- Я пришёл не к вам, - сказал "монолитчик". - Ни к кому из вас. Мне нужен мой другой.
- Ну так ты опоздал, - сказал Матадор. - Другие все в разъездах. Мёртвый сезон.
- Нельзя шутить такими словами, - сказал пришелец.
- Ах да, ты же из "Монолита", - сказал Матадор. - И какие настроения сейчас в "Монолите"? Что велел сказать Верховный жрец или как там он у вас называется?
- Я не принёс вам вести, - сказал пришелец. - И я не из "Монолита".
- Ну да, - сказал Матадор. - Ты не из "Монолита", ты только форму напялил…
- Одежду я взял там, - сказал пришелец. - Снаружи. Владелец долго не хотел её отдавать. Я дал хорошую цену, и он согласился.
- И запрыгал по снегу нагишом, - сказал Матадор. - Допустим, мы поверили. Дальше что?
- Дальше ждать, - сказал пришелец. - Ждать, когда будет мой другой.
- Да ты прямо Чингачгук какой-то, - сказал Печкин. - Так не пойдёт. Скажи хоть, как к тебе обращаться.
- Вам не нужно ко мне обращаться, - сказал незнакомец. Голова у него была выбрита наголо. - Ко мне обратится мой другой. Я подожду.
И закрыл глаза. На кресле в другом конце зала точно так же спал алжирский бакалавр-самоубийца.
- Жрать хочешь? - сказал Матадор.
Ответа не было. Незнакомец уснул.
- Понты гнал, - сказал Киндер и спрятал наган. - Типа мороз ему не страшен… Вон как его сморило.
- Нет, - сказал Матадор. - На нём снега не было. Ни снежиночки. Видите - даже с обуви не натекло. А ведь простоял он там…
- Отак сама Зона жартуе, - сказал Мыло. Он уже закончил ремонтировать пояс шахида и прикидывал его на себя. - То не людына. Його вбыты трэба поскорийше…
- Посла не душат, посредника не убивают, - сказал пришелец, не открывая глаз.
- Вот, Печкин, и таинственный незнакомец тебе в роман, - сказал Матадор. - В финале окажется, что он - побочный сын Большого, в детстве украденный цыганами…
- У Большого не стыришь, - сказал Киндер. - Он сам у любого цыгана коня уведёт…
- Я же не "мыльную оперу" пишу, - обиделся Печкин. Но творческая мысль его уже помчалась стремительным домкратом: братья-антагонисты, разлучённые во младенчестве, борьба противоположностей; но, с другой стороны, зачем им враждовать, если они друг друга не знали? Нестыковочка получается…
Бармену надоела гнетущая тишина, он включил музыкальный центр, и запел Серёга Воркута, лично отсутствующий по причине записи альбома в знаменитой лондонской студии "Эбби роуд".
…Звенит на столах посуда.
Бармен, не надо сдачи!
Всеобщее восхищенье,
Всеобщая похвальба…
Осталась надежда - чудо,
Осталась вода - удача,
Остались патроны - везенье,
А всё остальное - судьба…
А кому нужна моя книга, подумал Печкин. Нет, раскрутить-то её раскрутят, но прибавится ли от неё в мире добра? Наверное, я слишком старомоден, раз думаю об этом. И даже смешон. Но ведь с появлением Белого в Зоне что-то изменилось. Конечно, бросить связчика и раньше считалось западло; но ведь нынче, случается, и чужих спасают! И даже гордятся: я Белого опередил! И собачатся между собой меньше! Это все ветераны отмечают. А Большой только уловил тенденцию и творчески развил… Превращает, так сказать, культуру отношений в цивилизацию…
…Нетронутых писем груда.
Нехитрый уют бродячий,
Предельное напряженье:
Выдержит ли резьба?
Выжил под Выбросом - чудо.
Вышел в Предзонье - удача,
Дожил до рассвета - везенье,
А всё остальное - судьба…
Опус мой забудут на следующий день. Против лома нет приёма: в одно ухо влетает, в другое вылетает. Но я всё-таки буду писать об этом, об этих простых вещах. Снова и снова. О чести, о совести, о милосердии. "А я всё твержу им, как дурачок: да не надо, люди, бояться!" Белого тоже дурачком считали, а он вытаскивал, кого возможно, из лап Зоны и не обращал внимания. Белый же смог. Значит, и я смогу. И любой нормальный человек сможет, если перестанет стесняться своей человечности перед жлобами и выродками…
- С лёгким паром! - сказал Киндер.
Печкин оторвался от возвышенных своих мыслей и поднял голову.
По лестнице спускались Белый и Синильга. Они смущённо улыбались, как нашкодившие дети. Сахалярочка куталась в махровый парижский халатище, спасатель был в белоснежном тренировочном костюме - только надписи "СССР" на груди не хватало…
Вдруг его счастливое лицо окаменело.
Пришелец открыл глаза и посмотрел на Белого.
Белый жестом отослал Синильгу наверх, и она подчинилась.
Белый развёл руки, показывая, что лучше бы всем присутствующим разойтись к стеночкам, - и сталкеры подчинились. Только Топтыгин возле стойки хотел что-то сказать, но Белый прижал палец к губам…
Пришелец встал и скрестил руки над головой.
Белый повторил его движение - или приветствие?
Никто из них не принял боевую стойку, но всем стало понятно, что сейчас начнется поединок. Без единого слова. Без угрозы. Без ритуала.
Печкин почувствовал, что не выйдет у него не только встать - вообще пошевелиться. Как тогда, перед химерой. Надо будет спросить у Белого, как вышло с химерой, почему она сгинула. Боже, о чём я думаю… Мыло прав - этот лжесектант не человек. Человек не может так быстро… Значит, и Белый - тоже?
Противники раскинули руки и пошли по кругу, как в греческом танце сиртаки - только двое из полагающегося хоровода, другие участники как бы подразумевались. Танцоры двигались всё быстрее и быстрее, пока не образовалась чёрно-белая лента, как в стробоскопе. По этой ленте ползли какие-то изображения. Змея, проглотившая собственный хвост? Монада Лейбница? Спираль ДНК? Партитура музыки Прокофьева к "Гамлету"? Именно эти железные аккорды звучали сейчас в голове журналиста. Интересно, все остальные тоже их слышат? Или каждому своё?
Страшный хоровод из двух танцоров стал сужаться к центру. Сейчас бойкие поселянки сойдутся - и с весёлым визгом отхлынут назад, отбивая свои дроботушки… Нет, при такой скорости стёрлись бы не только каблуки… Кто побеждает в этом вихре? И что считается победой? Мелькание чёрных и белых полос не позволяло отвести взгляд. Закольцованный штрих-код. В итоге кольцо должно стать серым… Примерно через вечность-другую…
Подняться Печкин не мог, но его страшно тянуло включиться в безумную круговерть, так ребёнку хочется сунуть пальчик в лопасти вентилятора - остановится или нет? Думалось журналисту, что именно там откроются ему все тайны и загадки Зоны, Именно там станет он самим собой…
И вдруг разом всё кончилось - и хоровод, и аккорды, и поединок.
Участники его лежали замертво на тех же местах, с которых начали движение. Только возле головы пришельца валялся медный чайник, и лицо незнакомца в чёрном было багровым - ошпарило его топтыгинским чайком-да…
А у Белого и лицо стало белым…
- Ништо, - сказал таёжник. - Они живут. Имя только паморки отшибло…
- Синильга, нашатырь и скотч, - скомандовал Матадор. - Не рыдай, всё в порядке. Киндер, когда ленту принесут - упакуй этого затейника… Мыло, взрыватель на поясе нажимной или дистанционный?
- Ще й таймер е, - сказал Мыло. - Три смерти у единому флакони… Ты шо - у хати його будэшь?
- Нет, конечно, - сказал седой сталкер. - Теперь отсоедини взрыватель и засунь ему в штаны. Надеюсь, взрывателя дяденьке хватит…
- Эй, - сказал месье Арчибальд. - Вы мне всё заведение разнесёте… Кишками уделаете…
Синильга тем временем хлопотала над Белым, совала вату. Печкин помог ей усадить Белого в кресло.
Усадили в кресло и ошпаренного незнакомца - примотали руки-ноги-талию.
- Месье Арчибальд, - сказал Матадор. - А лучше будет, если он во что-нибудь превратится? Помнишь ведь перевоплощение Душмана? Тогда вообще весь интерьер менять пришлось…
- Белый в себя приходит, - сказал Печкин.
- Эх, - сказал Киндер. - Сейчас начнётся: не мучайте его, мы и так в аду… Ты бы ему объяснил, Батюшка, что с антихристами не церемонятся…
- Так антихрист и смерти не боится, - сказал Батюшка.
- А ладно бы его с полотенцем спросить, - сказал Топтыгин. - Тогда и не нагрезим в избе…
- Как - с полотенцем? - сказал Матадор.
- А так, - сказал Топтыгин. - Палка да полотенце округ башки. И заворачивать, пока истоку не узнаем… Кара ему падёт нестерпимая, он и ответит про всё…
- Ага! - понял Матадор. - "Не сдавливай мне голову при помощи палки и верёвочной петли, о великий Ходжа Насреддин!" Гуманисты у нас в тайге живут, однако…
- Всё правильно сказал, - заметил бармен. - Нечего грязь разводить…
- Может, его в тамбуре закрыть… - сказал Матадор. - Чтобы не рисковать…
- Не-ет! - заревел из тамбура Колчак. - Мы и так с Марконей еле восстановили всё! И опять! Выкиньте его на мороз - сам назад запросится! Мы и то околели!
- Вы с ума сошли! Освободите его!
Все переглянулись и с облегчением поняли, что это говорит Белый.
Тут и пленник заговорил так, что все притихли. Из ошпаренных уст таинственного посланца Тьмы пошёл косяком отборнейший мат, уж никак не приличествующий его прежнему статусу:
- …вы что… вашу… честного человека… на свои… бутылку обещали… фашисты… за моё доверие… волки позорные… не имеете такого права…
На каждое слово с информацией приходился десяток слов с интонацией, как и положено при хорошем разговоре.
- Вот видите, - сказал Белый. - Отпустите…
- Он машкарат, - сказал Топтыгин. - Подменный… То карацкие слова говорил, по-тамошни баял, а то экое некраснословье развёл! Срам слушать, как сатану тешил! Двоедушный он…