Глава 10
Декабрь 9 года эпохи Сёва (1935 г.) Токио
В день премьеры нас всех снова трясло. Особенно меня с Ютаро, ведь роли у нас теперь были намного больше и важней тех, что нам пришлось играть в "Ромео и Джульетте". Примерно также чувствовала себя и наша дебютантка. Алиса места не могла себе найти и на все попытки успокоить её, казалось, была готова расплакаться. Наконец, Сатоми удалось усадить её за стол и накормить принесённым мной мороженым. Только после этого Алиса хоть немного успокоилась и перестала твердить всем, что не готова к спектаклю и не может выйти на сцену.
Режиссёр Акамицу ходила злая, как оса, при всяком удобном случае нападая на Накадзо. Она постоянно припоминала ему наши с Ютаро отлучки, недобрым словом поминала "подпольные дела", из-за которого мы вечно не высыпались и по утрам, как она говорила, "от нас ничего толкового не добиться" и мы "просыпались только к обеду". Не смотря ни на что, генеральная репетиция прошла по её же словам "достаточно сносно", а лучшей похвалы нам от неё никогда добиться не удавалось.
- Вы ещё не в костюме, Руднев-сан, - схватилась она за голову, увидев меня в коридоре. - Да вы что, с ума сошли? До спектакля считанные часы остались, а вы разгуливаете в таком виде.
- Простите, Акамицу-сан, - ответил ей я, - но у меня ещё остались декораторские дела. Я не хотел испортить костюм в день премьеры.
- Сколько вам говорить, Руднев-сан, - всплеснула руками Акамицу, - что вы шеф декораторов - оставьте всю работу им и только наблюдайте за ней.
- Но наблюдать-то приходится много где, - усмехнулся я. - Не думаю, что пятно от бензина или пыльный рукав так уж украсят мой костюм. Мне ведь надо надзирать за разгрузкой последних декораций и их установкой. А также монтажом на поворотном круге оставшихся деталей "Ласточки". Я ведь перемажусь до премьеры, как поросёнок.
- Хорошо-хорошо, - махнула на меня рукой Акамицу, - ступайте, раз у вас столько дел. Только чтобы за час до спектакля были готовы.
- Обязательно, - усмехнулся я и поспешил по делам.
Я слышал о неприятной истории, что произошла несколько дней назад у декораторов, в результате которой пропал без следа один из них. Бокий предпочитал отмалчиваться, говорил всё больше какими-то туманными намёками. Он, вообще, сильно изменился после неё, я его практически узнавать перестал.
Сейчас Глеб Иванович вместе с парой крупных работников нёс стол, кажется, предназначавшийся для дома Огудаловой, а может салона на "Ласточке", или, скорее всего, для обеих сцен. Он, конечно, больше руководил процессом, следя за тем, пройдёт ли стол в дверные проёмы, по каким коридорам лучше его нести и всё в том же духе. Похоже, Тонг окончательно приблизил его к себе, задвинув неуправляемого Ксинга подальше.
Я решил, что и одного руководителя в виде Бокия декораторам вполне хватит, он неплохо справлялся с этим делом, и отправился к сцене. Там уже сам Тонг с остальными рабочими проверяли механизм поворота, который уже несколько месяцев не работал. Это дело было намного важнее стола. Ведь растягивать паузы между явлениями - смерти подобно, как не раз объясняла нам Акамицу. И именно от работы механизма поворота это во многом зависело.
Вот по дороге туда я и встретил второго Бокия. Он уверено шагал мне навстречу и даже рукой махнул.
- Мастер Тонг говорит, - сообщил мне второй Глеб Иванович, - что механизм поворота вполне исправен. Сейчас закончат смазку, провернут пару раз туда-обратно, чтобы разошлась по всем деталям, и будет как новенький.
- Ви Мин, - спросил я у него, - а как же стол? Уже отнесли? - Глупее вопроса придумать было нельзя, но ничего другого в голову не пришло.
- Стол, - протянул Бокий. - Ах, стол! - хлопнул он себя по лбу, становясь совершенно непохожим на того человека, с кем я общался эти несколько дней. - Тот самый стол. - Глаза его под окулярами очков забегали, на лбу выступил пот, таким я не видал его ещё ни разу. - Стол, говорите, - снова повторил он, как заклинание…
И тут грянула музыка!
- И что это за молодое дарование нам сосватали дирижёром? - поинтересовалась Акамицу, глядя на юношу в чёрном фраке и партитурой под мышкой.
Он выбрался из чёрного авто и важно проследовал через фойе театра, даже не обернувшись на режиссёра.
- Накадзо-сан говорил о нём, - ответила режиссёру Дороши. - В зале отведена отдельная ложа для военного министра Араки-тайсё и посла Риббентропа. Именно из-за немецкого посла Накадзо и рекомендовали этого юношу. Сообщили, что он очень одарённый молодой человек, который будет гастролировать у нас с немецким оркестром. Его взяли с собой, чтобы предъявить как козырь на переговорах и возможных гастролях, ну, так мне Накадзо-сан объяснял. В общем, сплошная политика. Я в этом ничего не понимаю.
- Надеюсь, - пробурчала себе под нос Акамицу, - что это дарование из Германии не испортит нам спектакль.
Дороши только плечами пожала. Поделать ничего с этим она просто не могла.
Молодой человек со столь же важным видом прошёл к оркестровой яме, уложил партитуру на пюпитр, взял дирижёрскую палочку и строго постучал ею, призывая музыкантов к порядку. Обучавшиеся за границей музыканты оркестра прекратили шуметь, все взгляды устремились на палочку в руках молодого человека. Тот взмахнул ей…
И грянула музыка!
Она, казалось, прокатилась по всему театру. Одновременно грянули ударные, струнные, духовые инструменты, вразрез со всеми законами и правилами музыкального искусства. Зазвенели стёкла в оконных рамах. Все, кто был в театре, за исключением нескольких декораторов, несших тяжёлый стол, пригнуло к земле. Один из них отпустил свой угол стола и сунул руку в карман жилета.
Сидящая в столовой Алиса закричала, из глаз её хлынули слёзы. Сатоми, сидевшая напротив неё, хотела вскочить на ноги, броситься к девочке, но музыка накрыла и её. На плечи как будто тяжкий груз взвалили, выпрямиться оказалось просто невозможно, заплаканное личико Алисы расплывалось, как будто ревела и сама Сатоми. Собравшись с силами, Сатоми упёрлась руками в стол и сделала пару шагов, что разделяла её и Алису. Но всё, что могла сделать, это обнять её за плечи и вместе с девочкой рухнула на пол.
Даже за пределами театра почувствовалась музыка. Сидящие в чёрном авто неподалёку от театра фон Нейманы и Исаак с Гудерианом ощутили только отголосок музыки, творимой Дитрихом. Большую часть гасила защита театра. Все они хорошо видели чёрный купол, скрывающий здание, по его поверхности шла заметная рябь, вызываемая музыкой, рвущейся изнутри.
- Дитриху не удаётся прорвать защиту, - заметил Мельхиор. - Она оказалась куда крепче, чем вы думали.
- На большее трюк с музыкой просто не рассчитан, - бросил через плечо Исаак. - Часть энергии идёт на то, чтобы не давать людям внутри театра головы поднять, иначе до Дитриха давно уже добралась бы охрана.
- А как же появление ожившего Бокия? - поинтересовался Бальтазар. - Он не сыграл свою роль?
- Вполне возможно, что и сыграл, - отмахнулся фон Кемпфер. - Попадём внутрь - узнаем.
- А разве это не он? - поинтересовался Мельхиор, поправив очки. - Вон там, со столом. Или я его с кем-то путаю?
- Кажется он, - протянул Исаак, открывая окно автомобиля и вглядываясь в фигуры декораторов, возящихся со столом. - Не могу разобрать из-за защиты.
- Это не люди, - сообщил все Гудериан, чьё зрение было самым лучшим из всех. - Это те, кого я убил во время нашей прогулки в город. Сейчас внутри них сидят демоны.
Тот, кто показался Мельхиору похожим на виденного однажды - да и то мельком - Глеба Бокия, вынул из кармана небольшой предмет и встряхнул ладонью. К музыке добавился мелодичный звон. От него у всех немцев тут же заныли зубы, рот наполнился кровью. По куполу защиты, накрывавшему театр, прошла новая дрожь, а от того места, где стояли мёртвые рабочие, потянулась ледяная корка. Музыку начал перекрывать треск. Она грянула громче, как будто соревнуясь с новым звуком, стремясь поглотить её, сделать частью общей композиции.
- Они входят в резонанс, - констатировал Мельхиор, снимая очки, металлическая дужка которых начала покрываться ледяной коркой. - Сейчас защита театра не выдержит.
Мертвец с лицом Глеба Бокия во второй раз встряхнул рукой. Звон ударил уже не только по ушам, он впился в самые кости немцев, холодным языком проходясь по ним. До хруста сжав шатающиеся зубы Кемпфер начал творить защитное заклинание. Ему давно не требовалось для этого говорить что-либо или сотрясаться в шаманском танце камлания. Из мостовой полезли щупальца тьмы, быстро сливающиеся в кокон, скрывающий автомобиль с немцами. Точно такой же, только больших размеров, накрыл грузовик, в котором сидели эсэсовцы из охраны Риббентропа.
Практически следом взорвалась защита театра. И это ударило уже по всем, кто находился в тот момент примерно в квартале оттуда. У людей начинались эпилептические припадки, у других не выдерживало сердце, пожилые просто падали замертво. Череда подобных маленьких трагедий уносила жизни людей или лишала их здоровья, и ни один врач не мог дать им сколько-нибудь вразумительного объяснения. Истину же знали единицы и сейчас они начинали действовать.
Черные коконы, накрывающие грузовик и авто немцев, рассыпались, как только иссякла взрывная волна, разошедшаяся во все стороны от театра. Эсэсовцы, как по команде, принялись выпрыгивать из него с автоматами наперевес. Они уверенно ринулись к театру, вскидывая на бегу оружие.
- Стоять! - едва успел крикнуть им в спину выбравшийся из автомобиля Мельхиор. На время операции всеми марионетками управлял он.