Танкорикс была на полтора года старше Сулиена и невзлюбила его с того самого дня, как Катавиний привел его в дом. Нет, пожалуй даже раньше, поскольку Катавиния охватывал такой энтузиазм при одной только мысли о Сулиене, какого он никогда не проявлял по отношению к Танкорикс. Когда Сулиен впервые увидел ее, ей было почти двенадцать; светлые волосы и голубые глаза, унаследованные от отца, плохо сочетались с неуклюжим, пухлым туловищем и лицом, покрытым ранними прыщами. Танкорикс яростно ненавидела собственную внешность: между сутулыми плечами у нее уже обозначились небольшие груди и большой живот, соломенно-желтые брови были угрожающе насуплены, рот слишком велик, а нос, казалось, не имеет никакого отношения к позорно некрасивому лицу. Она так сильно ненавидела все это, что ей доставляло извращенное удовольствие выглядеть еще хуже: она носила пышные, похожие на раскинутую палатку платья, впору женщине раза в три старше, а когда приехал Сулиен, она как раз вела затянувшуюся кампанию, отказываясь расчесывать и мыть волосы, отчего они свисали сальными сосульками, топорщились и издавали тошнотворно-кислый душок. Когда Катавиний пытался исправить положение с волосами дочери, когда он некстати предложил ей, чтобы он или Сулиен попробовали как-то свести ее прыщи, - все это вызвало только яростные вспышки гнева и глубокую депрессию. Всякий раз как это случалось, Сулиен тактично выскальзывал из комнаты, но все без толку. Однажды в подобной ситуации он налетел на лестнице на экономку Хуктию. Оба понимающе уставились друг на друга выпученными глазами, пока Танкорикс выла и метала громы и молнии.
- Ты вполне мог бы и остаться, - сказала Хуктия. - Она хочет, чтобы ты слышал.
Это была правда. Танкорикс обходилась со своей несчастливой участью так же, как и со своим безобразием, - придавая ей неистовость и драматизм.
- О, - завывала Танкорикс, - о, почему ты меня так ненавидишь?
Сулиен и Хуктия различили опечаленный шепот - Катавиний пытался объяснить дочери, что вовсе не ненавидит ее.
- Нет, ненавидишь, ненавидишь, - пронзительно завопила Танкорикс. - Тебе бы хотелось, чтобы я вообще не рождалась на свет. Тогда ты был бы счастлив и тебе не пришлось бы глядеть на мое лицо!
Хуктия скривилась, и Сулиен повторил ее гримасу. Было как-то легче общаться с другими рабами, когда все они прятались от неистовых выходок Танкорикс, - тогда между ними возникало чувство единства, как правило невозможное. Сулиен понимал, что в душе они, должно быть, укоряют его, по крайней мере немного, ведь они понимали, что он раб только по названию. Ему следовало быть осторожным и никогда не забывать отдавать им какие-нибудь распоряжения, как могли бы Катавиний или Танкорикс. Но с ними он был сплошное обаяние, так что они не ненавидели его. Он не мог вынести даже мысли о том, что кому-то ненавистен.
Они услышали, как Катавиний порывисто вздыхает со смешанным чувством отчаяния и вины. Конечно, он не испытывал ненависти к дочери, но не мог заставить себя любить ее по-настоящему, и в любом случае ему было трудно сдержать неудовольствие в голосе, когда она вела себя так.
- Не говори ерунды, Танкорикс, - слабо произнес он.
- Ты невыносимый человек! - не к месту прорычала Танкорикс и вылетела из комнаты, хлопнув дверью. Сулиен помчался вверх по лестнице, чтобы не попадаться ей на дороге, потому что в таких ситуациях Танкорикс обычно набрасывалась на него, а ему не хотелось давать ей отпор. Ему не хотелось лишнего шума. На сей раз Танкорикс только пихнула его на ходу и сказала:
- А ты - гнусный крысенок. Ненавижу! - Ее оскорбления всегда были нелепыми и преувеличенными, как и она сама.
Сулиен не ненавидел Танкорикс. Он слишком жалел ее и еще не понял, что отчасти поэтому она так невзлюбила его.
Но она жила здесь не всегда. К преступному облегчению Сулиена и Катавиния, половину времени она проводила с матерью в Галлии. На этот раз она уехала рано: сжав губы, залезла в машину, которая должны была довезти ее до Дубриса, упрямо глядя только перед собой. Однако она нарушила свое исполненное достоинства молчание, чтобы с горечью бросить Катавинию:
- Не рассчитывай, что я скоро вернусь, так что можешь радоваться.
Конечно же, они скоро увидели ее снова; однако на этот раз ее волосы были коротко острижены и выглядели диковато: мать решила, что сальную гриву расчесать невозможно, и просто состригла ее.
Избавленный от ее присутствия, Катавиний наконец-то смог приступить к поискам сестры Сулиена. Разумеется, Сулиен собирался попросить его об этом с первой же минуты, как его увидел, и Катавиний поспешил дать ему слово, раз уж мальчик оказался таким незаменимым. В конце концов на те деньги, которые Сулиен выручал от его пациентов, он мог купить ему дюжину сестер.
Но эта словно сквозь землю провалилась и казалась вне досягаемости. Похоже, она по крайней мере однажды сменила имя и ни у кого подолгу не задерживалась. Катавиний нашел всего несколько мест, где, как говорили, она объявлялась: еще одна харчевня, рынок рабов, семья, которой нужна была девушка на все руки.
- Не знаю, на что вам такая нужна, - сказал повар из последней семьи. - Она и двух недель тут не пробыла. Просто остановилась на денек, еле шевелилась, как вареная, свою-то даже постель не могла заправить, не говоря уже о чьей-нибудь еще. Слова из нее, бывало, не вытянешь. Делай с ней, что хочешь.
Надсмотрщик с текстильной фабрики, наоборот, сказал, что она была очень послушная, что они держали бы ее, не пойди дела так худо. Катавиний уже стал подумывать, что его розыски пошли по неправильному пути, - повар и надсмотрщик явно говорили о разных девушках.
В конце концов поиски его утомили. Ему надоели бесплодные разъезды по Лондону, надоело совать сестерции, пусть и понемногу, за информацию, которая никуда не вела, и, хотя он не был склонен до конца верить истории повара, характер девушки начал беспокоить его. Предположим, он найдет ее и поймет, что такой человек ему в доме не нужен. Никогда не надо давать опрометчивых обещаний. У него возник серьезный соблазн отказаться от всей этой затеи, и ему действительно было невыносимо думать, что придется потратить на это еще хотя бы час, но ужасно было так разочаровывать Сулиена. В качестве компромисса Катавиний возложил эту работу на Хуктию, которая продолжала отслеживать блуждания пропавшей девушки от хозяев к хозяевам, пока след не привел ее в семью, утверждавшую, что ровно ничего не знает о ней ни под каким именем. Катавиний испытал несказанное облегчение. Оставалось рассказать Сулиену…
Теперь в мягко покачивающейся камере тюремного парома Сулиен снова стоял на ногах, дыхание резко перехватило, сердце, трепеща, билось о ребра. Руки и плечо были в синяках. Он дважды - как глупо! - почти сам того не замечая, ударился о дверь. "Катавиний, пожалуйста", - услышал он как бы со стороны собственный голос и даже рассмеялся, что поразило его. Даже если Катавиний был бы сейчас здесь и мог слышать его слова, это не принесло бы никакой пользы. Но в это было так трудно поверить; Сулиену отчаянно хотелось найти в себе силы простить его, как он прощал раньше, за годы до того, как нашлась сестра. Тогда, чувствуя, что его вера рушится, он рыдал и кричал в голос, совсем как Танкорикс, но позволял Катавинию утешать себя и, как всегда, шел на сделку с собою: все правильно, такое может случаться, но потом…
Потом, когда он вырос, Катавиний пообещал освободить его, и тогда он поверил, что найдет сестру. Все изменится, и это будет совсем несложно, потому что этому суждено случиться. Удача может дразнить, правое дело может быть на грани срыва, но в конце концов оно должно победить.
И поэтому даже сейчас он искал и находил оправдания тому, что Катавиний не сумел спасти его, поскольку представить себе Катавиния таким же беспомощным, как он сам, было куда терпимее, чем поверить в то, что он сознательно обрек Сулиена на смерть, - и так далее, так далее.
Он попятился, стальной крест вспышкой мелькнул на обратной стороне век, и, дрожа, опустился на пол. Он опустил голову на прохладную металлическую скамью и поудобнее пристроил ладонь к ушибленному плечу. Боль в плече было бы легко стерпеть, но это была последняя рана, которую он еще мог залечить, и тепло руки заставило ее исчезнуть. Пару раз он вслух произнес имя сестры.
Лето только начиналось, когда Танкорикс окончательно бросила школу. За последние два года она лишь изредка заезжала в Лондон - если она пропускала занятия в школе в Нарбо, то отправлялась с матерью в Рим, где ее выводили в свет и где она старалась научиться искусству чаровницы. Но ей уже исполнилось семнадцать с половиной, и родители, которые в противном случае не особо стремились видеть друг друга, на короткий срок согласились объединить усилия, чтобы привлечь к дочери всеобщее внимание и начать отбирать из числа воздыхателей кандидатов в мужья. И вот Танкорикс с матерью вернулись в Британию.
Коробки и сундуки с их поклажей прибыли до них и вызвали у Сулиена непонятное беспокойство. Его пугало возвращение шумной и крикливой мучительницы, которая моментально приведет все и всех в доме в смятение после двух тихих, мирных лет. Когда день настал, Катавиний, почти в равной мере терзаемый дурными предчувствиями, предоставил Сулиену выходной, и тот слонялся по парку со своими друзьями, оттягивая, насколько мог, момент возвращения в захваченный дом.