- Ох, и вредный ты, капитан, - вздохнул особист. - Что ж ты, совсем за мужика не считаешь меня, а?
Янычар первым выполз из-под уничтоженного танка, сразу во много раз сильнее ощутив свою уязвимость.
Федералы продолжали обстрел, сотрясая землю.
Из-за расширившегося обзора стало понятно, панике поддались не все. Многие залегли, стараясь по возможности окопаться - кто автоматными магазинами, кто касками, кто сапёрными лопатками; кто сполз на дно дымящихся воронок, надеясь на старую примету, говорящую, будто бы снаряд два раза в одно и то же место не попадает.
Попадает. Ещё как попадает…
Повсюду лежали тела погибших. Многие изувечены, иные просто разорваны в клочья, представляя собою жуткое зрелище, какого никогда не покажут по информационным каналам, потому что война для обывателя должна выглядеть иначе.
Обыватель должен быть уверен, на войне стреляют, убивают, но никто не гибнет, что называется зазря, каждый что-то совершает, прежде чем погибнуть, ведь должен же быть высший смысл в смерти солдата.
Никаких разорванных густо воняющих кишок, не переваренной пищи и кала.
Никаких оторванных конечностей.
Никаких обожжённых как запечённая картошка тел, лишь отдалённо напоминающих человечьи.
Никакой чужой кисло пахнущей блевотины от ужасного зрелища.
Всё должно быть патриотично.
Обязательно красивое ухоженное кладбище, скорбящие фотогеничные родственники в чёрном одеянии от кутюр, чёрные лимузины, выстрелы почётного караула над дорогим гробом, укрытым государственным стягом. Всё достойно, чинно, как и должно быть, когда прощаются с героями.
Унылая бытовуха должна оставаться за кадром.
Просевшая халупа в заброшенном совхозе "Большое дышло". Или тесная "хрущёвка" в каком-нибудь Мухосранске или Козоёбовске.
Замордованные жизнью родители, потерявшие в смердящей пасти войны последнее и самое дорогое - свою кровинушку.
Чёрствая похоронка, в лучшем случае - закрытый гроб. Раздолбаный УАЗ везёт его по ухабам на местный не обихоженный погост с покосившимися крестами и дешёвыми надгробиями на кочках могил, заросших травой летом или заваленных сугробами зимой, с кучами мусора тут же в контейнерах рядом.
Пьяные могильщики, матерясь, что не успевают, наспех докапывают яму.
Совсем не фотогеничные родственники в китайском ширпотребе, ну никак не похожие на тех - киношных, приятной наружности, в строгом чёрном одеянии.
Тысячи инвалидов, тысячи. При виде кого-нибудь из них обыватель торопливо опускает глаза и проходит мимо, дабы не потревожить своё душевное равновесие.
А они сидят годами дома, не в состоянии даже выбраться на улицу. Или никому не нужные, всеми забытые, доживают свой тяжкий век в подземных переходах, на помойках и в притонах.
В качестве компенсации за утраченное здоровье и сломанную судьбу - жалкая подачка от властей.
Они на своей шкуре осознали, война - это не пиф-паф на полном героизма и пафоса мероприятии типа "зарница", а тяжёлая на пределе человеческих сил работа. И побеждает тот, кто эту работу делает лучше.
Война в глазах обывателей должна выглядеть иначе, чтобы они не боялись идти на неё, не боялись отпускать детей, вынужденных погибать за непомерные амбиции тех, кто воевать никогда не пойдёт и не отправит отпрысков в месиво человеческих тел и душ.
Это всё должно оставаться за кадром.
Аккуратно выглядывая над бугром, особист показал примерное направление, откуда солдаты волоком тащили тело Любимова.
- Рвануло метрах в пятидесяти левее от того сгоревшего танка, видишь? - перекрикивая грохот обстрела, спросил майор.
Туркалёв согласно кивнул.
- Взрывной волной его отбросило метров на пять ещё левее, убило сразу.
- Так от планшета, может и не осталось ничего, - с некоторой надеждой прокричал Янычар.
- Нет, там он где-то, - отрицательно покачал головой особист. - Раненый солдат говорит, видел его у Любимова, а когда тело притащили, планшета уже не было. Так что надо смотреть по всему пути, как тащили, и до места взрыва.
Капитан молча выругался. Легко сказать: "надо смотреть". Это ж не прогулка по мирному колхозному полю.
Он пополз назад в тыл.
- Куда ты, капитан?! - взбесился особист.
- Щас приду, не ори, всех фйдеров распугаешь, - махнул успокаивающе Янычар.
Добравшись ползком до первой БМП, укрывшейся в распадке, он постучал по броне прикладом.
Высунулся механик-водитель.
- Слушай, военный, надо съездить тут недалеко. Поможешь? - спросил Туркалёв.
Глаза парня начали наполняться страхом.
- Куда ехать-то? - спросил он с опаской.
- Командира моего убило, планшет где-то там потерялся, найти надо, пока он к фйдерам не попал.
Понимая, что отказаться всё равно не получится - разведчики не тот народ, кому принято отказывать без видимых на то причин, механик-водитель покорно вздохнул:
- Ладно, товарищ капитан, поехали, покажете.
- Нет, я с тобой не поеду, пойду следом. Тебя под гранатомёты подставлять не стану, проедешь, сколько можно, потом вернёшься, а я дальше сам. Если повезёт, то планшет, может быть, найдём раньше.
БМП взревела двигателем и поползла из распадка.
Янычар пристроился вслед, предварительно распахнув кормовую дверь десантного отсека, чтобы можно было перекрикиваться с механиком-водителем.
Бьющие вверх дрожащие струи выхлопных газов сдуло порывом ветра, обдав капитана гарью сгоревшего топлива.
Боец, управляя машиной, обернулся, всем видом спрашивая: "куда дальше"?
- Видишь вон ту сгоревшую "восьмидесятку"?
- Да! - крикнул солдат, на миг обернувшись назад.
- Давай к ней!
- Я до танка не поеду! Меня сожгут! - заорал парень, обернувшись на этот раз основательно.
- Не ссы в компот, там повар ноги моет! - проорал в ответ Янычар и добавил: - До танка не надо. Метров за сто пятьдесят остановишься, дальше я сам.
Солдат удовлетворённо кивнул и дал газу, машина уверенно поползла вперёд.
Янычар поглядывал по сторонам, ловя настороженные, удивлённо-испуганные взгляды перемазанных грязью, чумазых солдат, продолжавших с завидным упорством окапываться.
Берцы обросли пудовыми комками грязи, но он не обращал внимания, шёл, пригибаясь, не стесняясь кланяться каждому взрыву.
Опасно защёлкали, плющась о броню, пули, завизжали рикошеты.
Метрах в пятидесяти впереди грохнул разрыв от заряда гранатомёта: кто-то из фйдеров решил, видимо, проверить, достанет или нет. Этот взрыв обозначил механику-водителю предельное расстояние, куда он может доехать относительно безопасно.
Янычар мысленно перекрестился, настраиваясь на работу без прикрытия. Страх всё сильнее холодной змеёй заползал в душу. Каждый шаг, каждый отлетевший комок грязи с ползущих лязгающих траков бронированной машины приближал к страшному рубежу.
Так бывало всегда в минуты реальной опасности. На войне всем страшно, даже дуракам, хоть и принято считать, что нет.
На войне каждый вспоминает о Боге.
В окопах атеистов не бывает.
Машина замерла, "клюнув". Капитан на миг выглянул и ужаснулся от мысли, что до танка ещё очень далеко, а планшет так и не попался по пути.
Надежды, что он слетел с тела Любимова, когда его тащили в тыл, оставалось всё меньше. Там он где-то, этот проклятый планшет - кусок тряпичной ткани камуфляжного окраса.
- Всё! Дальше не поеду! - заорал парень.
По тону было понятно: даже если прикажут - он откажется, он скорее пойдёт под суд, отбудет срок и проживёт до старости, но сейчас лишний раз рисковать жизнью не станет ни за что.
Пули остервенело плющились о броню, словно кто-то упорный решил из автомата непременно пробить защиту. Несколько разрывов один за другим грохнули уже гораздо ближе, осыпав машину грязью и рубанув плетью осколков.
- Давай, чеши отседова! - махнул Янычар рукой, напрягая в крике голосовые связки.
Он вывалился из-за БМП, по чавкающей грязи прополз немного вперёд, чтобы механик-водитель увидел его и смог сдать назад.
Парень воспользовался этой возможностью немедленно, спешно уводя машину, увозя себя из опасной зоны.
Янычару стало невыносимо одиноко и очень страшно. Он замер ничком.
"Господи! Господи! Спаси и сохрани, Господи! - шептал капитан исступлённо. - Господи, Боженька, если Ты слышишь меня, спаси и сохрани!"
Очень хотелось повернуться и бежать, бежать как можно дальше от кошмара, от ходящей ходуном, гудящей взрывами земли, от свиста пуль, треска автоматных и пулемётных очередей. Но неведомая сила толкала вперёд.
Как её назвать? Долгом? Безумием? Храбростью?
Какая к чертям храбрость, когда всё подавляет сильнейший первобытный инстинкт - жить.
Жить!
Распахивая грязь телом, как грейдер лопатами, капитан пополз, утопая локтями, вдыхая мирный запах земли, землицы, знакомый с детства, теперь такого далёкого и даже как будто нереального.
Он надеялся, что незаметен пока для фйдеров, что извозюкался весь и слился с полем. Ну и хорошо, пусть не видят как можно дольше, лучше уделаться в грязи, чем в крови.
На пути попался получивший множественные осколочные ранения тот самый офицер, что распекал босоногого солдата.
Как же его оставили? Почему не вытащили? Бросили при паническом бегстве, чёрт бы побрал таких вояк. А он их ещё хвалил - зверюги, мол…
Офицер смотрел полными муки глазами, блестевшими на сером от боли, осунувшемся лице.
- Пить… - попросил он. - Пить…