый оказался Колькой Витцелем.
- Так ты немец, что ли? - удивился я.
- Я советский человек, - упрямо сказал он. - И родители у меня советские люди. Мне эти, - он мотнул куда-то головой, - уже говорили, ты, мол, фольксдойче, твоё место в наших рядах… Пусть подавятся своим местом, гады, фашисты…
- Ясно, - пробормотал я. Гришка заметил:
- Камзол у тебя высший класс. С кого снял?
- С убитого немца, - ответил я. - Удобная вещь в лесу, - и заметил, что меня смерили внимательными взглядами. - А как тут с туалетом?
- Дырка вон там, - Сашка ткнул в переднюю часть вагона, где была перегородка из висящих одеял. Я снова ругнулся:
- Номер с удобствами… - оперся спиной о стену плотней и охнул.
- Били? - спросил Сашка. Я поморщился:
- Да-а… Прикладом один раз… Ерунда.
Вагон поматывало на рельсах, под полом скрежетало и ухало. В щелях начинало алеть - закат… Подходил концу первый день моего пребывания в… Кстати, какой же это год? Не сорок первый - весной войны ещё не было, а тут явно май. Весна сорок третьего или, скорей, сорок второго. В сорок четвёртом они уже не были такими наглыми, а в сорок пятом война закончилась… Эх, сюда бы Олега, он бы по форме догадался… Нет, стоп. "Строк", оставайся на своём месте, такое желать даже в шутку не стоит…
Я сходил за занавеску - отлить, весь день ведь терпел. Как-то особо стыдно не было. Что делать, раз обстоятельства такие? Вернувшись, снова улёгся на солому. Меня поразило, как тихо и послушно вели себя младшие - подчинялись практически каждому жесту девчонок и буквально глядели им в рот. Следя за этим, я сказал бездумно:
- Когда меня вели, навстречу пленные шли… Один упал, и конвоир его заколол. Я не думал, что это так… просто.
- Это ты ещё мало видел, - сказал Сашка.
- Немного, - согласился я. - А такого и вовсе не видеть бы.
- Это правда, - он улёгся рядом и закинул руки за голову. Мне хотелось спросить, каким образом он сам попал к немцам, но я понимал, что задавать такой вопрос небезопасно. Придушат ночью, долго ли. Решат, что провокатор или предатель. Колька спросил из полутьмы:
- Ты не слышал, что на фронте?
- Нет, - отозвался я. - Я в лесу долго был… А что было последний раз?
- Наши начали наступление на Севастополь, - надо было слышать, как Колька произнёс "наши"… А я промолчал. Олег нам буквально все уши прожужжал, и я сейчас хорошо вспомнил всё, им рассказанное.
8 мая 1942 года - именно сегодня - армия Манштейна встречным ударом разгромила наши войска в Крыму, пытавшиеся деблокировать Севастополь. 14 мая падёт Керчь. Через четыре дня - 12 мая - наши пойдут в наступление на Харьков, немцы заманят армию в "мешок" и в конце мая, разделавшись с ней, по степям рванут на Сталинград и Кавказ… А ещё именно в эти дни в сорок втором Северо-Западный и Ленинградский фронты начали наступление, чтобы снять блокаду Ленинграда - и скоро генерал Власов где-то недалеко от нас погубит в болотах 2-ю ударную армию…
О господи. Самое страшное ещё впереди… И посреди всего этого страшного - я. Как муха в клею. И что делать - совершенно, до стона, непонятно.
Может быть, просто сейчас поспать? А там решим?
С этими мыслями я и уснул.
Глава 8
Спал я одновременно глубоко и плохо. Это возможно, если кто не верит. Меня донимала боль в руке, шум под полом, грохот и свист, гудки и ещё чёрт-те-что. Но проснуться при этом я не мог - слишком устал. Усталость не давала никак реагировать на все эти мутные заморочки, требуя одного: спать. Отдыхать. Может, оно и было к лучшему. Ещё мне снилось, что я дома и то, что со мной случилось - сон.
С этой мыслью я и проснулся. Как раз к завтраку. И снова - каюсь - зажмурил глаза, надеясь, что всё окружающее растает и пропадёт.
Чёрта с два…
Двери были открыты настежь. За ними маячили конвоиры - немцы, кажется. А за их спинами были угрюмые строения, составы и - море! Совсем близко! На берегу лежали несколько корабельных корпусов. А подальше угрюмо серели на рейде боевые суда. Два или три не очень больших конвоировали подводную лодку, на палубе и рубке которой суетились люди.
- Рига, - сказал Сашка.
Он привстал, опираясь на локти. Остальные ещё дремали… хотя нет, мелкие уже возились и девчонки проснулись.
- Рига? - заторможенно спросил я. - Литва? Сашка кивнул и проводил взглядом проплывающие по соседнему пути платформы, на которых стояли окрашенные в жёлто-коричневое танки. - В Африку собирались отправить, - машинально сказал я. Сашка повернулся:
- Откуда знаешь?
- А окраска… Такая для пустыни.
- В Африку… - он проводил взглядом ещё один танк. - Значит, плохо у них, раз резервы с фронта на фронт кидают…
- Не особо радуйся, - покачал я головой, рассматривая свою руку. - Сил у них ещё ого-го… Вся Европа на них работает. И многие - охотно.
Сашка промолчал. Но глаза у него были не просто ненавидящие - я прочёл в них что-то такое, чему просто не было названия в человеческом языке. Чтобы отвлечься, я снова стал смотреть в дверь. Двое мелких пацанов, присев и свесив ноги наружу, повторяли за одним из солдат - молодым весёлым парнем - под смех некоторых его товарищей - исковерканные матерные русские слова - старательно и непонимающе. Но уже немолодой немец с какими-то нашивками, подойдя, отпустил молодому подзатыльник и что-то сказал. Подошла и одна из девчонок, взяла младших, не глядя на немцев, за шиворотки, поставила на ноги и несильно ударила по губам одного и другого:
- Чтобы больше не слышала, - сказала она. - Пошли на место.
- Айн момент, фроляйн, - сказал кто-то из немцев и протянул большую шоколадку. - Битте, фроляйн. Фюр кляйне киндер, битте.
- Возьми, Лен, - сказал Сашка. Девчонка взяла молча, не поблагодарив. И, вернувшись на место, начала делить шоколад между младшими.
- Сволочи… - прошептал Сашка. - Откупаются, что наши дома жгли…
- У них тоже дети, наверное, - сказал я. - И дома…
- Ну и сидели бы со своими детьми у себя дома, - сказал Сашка. И почти выплюнул: - Ненавижу…
- А где твои родители? - спросил я. Сашка не ответил.
Одна из девчонок бросила на пол обёртку от шоколадки. Я присмотрелся и увидел с изумлением, на миг перешедшим в ступор, невероятную надпись:
N e s t l e
Пару секунд я на эту надпись просто смотрел. Потом хихикнул и начал смеяться. Проснувшиеся от смеха ребята смотрели на меня с испугом, потом Тошка спросил:
- Ты чего, с ума спятил?
Я не мог ответить. Я хохотал уже в голос, с повизгиваньем, так, что даже немцы недоумённо заглядывали в дверь и переговаривались. Стоило мне бросить взгляд на эту надпись на мятой бумаге с рисунком, совсем не похожим на рисунки того же шоколада моего времени, как меня опять пробивало на хи-хи. Я ничего не мог бы объяснить, даже если бы перестал ржать.
Но я и перестать не мог…