– Значит, вы, коммунист Коборков, отказываетесь помочь советской власти навести порядок в городе! Да, я ставлю вопрос именно так! И так же я его поставлю ровно через десять минут перед ЦК Белоруссии и лично товарищем Пономаренко! А вот не надо мне кивать на командующего округом! В вашей власти поднять дивизию! Нет, никто меня не подстрекает! Что? Это как раз вы и есть самый настоящий трус, перестраховщик и паникёр! Если не хуже! Давайте оправдывайтесь перед командующим, но вы ответите перед партией! – Первый секретарь, выдав всё, что думал, зло задышал в телефон. Минуту спустя на его губах повисла кривая, но довольная усмешка. – Что? Что вы решили? Ещё раз повторите! Генерал, быстрее берите трубку!
Азаренко, подойдя к аппарату, услышал, как Коборков тяжело вздохнул. Ох, как не любил командарм принимать решения. Всё глядел на округ. А тут, припёртый к стенке, закрутился.
– Комендант, наведи в городе порядок! Но если ты хоть чем-то спровоцируешь немцев, пеняй на себя. Под трибунал отдам! Я тебе это лично…
Генерал недоумённо покрутил в руке трубку. Нет, не раздались короткие гудки, одно шипение, как тишина. Связь оборвалась.
Не должно быть такого, охрана телефонных линий усилена. Сюда несколько раз сообщили о перестрелках с неизвестными "связистами". Но это был удар по кабелю, идущему от электростанции.
– Успели получить указание?
– Да, товарищ первый секретарь обкома. Разрешите выполнять?
– Разрешаю! Идите! – Теплицыну польстило, что комдив именно его воспринимает как прямого начальника. Очень хорошо. Если что, отвечать будут вместе. – Товарищ Елизаров, вы отвечаете за порядок в Бресте по линии НКВД-НКГБ. И пусть вас не смущает собственное звание. Никто лучше вас не владеет обстановкой, – польстив Михаилу, сделал следующий выбор первый секретарь.
– Смотрите! – Начальник милиции подозвал их к окну.
В тусклом свете уличных фонарей мимо здания обкома в сторону вокзала торопились тени людей. В руках чемоданы, узлы, за спиной угадываются мешки.
"Среди населения началась паника", – мрачно констатировал первый секретарь. Как раз за такое ещё больше по головке не погладят.
– Товарищ Теплицын! Товарищ Теплицын!
– Что?! Что ещё стряслось? – Плохих новостей и так до… много.
Нет, секретарь Брестского обкома комсомола не впал в прострацию, а лишь запыхался от бега, торопясь подняться наверх.
– Там люди. Много людей. Коммунисты, комсомольцы и… просто наши товарищи. Хотят вас видеть… – Фёдор запнулся, – и спрашивают, чем надо помочь!
Панов поторопил реальность лишь на несколько часов.
Те, кто не растерялся, при первых выстрелах укрыли или отправили на вокзал семьи. Дальше поспешили в обком, в военкомат или на работу. Предписание, как действовать при тревоге, было у каждого ответственного коммуниста или советского служащего. Но те, кто пришёл в здание на улицу Ленина через полтора часа после начала войны, нашли пустоту. Только ветер гулял по пустым кабинетам. Пустовало и НКВД, и филиал "большого дома".
Люди не успокоились. Решительности и умения хватало. Многие из демобилизованных красноармейцев оставались жить в Западной Белоруссии. Из тех, кто в запасе, набирали местные кадры НКВД . Добыв винтовку, наскоро подпоясав ремнём гражданский пиджачок, они шли в цепь и, наравне с пограничниками, милицией и немногими военными, отстреливались на улицах от наседающего врага.
Выходя из здания обкома, Елизаров подозвал к себе милиционера:
– Милиция у нас рабоче-крестьянская. Так что давай принимай пополнение. Первый отряд отправляй сразу на вокзал, в управлении есть чем вооружить людей.
Несмотря на "стремительно" взлетающую вверх карьеру, в душе вновь возникла горечь. Эх, почему никто из обкома так и не решился написать лично товарищу Сталину?! Открыть ему глаза.
В сентябре 1939 года их встречали не только люди с хлебом-солью и цветами, но и созданная местными рабочими Красная гвардия, пусть не умелая, но готовая отважно защищать народную Советскую власть и поддерживать революционный порядок. Как мало тех людей пришло этой ночью в обком партии!
Город услышал рёв моторов и лязганье гусениц по мощённым плиткой мостовым. Это, не мешкая, Азаренко ввёл в город готовый к движению разведбатальон и противотанковый дивизион на тягачах "Комсомолец", забирая под охрану ключевые точки и загоняя публику обратно в подворотни. Состав патрулей решили усилить, доведя каждый из них до целого отделения, двенадцати человек.
Половина третьего ночи. По гарнизону объявлен "сбор". Но командиры, найденные посыльными на квартирах, энтузиазма не испытывали. Как задолбали их тревоги в мае и начале июня!
"Давайте объявим России войну и не нападём! Они себя сами замучают строевыми смотрами и оргпериодами!" – орал в бородатом анекдоте американский генерал. То, что военные в гарнизоне Бреста за неделю до войны спали не раздеваясь, объяснялось не суровой бдительностью, а желанием хотя бы таким образом перекрыть ненавистный норматив.
Засуетиться заставило другое – негласное распоряжение. Семьям командиров, проживающим на съёмных квартирах, предлагалось немедленно явиться к штабам дивизий. Любому военному без намёков понятно – это эвакуация.
Елизаров обошёл вокзал, удручённо отметив, что очередной пессимистичный прогноз Ненашева сбылся. В здании яблоку негде было упасть.
Первый утренний поезд "Брест-Москва" отправится по расписанию в шесть утра, но народ и не думал расходиться. Перестрелка рядом испугала, но не смутила. Они давно пуганые. Каждый надеялся уехать на восток тем же путем, что и прибыл в город. Многие давно запаслись билетами.
Хочешь ехать в довоенном СССР из Бреста во Владивосток? Не проблема, главное, были бы разрешение пересечь старую границу и советский паспорт. Заранее купленный проездной документ компостировали на нужную дату, справляясь, есть ли тогда на поезд места. А по пути можно и сойти, но отметиться в кассе.
Местных часть приехавших восточников услышала. Да и как не услышать, если один грозится рассчитаться с Советами за всё после прихода немцев, а другой искренне восклицает: "Да чёрт с тобой, но зачем рисковать жёнами и детьми!"
– Когда последние вагоны закрыли, навалились, гады. Мы минут десять, как сели в вагон, лишь четверо осталось в карауле у паровозной бригады. А они все в нашей форме и орут: "Сдавайтесь, диверсанты!" Потом начали стрелять, да так, что головы не поднять и не открыть вагоны. – Руки у лейтенанта дрожали. Он нервно курил, высоко держа забинтованную голову. В такую переделку чекист попал первый раз, обычно всё проходило без эксцессов.
В подтверждение его слов на земле тускло блестели гильзы от 9-мм патронов. Были бы у диверсантов винтовки или пулемёт, вряд ли кто из охраны остался бы цел. Но где бандиты нашли автоматическое оружие, просто задавив конвой огнём? Принесли с собой? Сомнительно, их заметили бы обязательно!
Мысль, что два взвода поляков промаршировали в город, держа под мышками шайки и веники, даже не пришла Михаилу в голову, но вывод он сделал правильный, когда кто-то из милиционеров нашёл полностью снаряженный MG-34. Почему из него не стреляли и бросили? Милицейский склад!
Ведь Ненашев же его предупреждал: "Заходи и бери что хочешь"! Нельзя так безалаберно хранить оружие. Хорошо, взрывчатки там уже нет, утром отдали сапёрам на всякий случай заложить два фугаса у Тереспольских ворот. А винтовки с подходившими к ним патронами увезли в городское НКВД или раздали морякам.
– А потом? – спросил Елизаров.
– Потом? – Лейтенант закашлялся и зло сплюнул. – Начали орать вечное своё, мол, "ещё польска не згинела" и "хватит тут видпочивать. Надо итить в лис, скоро будем бить германцев". А жиды, мол, пусть… уматывают отсюда. Если не они, то немцы за весь "большевизм" их вырежут . Ну а дальше сами знаете. Подоспела милиция и военные с вокзала, но пока они разбирались, кто где, гады успели уйти.
– Так и сказали: "жиды"?
Начальник следственной части НКГБ по Брестской области Левин сжал кулаки, вновь слыша ненавистное слово. Тут их не любили. Чёртовы поляки, они не только угнетали здешний народ, но ещё больше заразили его антисемитизмом.
В октябре 1939 года на бюллетенях граждане открыто писали: "Голосую за присоединение к СССР, но без евреев". Да и на митингах высказывали претензию: "Кто это придумал, выдвинуть в депутаты еврея Левина, мы за него голосовать не будем". И это рабочие-железнодорожники, местный пролетариат!
Чтобы тогда не обострять ситуацию, он по совету обкома взял самоотвод, оставшись в органах.
Наглая вылазка врага вызвала ещё большую ярость у Левина, но в настоящее бешенство его привело другое.