- Я могу это сделать.
Плотный лысый мужик в хорошей гимнастерке и хромовых сапогах, вскидывается:
- Что тебе надо?
- У меня хороший слух. Я слышал, вы обсуждали побег. Я тоже хочу уйти с вами. Вы не знаете, как выключить ток на ограде. Я могу закоротить проводку. Прожектор тоже погаснет.
- Как ты ее тронешь, если она под током?
- Долго объяснять. Хорошо бы еще одни штаны, но обойдусь и так. И еще, со мной раненый, вам надо будет вытащить его за ограду, дальше я сам. Это не так трудно, он ходячий, только быстро бежать не может.
В разговор вступает худой и прищуренный:
- Почему мы должны тебе верить? Может, ты фашистский провокатор. Может, тебе надо подставить нас под пулеметы?
- Хотели бы - уже постреляли без всяких провокаций. У них пулеметы с трех сторон. Я вам нужен, чтобы ограду обесточить, вы мне - потому, что отсюда надо бежать толпой. У одиночек нет шансов. Чем больше народа побежит, тем больше шансов у каждого выжить.
- Откуда ты такой взялся? Не по нашему рассуждаешь: "вы - мне, я - вам", шансы он считает. Можешь с оградой справиться - значит, должен, а что там тебе нужно - дело десятое. - встрял Лысый.
- Вам нужно ограду обесточить? Давайте решать - когда, и где. Нет - пойду других поищу.
Прищуренный внимательно посмотрел на Михалыча, пожевал губами и выдавил:
- Нет, ты - не красноармеец. Документы есть?
- Да, я - не красноармеец. Документов нет.
- Диверсант, б*я. Гасить его надо прямо сейчас! - шепотом истерикнул Лысый.
Михалыч ухмыльнулся:
- Конечно, я - диверсант. А с вами шел и тут сижу для смеха. Ты бы, лысый, мозги включил.
Лысый открыл рот, но вмешался здоровенный военный, в сапогах и фуражке. Он лежал не на земле, а на шинели. Повернулся на бок, оперся на локоть и спросил Прищуренного:
- Может - ваш?
- Нет. Точно нет. Он какой-то совсем чужой.
- Да. Точно. Я - чужой. Не наш, не ваш, не их. - Михалыч махнул в сторону забора. - Я - нужный. Сейчас - даже необходимый. Вам.
Здоровенный держал паузу. Лысый, и Прищуренный смотрели на него молча.
Здоровенный вздохнул и сказал:
- Не хера болтать. Время идет. Рассветет - застрянем здесь еще на сутки без воды и жратвы. Иди, рви. Если что - легкой смерти тебе не будет.
- Дайте мне полчаса, добраться до прожектора. Закорочу прямо под ним. Там же разорву несколько нижних рядов, чтобы быстрее выбираться.
- О*у*л? - Хором удивились Прищуренный и Здоровенный: - Там немецкие палатки рядом!
- Зато пулеметы - дальше. В темноте, на таком расстоянии, да после засветки прожектором - может, вообще стрелять не будут, побоятся по своим попасть. Лес - ближе. Пока эти из палаток вылезут, минута - две будут наши. А если еще ворота открыть, то можно прямо через палатки рвануть и кое-какое оружие прихватить.
Лысый:
- Я ему не верю! Бред. Через немецкий лагерь бежать - провокация.
Здоровенный:
- Верю - не верю… Что-то в этом есть. Фактор внезапности налицо. Если прожектор вырубишь, я смогу вынести ворота.
Прищуренный:
- Тыщкмбриг, я с вами.
Михалыч:
- Я пошел. Колю моего - не забудьте.
Прежде чем начать
Побег,
Михалыч пошептался с Колей и показал ему на Здоровенного. Согнулся, и не спеша, временами останавливаясь, побрел зигзагами, изображая бредуна и время от времени наклоняясь к сидящим. В конце концов, он оказался метрах в десяти от прожектора. Встал на четвереньки и стал пробираться между телами. По мере приближения к ограде, плотность тел резко убывала, но и до этого пленные не обращали на него внимания. Последние метры он прополз. Потом, под самой оградой, перевернулся на спину, спустил галифе, стянул штанины с ног до середины, загнул их вверх и закрепил концы ниже коленей. Брезгливо сморщился и поерзал задом по грязи, чтобы испачкать белые кальсоны, встал на колени, вытер руки о гимнастерку, расстегнул пуговицы на рукавах и на груди, натянул рукава на ладони и взялся за второй снизу ряд проволоки двумя руками. Проволока была натянута слабо, Михалыч согнул ее сдвинув руки, и стал быстро перегибать в одном и том же месте. Когда проволока переломилась, он оттянул концы в разные стороны и осторожно положил их на землю так, чтобы они не коснулись нижнего ряда. Проделав это еще с тремя рядами, он взялся руками, спрятанными в рукава гимнастерки, за подвешенный на изоляторах нижний ряд.
…И ничего с ним не случилась. Михалыч подождал секунд пять, потянул проволоку с двух сторон так, чтобы между руками получилась петля и закрутил ее. Потом изогнул петлю крючком, потянул еще, набросил крючок на верхний изолированный ряд и упал ничком. Над ним заискрило, мотор генератора взвыл и умолк. Прожектор погас, а по тому месту, где была искра, ударил пулемет с вышки. Михалыч перекатился за ограду под колючкой и покатился дальше, дальше от забора. Остановился и, лежа на животе, стал натягивать штаны. Предпоследняя очередь прошла в полуметре от его головы, а последняя - поперек спины. Михалыч дернулся, когда пуля попала ему в спину, всхлипнул и затих. Он лежал вытянувшись в струнку и прижавшись щекой к болоту. Шевелившиеся губы были не видны, он казался мертвым. Вокруг
Орали
раненые пулеметной очередью у ограды. Орали наци, которых зацепил собственный пулеметчик. Орали пленные, прорвавшиеся на волю под колючкой. Орали не добежавшие, еще не пробившиеся. Орала дюжина навалившихся на ворота, орал Тыщкмбриг:
- На себя, на себя тяните, вашу мать через жопу!
Сбоку раздалась короткая автоматная очередь, все заорали еще громче. Очередь оборвалась, зато раздался отчаянный предсмертный крик, потом другой. Два красноармейца бегом подтащили Колю к прожекторной вышке. Лысый бежал сбоку, повизгивая: "Давай, давай!" Он приподнял выше нижнюю нитку колючки и заорал: "Просовывайте его сюда - подальше, подальше - все, бросайте." Увидел тело Михалыча, сплюнул, сказал "П*з*ец котенку!" и побежал к воротам. Коля на четвереньках добрался до Михалыча, недоуменно потрогал пальцем залитую чем-то металлическим глубокую вмятину на его спине и потряс за плечо:
- Михалыч, ты живой?
Тот оторвал щеку от болота, простонал: - Ублииии! - и улыбнулся:
- Живой. Сейчас встану.
- Ты ранен в спину?
- Нет. Пуля по гимнастерке размазалась, только пара ребер треснула. Все уже, проходит. Пошли, нам в лес надо поглубже, пока охрана не опомнилась.
Михалыч встал, охнув от боли в спине, поморщился, взглянув на мокрые и грязные кальсоны, подтянул штаны и застегнул пуговицы на штанах и гимнастерке.
- Идти можешь?
- Могу - могу. В сапогах - нормально. Еще бы портянки… Ты-то как, босиком, по лесу?
- Не бери в голову, я умею босиком. Давай, пригнись - и побежали.
Они успели добраться до кустов на опушке, когда сзади дружно застучали автоматы и к ору добавилась команды на немецком лае. Забравшись в лес, Михалыч остановился:
- Стоп. Надо подумать, куда идти. Убежать мы не сможем, они быстрее. Надо идти туда, куда погоня не пойдет. Собак пока у них нет.
- Как ты это узнаешь? Давай со всеми, я постараюсь бегом.
- Нет. Наци побегут за толпой. Нам надо оказаться сбоку.
- А как мы потом дорогу найдем и к своим выходить будем? Нам еще через фронт идти, а там, если в одиночку - не немцы, так свои застрелят.
- Потом - это потом. - вздохнул Михалыч - Сейчас - о воде, о еде, ходьбе. Без воды и еды мы ни до какого фронта не дойдем.
- Михалыч, надо вместе. На миру и смерть красна.
- Убли! - взвился Михалыч. - Не терпится? Жить - надоело, умереть - легче? Тогда зачем бежал? Непонятно что ли, что всем надо разбегаться веером, чтобы увеличить шанс выжить?! Кончай хернить, нам нужна вода. Потом - все остальное, все, от портянок до спичек, начиная с хлеба. Там, где меня взяли, я спрятал… свои вещи. С ними - все добудем.
- Ты чего? Тут Родина гибнет, а он - "портянки, спички, вещи".
- Николай, ты - каздак, - мрачно процедил Михалыч - я пошел. Был бы ты взрослее, послал бы тебя полем, а так, хочешь - иди со мной, не хочешь - иди сам. Спорить будем сытые и в безопасности.
Встал и пошел. Через день произошла
Встреча.