Директор внимательно прочитал всю статью и позвонил в старомодный бронзовый колокольчик. Вошел слуга.
- Позови господина редактора.
- Ха-ай!
Слуга ушел, почтительно пятясь задом. Имада оглянулся на секретаря: тот сидел, углубившись в чтение советских журналов, отмечая цветным карандашом наиболее интересные очерки и рассказы. Губы директора тронула едва заметная усмешка: не зная японского языка, секретарь мог присутствовать в кабинете при самых щекотливых вопросах; присутствие безмолвного ученого европейца придавало словам и хрупкой фигуре директора особый вес.
Профессор Таками вошел, одетый во фрак, невозмутимый и холодноватый, как всегда при официальных беседах с директором. Не предлагая никаких вопросов, он поклонился и сел, положив на колени руки и сосредоточенно смотря на лакированный ящичек с тушью и кисточками, стоявший рядом с чернильницей. Имада, осторожно подбирая слова, произнес:
- Скажите, профессор… статья "О положении рабочих на рыбных и крабовых промыслах депутата Каяхары" написана… кхм-м… нашим новым сотрудником Онэ-сан?
- Да, им… По материалам с мест.
- Талантливый журналист!..
Директор просиял восхищенной улыбкой и тут же погас.
- Н-но неопытен в политических вопросах… Резкие выражения!.. Статью, к сожалению, придется изъять.
Профессор сделал короткое протестующее движение.
- Цензура, - произнес он.
- Хотите сказать, пропустила?… А мы ее помимо цензуры! Соображениями личного порядка.
- Не вижу необходимости…
Улыбка Имады засветилась еще ослепительнее.
- Желание директора издательства, - проговорил он мягко.
Профессор устало потер ладонями седые виски. Умное полное его лицо с выдающимися скулами и длинными расплывчатыми бровями выглядело равнодушным.
- Вы нарушаете договоренность, Имада-сан, - сказал он спокойно. - Когда я был приглашен редактором переводной литературы, издание этого журнала, вполне автономного, было моим первейшим условием.
- Условия меняются, любезный профессор, - ответил резко Имада. - Лет пять-шесть назад на книгах советского запада некоторые мои коллеги нажили миллионы. Молодежь увлекалась…
Старик суховато и чуть насмешливо перебил:
- Не хочу считать ваших прибылей, господин директор, но убежден, что издательство "Общества изучения Запада" тоже не потерпело убытков, а молодежь…
- Дело не в молодежи, профессор, - поморщился с легкой досадой Имада. - Вы же знаете сами: отношение правительства к этому изменилось. Чрезвычайный период… Закон об опасных мыслях…
- Статья Онэ-сан разоблачает как раз нарушение законов, - сказал Таками.
Имада пронзительно рассмеялся и с вызывающим видом поковырял во рту зубочисткой.
- Каких?… О труде?… Вы забываете, что в стране кризис!
Он раздраженно хлопнул по верстке ладонью.
- Короче: издатель журнала я!.. Статья о Каяхаре будет изъята.
Таками посмотрел в упор на директора, отвернулся в упрямой и гневной позе, долго молчал и, наконец, решительно произнес:
- Журнал редактируется мною. Я подыщу другого издателя.
Внезапность и резкость ответа заставили директора вскочить с места. Он посмотрел на профессора с негодующим изумлением, наклонил вперед верткое узкое тело и, презрительно усмехнувшись, сказал:
- Вот как!.. Вы думаете, что в Японии найдется второй издатель, который согласится иметь дело с бывшим профессором, уволенным из университета за марксистские взгляды?… Ошибаетесь, уважаемый!
Некоторое время их связывало молчание, затем профессор не суетливо встал, поклонился и твердыми шагами вышел из комнаты.
Растерянный директор, тиская в зубах недокуренную сигару, покосился на секретаря: Ярцев, сосредоточенный и спокойный, с цветным карандашом в руке, сидел в прежней позе, занятый своим делом. Имада отшвырнул окурок в окно, взял из коробочки мягкую кисть и написал четкой тушью на первой странице верстки несколько ровных столбцов иероглифов. В эту минуту слуга, кланяясь и втягивая с присвистом воздух, подошел от двери к столу и положил перед директором визитную карточку с баронским гербом. Имада мельком взглянул на нее и сразу взволнованно закашлялся. Присутствие молчаливого секретаря-европейца, даже в качестве. декоративного украшения, на этот раз показалось стеснительным и даже опасным. Имада торопливо передал ему верстку.
- Пожалуйста, отнесите это профессору. Моя резолюция есть. Он поймет. И не слишком спешите… Мне необходимо беседовать с очень важным лицом, почти министром.
Ярцев взял верстку и молча вышел из кабинета, едва не столкнувшись в дверях с потным краснолицым японцем в военной форме, уверенно направлявшимся к директору. Имада, неожиданно изменив своим важным европейским манерам, приветствовал вошедшего офицера по-японски глубоким поклоном с подогнутыми коленями и вежливым шипением губ.
- Какая большая снисходительность, барон!
Военный ответил таким же низким поклоном, но тотчас же гордо выпрямился, оглядел внимательно кабинет и сел в кресло. Во взоре его мелькнуло насмешливое презрение.
- Переводы коммунистической литературы приносят доход, - сказал он спокойно.
- С разрешения министерства, в интересах Японии, барон; строго научно, - ответил с достоинством Имада, любезно пододвигая гостю ящик с сигарами и фарфоровую китайскую пепельницу.
Барон закурил.
- В интересах Японии лучше бы сжечь подобные книги, - сказал он, откусывая мягкий кончик сигары и сплевывая его в пепельницу.
Имада сделал, небрежный широкий жест.
- О, я веду еще кое-какие дела… Более серьезные, - ответил он важным тоном, стараясь, по своему обыкновению, придать фразе оттенок таинственности. Но офицер, как видно, знал все его мнимые тайны достаточно хорошо. Он посмотрел на директора с тем выражением не то затаенной свирепости, не то добродушия, с каким большие и сильные псы смотрят на встречных вертлявых шпицев.
- Рыба и лес? - усмехнулся он проницательно. - Обеспеченное банкротство! Не позднее ближайших двух месяцев.
Имаде стало немного не по себе: слишком интимное знакомство барона с его финансовыми делами и неудачными рыбными спекуляциями вызвало в нем легкий испуг и настороженность. Губы его досадливо сморщились.
- Что делать! Кризис не лучше землетрясения… Стараюсь моими скромными силами не допустить этого, - вздохнул он, сразу теряя всю важность тона и беспокойно отводя взгляд в сторону дверей.
Барон Окура решительно потушил сигару, встал, звякнув оружием, с кресла и с внезапно окостеневшим лицом и мрачной пустотой взгляда прошелся по кабинету.
- Кризис! - пробормотал он презрительно. - Глупое слово! Вы понимаете, в каком положении наша страна?… Японии тесно, она задыхается от недостатка земли… И в то же время наши соседи - Китай, Монголия и Россия, не говоря уже о соседях заокеанских, - владеют необозримыми пространствами.
- Так, так, - обрадованно подтвердил Имада, очень довольный, что разговор перешел на более отвлеченную тему.
Барон с напряженной холодностью продолжал:
- Если Китай был прежде учителем Японии, - о, это была когда-то великая страна! - то сейчас там упадок, междоусобицы. Китай умирает, подобно Римской империи, и для спасения ему нужны мы, как свежая культурная сила. Сами китайцы заинтересованы в том, чтобы попасть под влияние родственного по культуре и духу народа, иначе его все равно разделят белые страны и величайшая в истории культура не возродится.
Имада, излучая восторженную улыбку, рассеянно перебирал на столе листки прозрачной вощеной бумаги.
- Вы правы, барон! - воскликнул он с неподдельной горячностью. - Разве шанхайские купцы прежде обманывали при сделках? А теперь - на каждом шагу!
Имада задумчиво поковырял во рту зубочисткой, стараясь понять цель прихода барона и его пространных политических рассуждений, но вдруг с испугом заметил, что дверь за спиной его гостя бесшумно открылась и в кабинет вошла Сумиэ, нарядная и гибкая, как золотистый бамбук, намереваясь, по-видимому, позвать отца завтракать. Барон Окура, стоя спиной к двери и не замечая вошедшей, со сдержанной страстностью продолжал:
- Великий японский народ должен стоять выше всех и смотреть дальше всех! Мы должны помнить, что все еще существует название Владивосток, что по-русски означает владеть Дальним Востоком…
Имада сделал дочери торопливый испуганный знак скорее уйти назад. Сумиэ скрылась так же беззвучно и быстро, как и вошла. Барон Окура, возбуждаясь от собственных слов все больше и больше, продолжал говорить с возрастающей страстностью и почти комичной торжественностью самурая-фанатика.
- У России тоже идеи и цели безумцев!.. Они талантливы, но глупы. Ничего в меру, все в увеличенных дозах… Величайшая ошибка истории человечества заключается в появлении на Востоке русских. Русским нечего делать здесь: как рабочие они уступают китайцам; как организаторы - нам… Но тем внимательнее мы должны следить за их действиями. Какой бы могущественный враг ни противостоял распространению священных идей императора, он должен быть уничтожен!