- Тизамон, прибывший к нам из Фельяла, оплота закоренелых фанатиков, питал к арахнидам лютую ненависть. Атриссу он тоже на первых порах ненавидел. Он и тогда уже был непревзойденным бойцом, но она почти не уступала ему. Они без конца сражались друг с другом - все остальные им в противники не годились, - и в этих-то стычках его ненависть постепенно сменилась любовью. Мантид, что возьмешь. Если уж они предаются какому-то чувству, то целиком. Теперь он стал ненавидеть себя самого, полагая, что предает свою расу, но и это у него прошло под влиянием твоей матери. - Стенвольд раскрыл свой дорожный мешок. - Сейчас я кое-что тебе покажу. Эта вещь долго путешествовала со мной, дожидаясь своего часа. На всякий случай я и в Геллерон ее взял. - Он достал из плоского кожаного футляра небольшой холст и бережно развернул его.
Лет двадцать назад художники любили писать групповые портреты в жанровой обстановке. Картина представляла пятерых человек, сидящих в таверне и как бы внезапно обернувшихся к живописцу. Краска местами облупилась, но изображение осталось довольно четким.
Молодой жукан слева походил на Стенвольда, как родной сын. Таниса перевела взгляд с лица на картине, круглого и веселого, на освещенное костром лицо мастера. Какие разрушения способно учинить время!
За его стулом стоял, без сомнения, Тизамон. Художник в точности передал враждебное выражение, свойственное его угловатым чертам; железная перчатка на правой, почти не видной руке прикрывала боевой коготь. С левого края развалился на стуле лысый мушид - чаша вина у него в руке перекосилась и грозила пролиться. Справа, на три четверти спиной к зрителю, помещался муравин в тщательно выписанной кольчуге.
В центре, прямо на столе, сидела девушка, чье лицо Таниса ежедневно видела в зеркале - словно среди этих незнакомцев художник запечатлел и ее.
Картина была подписана "Нерон".
- Тизамон - и я, разумеется, - стал объяснять Стенвольд, понимая, что "разумеется" в этом случае не совсем верное слово. - Тот, что с чашей - сам Нерон; свой автопортрет он писал отдельно от нас, перед зеркалом. Он и поныне здравствует где-то на юге - в Мерро, Эгеле, Селдисе. Муравин - это Мариус… его уже нет. Ну и Атрисса, самая красивая из всех женщин, которых я видел. - Он невольно перевел взгляд с портрета на его живое подобие. - Я думал, что с годами в тебе проявится и отцовская кровь, но твое сходство с ней только усилилось. Ни одна мать не смогла бы преподнести ребенку лучшего дара.
- Если бы при этом не оставила его сиротой, - с грустью сказала Таниса. - Рассказывай дальше, Стенвольд.
- Со временем наши пути разошлись. Мариус вернулся в Сарн и стал офицером, я остался в Коллегиуме, твои родители сделались платными дуэлянтами в Мерро. Я рано - возможно, первым из нас - уразумел, какая угроза разрастается к востоку от Нижних Земель. Друзья откликнулись на мой зов - даже Мариус, которому из-за этого пришлось навсегда покинуть свой родной город. Мы сговорились работать против осоидов, понимая, что со временем они двинутся и на Нижние Земли. Их очередной целью стал город Минна, и мы предприняли попытку остановить имперскую армию у его стен. Нерон выбыл: он, как все мушиды, хорошо чувствовал, когда нужно смыться. Атриссы тоже не оказалось в условленном месте, а потом обнаружилось, что нас, как и защитников Минны, предали. Это мог сделать лишь кто-то из нас; Атриссы не было, и Тизамон дрогнул. Он ведь любил ее вопреки всему, что думал о ее расе.
Стенвольд не сразу возобновил свой рассказ. Крики гибнущего города все еще звучали в его ушах. Горожане падали на улицах, осоиды пикировали сверху, ворота рушились, неудачливые диверсанты бежали к летному полю. Солдаты Мариуса вновь смыкали штыки, Мариус вновь погибал в ортоптере. Горе, ярость, чувство невозвратимой потери - вот что на долгие годы сделалось единственной реальностью Тизамона.
- Мы потеряли Мариуса во время бегства из Минны, и Тизамон тоже дал бы себя убить, если б я его не удерживал.
- Но ведь она не предавала вас, нет?
- Я и по сей день не знаю, кто это сделал - узнал только, что никто из моих друзей предателем не был. Но Мариусу, Атриссе, да и нам, живым, пользы от этого никакой. - На смену солнечным дням пришла непроглядная ночь, думал Стенвольд. Прав Тизамон: он, мастер Коллегии, стал достойным презрения человеком. Ведя свою игру против Империи, он использует вместо пешек студентов, порой обрекая их на преждевременную смерть.
- Что же мне теперь делать? Теперь, когда я все знаю? - спрашивала Таниса. - Как мне быть с ним? Помоги мне. У меня такое чувство, словно весь мой мир рухнул. - Стенвольд протянул ей руку, и она благодарно за нее ухватилась. - Кто я, Стен? Я считала себя твоей дочерью, а оказалась какой-то… ошибкой природы…
- Нет, Таниса! Послушай меня. Никакая ты не ошибка. Атрисса перед смертью рассказала мне про свою последнюю ночь с Тизамоном, еще до Минны. Она всегда предохранялась, но тогда будто почувствовала, что эта ночь у них в самом деле последняя - и захотела родить от него.
Стенвольд обнял прильнувшую к нему Танису. Разве он чувствовал бы себя по-другому, будь она его родной дочерью?
- Так как же? - прошептала она.
- Он не подойдет к тебе первый, потому что не знает, как это сделать. Приди к нему сама, когда будешь готова… не когда, а если, хотел я сказать.
Он ждал, что теперь с него спадет хотя бы часть бремени - но бремя стало еще тяжелее, и он понял, что никогда не избавится от этого.
Он всегда ложился поодаль от костра. Номы воспитываются на холоде, и свет им тоже не нужен: их белые глаза прекрасно видят во тьме.
Толстый жукан все еще препирался со своей арахнидкой. Ахей не следил за их разговором: семейные распри между ними и тем мантидом его не касались. Третий, мерзкий служитель машины, либо спал, либо поклонялся своему грохочущему, вонючему божеству. Ахей содрогался, вспоминая о том, что вынужден ехать на этаком чудище. От движения и от вида трущихся частей его мучила тошнота.
Когда голоса смолкли и спорщики улеглись спать, он по старой привычке решил метнуть кости. Не важно, что они скажут, все равно его судьба больше от него не зависит. Недаром геллеронский Арканум счел его ненормальным - Ахей обманул все их ожидания.
Кости упали в траву; расклад не имел смысла и сулил какие-то невероятные катастрофы. Да или нет? Жизнь или смерть? Ни одного внятного ответа. Ахей, решив повторить, выполол всю траву на приличном участке земли и старательно разровнял почву. Он прилагал слишком много усилий в угоду простой привычке, но теперь это был уже вопрос гордости. Затаив дыхание, он сделал новый бросок.
Такого расклада он раньше не видел нигде, кроме как в древних книгах. Если бы он так усердно не изучал прошлое, то и вовсе ничего бы не понял.
Книги определяли этот расклад одним словом: "коррупция". И означало оно не взятки и продажность властей, как, например, у жуканов, а распад души - худшую разновидность темной забытой магии.
Ахей потряс головой. Он скверный ясновидец, посредственный чародей. Не его дело толковать, что тут сказано: он либо неверно читает, либо опять неудачно метнул. Придя к этому выводу, он начал собирать кости - и отдернул обожженную руку. Кости чернели и плавились у него на глазах, распространяя смрад разложения: теперь-то он наконец понял, что они пытались ему сказать.
Он едва не свалился в костер, торопясь добраться до Стенвольда Вершителя. Тот уже спал, но Ахей бесцеремонно потряс его.
- Что… что такое? Тревога? - забормотал жукан, выхватывая спросонья свой меч.
- Надо поговорить, - прошипел Ахей.
- Чего? Ваше племя, я знаю, не делает разницы между днем и ночью, но мы-то по ночам должны спать. - Он в самом деле выглядел изможденным, постаревшим на добрых десять лет.
Остальные тоже наполовину проснулись. Тизамон, не спавший вовсе, обнажил свой клинок и пристально смотрел на Ахея.
- Отойдем в сторону, - настаивал ном.
Стенвольд выругался и встал, похожий на плохого комического актера - закутанный в одеяло, с мечом в руке. Они отошли от костра, чтобы не беспокоить других, но Тизамон продолжал наблюдать за ними.
- Ты направляешься на восток, - начал Ахей.
Стенвольд протер глаза запястьем правой руки.
- Это не такая уж свежая новость.
- Да, но ты не знаешь, что там находится.
- Знаю, Ахей. Там Империя. Аста, Зар, Минна, Сонн. Потом ты попадаешь в Капитас и знакомишься с императором. Я, пожалуй, единственный на свете жукан, который знает, что там находится.
- К востоку от нас, совсем близко, лежит Даракион!
- Лес? Ну так что же - ваши ведь там не живут? И мантиды, по-моему, тоже.
- Там никто не живет, и никто в здравом уме через этот лес не поедет. В Даракионе творились страшные вещи. - Ахей вцепился в одеяло на плечах Стенвольда и скорее почувствовал, чем увидел, как неподвижный Тизамон переменил позу.
- Извини, - ответил жукан, усталый и раздраженный, - у меня хватает забот и без ваших преданий. - Отцепив пальцы Ахея от одеяла, он вернулся к костру.
"Улетай, - сказал себе ном. - Брось этого дурня и его миссию". Он сказал себе так и чуть не заплакал с досады, чувствуя, что прикован к этим людям незримой цепью.
В передней части каждой машины, под грубой холщовой кровлей, имелись два сиденья - для водителя и пассажира. В головном фургоне пассажирское место занимал Тальрик, но даже и там путешествие казалось ему недостаточно комфортабельным. Его и Брутана подчиненным, сидевшим вдоль открытых бортов в клубах пыли, приходилось и вовсе худо - чуть ли не хуже, чем рабам в клетке.