- Со спины, с поясницы, батюшка, - вместо него ответила женщина, стоящая на коленях. - Ужасти, как болеет, как по малой нужде ходит, кровь с него идёт.
- Его рвало? - спросил я, подразумевая возможное отравление.
- Не замечала.
Было похоже на то, что у боярина нефротелизиас, или попросту почечные колики. Я перекрестился на икону в правом углу, настроился и начал водить руками над его животом. Блудов дёрнулся и застонал. В этот момент дверь в светлицу распахнулась, вошёл священник. У него была огромная, на половину груди борода и роскошная грива сивых волос.
- Во имя отца, сына и святого духа, аминь - сказал он, крестясь на образ.
Кресты он клал мелкие и скорые. Низко поклонившись красному углу, протянул руку, к которой поспешили приложиться все присутствующие. Я занимался своим делом и не обращал на него внимание. Мне иерей не понравился, от него шёл густой неприятный запах, примерно такой же, как от наших родных бомжей, так что целовать его грязную руку я не собирался. Однако он сам сунул мне ее под нос. Вступать в конфронтацию с церковью не стоило, и мне пришлось символически облобызать немытую длань. Исполнив свой христианский долг, я вернулся к Блудову-старшему. Тот по-прежнему лежал, плотно закрыв глаза, и стонал.
- Кается раб Божий Семён, причащается елеопомазаньем… - начал говорить по-русски священник, потом перешёл на славянский язык.
Я впервые присутствовал при елеопосвящении и сначала с интересом следил за проведением последнего из семи христианских таинств, но священник говорил так невнятно, что понять что-либо было совершенно невозможно. Я отвлёкся, продолжая держать руки над больным. Неожиданно поп начал приплясывать и раскачиваться. Теперь он больше походил на бурятского шамана, чем на православного священника. Я ему явно мешал, заслоняя спиной соборуемого.
- Изыди, нечестивец! - не меняя тональности, скороговоркой сказал он по-русски и продолжил свою скорбную службу на славянском языке.
Я не понял, к кому относились эти слова, то ли к хворобе, то ли ко мне. В это момент я "нащупал" больное место - руки похолодели, и их начало покалывать. Пришлось напрячься и сосредоточится. Блудов дернулся и открыл глаза. Удерживая в своём силовом поле найденный очаг боли, я сосредоточился и отключился от происходящего.
- Изыди, сатана! - вдруг закричал над ухом поповский бас, после чего последовал сильный толчок, и я отлетел от полатей к дверям.
Пока я приходил в себя, он вынул из-под рясы тыквенную бутылочку, сунул в нее палец и густо начертал на лбу больного крест.
- Полегчало! - внезапно произнес тот громким шепотом.
- Бот что творит крест животворящий! - возопил поп, воздевая руки к низкому потолку. - Помолимся, братья и сестры!
Все присутствующие тут же повалились на колени И начали отвешивать красному углу земные поклоны. Я, пересилив привычную после экстрасенсорного сеанса слабость, незаметно вышел из светлицы и отправился в нашу коморку. Весть о чудесном исцелении хозяина уже распространилась по дому, и четверть часа назад апатичные холопы бурно демонстрировали свою фальшивую радость.
- Чего за шум? - спросил меня отец Алексий, как только я вошел в комнату.
- Чудо чудное, диво дивное, - саркастично ответил я, - боярин исцелился от животворного креста.
- Взаправду чудо? - заволновался наш парнишка, пребывающий в "культурном шоке" после всех новых впечатлений, ворвавшихся в его жизнь и ожидающий очередных необыкновенных событий. - Можно, я посмотрю?
- Пойди, посмотри, - разрешил я, без сил опускаясь на лавку.
Не успел Кнут выскочить из коморки, как к нам явился Фёдор. Был он почему-то не очень радостен.
- Батюшку поп исцелил, - сказал он, - вот всем-то счастье.
Мое участие в "исцелении", как мне показалось, им осталось незамеченным.
- Передай отцу, что он должен есть только овощи и пить молоко. Мяса и хмельных напитков ему даже в рот брать нельзя, как и кислой капусты. И пусть пьёт больше воды, иначе ему никакие кресты не помогут.
- Ага, - согласился Блудов, - передам. Строг у меня больно батюшка и на руку скор, - добавил он и, вспомнив о своем, сокровенном, почесал спину.
- Учит? - ехидно поинтересовался Алексий.
- Это как водится, - подтвердил сотник, - по Домострою.
"Домострой", непреложный свод правил поведения и организации русской жизни, был в эту эпоху негласным законом на все случаи жизни. Наставления, составленные и отредактированные священником Сильвестром, содержали свод единых законов, регламентирующих самые незначительные отношения между людьми и членами семьи. Кроме того, там были правила ведения хозяйства, рекомендации по диете и приготовлению пищи. Появился "Домострой" сравнительно недавно, лет пятьдесят назад, в первый этап правления царя Иоанна Грозного, и заедал жизнь не одному поколению домочадцев имущих слоёв общества.
- Когда ты сможешь представить меня царю? - перевел я разговор на интересующую тему.
Фёдор уныло махнул рукой:
- Теперь мы будем праздновать батюшкино выздоровление, так что никак не раньше чем через неделю-другую…
Как обычно бывает, главные дела у нас всегда откладываются на неопределенный срок, значительно важнее себе устроить праздник.
- Понятно, а ты можешь распорядиться, чтобы нас накормили?
- А вы что, к столу не выйдете? У нас это не по обычаю, - удивился Федор. - За блудовским столом всем места хватит! У меня дед!..
- Знаем про деда! - перебил его отец Алексий. - Когда за стол идти?
- Когда позовут, - неопределенно ответил сотник и ушел переживать воскресение папаши.
- Ишь, каков, он себя уже хозяином видел, а тут батюшку чудо спасло! - возмущённо сказал Алексий.
- А меня за стол пустят, я же из холопов? - заволновался Кнут.
- Пустят, если никому про свое холопство не скажешь. Отныне ты будешь Иоганном Кнутсоном, потомком шведского, вернее сказать, свейского маршала Кнутсона или дворянским сыном Иваном Кнутовым. Как тебе больше нравится?
- Мне? Этим, Иоганом Кнутовым.
- Если Иоганном, то не Кнутовым, а Кнутсоном. Запомнишь?
- Не, мы Похабины.
- Ваньку Похабина за боярский стол точно не посадят, так что выбирай, кем тебе быть, свеем или дворянином Иваном Кнутовым.
- Мы… - завел было прежнюю песню Кнут, но подумал и решился, - ладно, буду этим, как его, свеем.
- И как тебя теперь звать?
- Иоганном Кнутсоном, - старательно выговорил парнишка.
- Вот и молодец, - похвалил я, - только руками за еду на столе не хватайся, смотри, как делают другие, так и сам поступай.
Кнутсон кивнул.
…Увы, приглашения на обед мы так и не дождались. Видимо, за хлебосольным столом боярина мест для друзей непутёвого сына не нашлось. Фёдор больше так и не появлялся. Когда нам надоело ждать, мы вышли из боярского дома, разыскали в конюшне своих коней и, не прощаясь, удалились по-английски.
Глава 3
Переночевали мы на вполне пристойном постоялом дворе. Утром вместо дорогого камзола я надел кафтан типичного московского обывателя и отправился завоевывать Кремль. Улица Большая Полянка, на которой находился постоялый двор с разбросанными вперемежку усадьбами и пустырями, заросшими травой, действительно немного напоминала поляну. К моему удивлению, в конце её оказался натуральный каменный мост. Конечно, не теперешний, а крепостной, узкий, с крепкими зубчатыми стенами и воротами по обеим сторонам.
Народа кругом было довольно много, и, как обычно в Москве, никто ни на кого не обращал внимания. За проход я заплатил медную московку и перешёл на кремлёвскую сторону реки. Там оказалось, что этот мост соединён еще и крепостной галереей с Кутафьевской башней. Так что попасть в крепость оказалось просто. Единственным препятствием были мелочные торговцы, от которых в буквальном смысле не было прохода.
Никакой охраны или особого надзора за входом в Кремль не было, крепостные ворота были открыты настежь, и в них, как и везде здесь, стояли уличные торговцы. И вообще Кремль выглядел, как обычная городская крепость. За сто с лишним лет, прошедших после его постройки, стены и башни обветшали, крытые тёсом башенные теремки поросли мхом. Деревянные тротуары только в самом центре, от Фроловской (ныне Троицкой) башни к Архангельскому собору были новые и сплочены из дуба. Чуть в стороне, на кремлевских окраинах, были они сосновые, большей частью щелястые и гнилые.
Я спросил торговца пирожками, как пройти к царскому двору, и пошёл по его указке в сторону Благовещенского собора. Территория крепости оказалась густо застроена деревянными и каменными церквями, усадьбами высших государственных чиновников, вроде Шереметьева, Ховрина, князей Ситского и Мстиславского.
Царский двор находился между Благовещенским собором и Грановитою палатою. Я поднялся по одной из трех парадных лестниц на высокое крыльцо и попытался сходу пройти внутрь, но меня тормознули два караульных стрельца с бердышами. Они, как в сказочном фильме, картинно перегородили скрещенным оружием вход.
- Кто такой и по какому делу? - спросил стрелец, подозрительно рассматривая мою одежду и воинское снаряжение.
- К царю, по личной надобности, - ответил я как можно более естественно.
- Батюшка царь молится, - казённым голосом сообщил стрелец, - а коли есть у тебя до него нужда, иди сперва в Челобитный приказ, там тебе всё разъяснят.
Что мне разъяснят, стрелец не сказал. Поэтому в приказ я не пошёл, а предпочёл просто осмотреть Кремль.
Здесь всё было удивительно спокойно и буднично. Несмотря на то, что войска самозванца укреплялись невдалеке от Курска в Путивле, и о его походе на Москву по городу ходили упорные слухи, никаких предвоенных приготовлений не велось.