- Когда я заговариваю с дядей о том, что может случиться, он отвечает мне: "Все не так просто", - неторопливо ответил Марк. - Или так говорит Друз. Не то чтобы я не верил им. Но как иначе узнать, правильно ли я поступаю? Наверное, это всегда будет казаться мне слишком сложным. Разве что я… или кто-нибудь еще… кто займет это место. - Ему показалось до странности неприятным употреблять слово "император" применительно к себе. - Возможно, тогда вы будете думать только о том, как бы оказаться при дворе. Отец… - Марк запнулся, потому что мысль об отце словно лишила его сил продолжать. - Вы знаете, как многое он хотел сделать. Но, может быть, дядя тоже когда-то был таким, не знаю.
- Не думаю, - сказал Варий.
- Может, и нет, - согласился Марк. - Но дело не только в этом. Просто хотеть - уже достаточно дурно. Отец думал, что станет императором. Он был так популярен. Поэтому он… считал, что может обходиться с людьми как ему вздумается. И так он и поступал, потому что мог. Захотел - и сделал. Даже с тобой он иногда поступал так, верно? - обратился он к Варию, затем бросил быстрый взгляд на Гемеллу. - А ты знала об этом, разве нет? Как он обращался с матерью. И со всеми этими остальными женщинами. Не могу сказать с уверенностью - знала ли она, что мне об этом известно. - Он снова посмотрел на свои опущенные руки. - Отец был во многом прав, - сказал Марк, - но я… мне кажется, я не слишком-то любил его.
- Марк, - спокойно проговорила Гемелла, - что ты имеешь в виду: что не хочешь быть императором или хочешь, но стыдишься этого?
Говоря, она смотрела на него в упор. Марк опустил глаза и, окунув палец в воображаемые чернила, начертал на столе слово "нет".
- Да, - сказал он почти шепотом. Супруги перевели дыхание, и Марку послышался в этом едва ли не вздох облегчения.
- Думаешь, справишься? - спросил Варий.
Марк еще ниже опустил голову.
- Да, - повторил он. - Сам не знаю почему.
- Что будешь делать?
- Мне кажется, войны в Терранове не должно быть, - ответил Марк. - И конечно, я согласен с родителями… насчет рабства.
На этот раз послышался явственный вздох, и Гемелла снова села в свое кресло, но трудно было сказать, чувствуют ли супруги облегчение или досаду.
- Ты говоришь, дядя сказал: "Все не так просто", - произнес Варий, намеренно переходя почти на шепот. - Верно. Хотелось бы знать, как ты себе представляешь, что случилось бы с Римом, лишись он рабов? Посмотри, что происходит с твоим домом. Платить слугам, чтобы они следили за всем, стоит несколько дороже, разве нет? А толку от них намного меньше. А ведь твои родители были очень богатыми, и они выбрали это - им нравилось обходиться без сующих повсюду свой нос рабов. А какой был дом? А рабы, помимо прочего, выращивают хлеб, пасут скот и добывают топливо; они же прокладывают дороги в горах. Некоторые из работ, которыми они занимаются, настолько опасны, что, пожалуй, никто не взялся бы за них по доброй воле. Сейчас есть очень и очень богатые люди, которые считают, что без рабов у них ничего не останется. Деньги потекут из Рима в разные стороны, взамен же мы не получим ничего. И уже не сможем успешно соперничать с Нихонией и Синой, как сейчас. В конце концов на месте Империи окажется горстка маленьких разрозненных стран.
И снова они с Гемеллой внимательно посмотрели на Марка.
- Значит, вот что вы хотели мне сказать? - возмущенно спросил Марк.
- Нет, - ответил Варий, его длинное лицо напряглось, - но я хотел удостовериться, что ты это понимаешь.
Марк нетерпеливо махнул рукой:
- Что ж, надо будет постараться, чтобы избежать всего этого или, по крайней мере, держать под контролем. Но даже если повернется именно так - все равно мы должны сделать то, что должны. Я не прощу себе, если меня это остановит. - Он встал. - Рад был выбраться из дворца, так что спасибо. Но, мне кажется, вам следовало бы сказать мне, почему я здесь.
Решительное выражение исчезло с лица Вария.
- Больница для рабов, которую хотел устроить твой отец…
- Нет, - сказал Марк. - Что бы то ни было, скажите мне позже. В чем дело? Почему вы не хотите? Почему у вас обоих такой пришибленный вид?
- Мы думаем, что твоих родителей убили, - сказала Гемелла.
Марк почувствовал, словно по каждому его нерву ударили молоточком, и, туго натянутые, нервы отозвались звоном цимбал. "Что?" - спросил он и, услышав собственный вопрос, только недоверчиво покачал головой.
- Нет, - твердо сказал он. - И как такое только могло вам взбрести в голову? Дело в дороге… машина…
Но тут он почувствовал охватившую его крупную дрожь и откинулся в кресле, хотя больше всего на свете ему хотелось убраться из этой комнаты.
Пальцы Гемеллы слегка сжали руку Вария.
- Если мы правы, то ты тоже в опасности.
- Но вы не правы, - жестко произнес Марк.
- Марк, - с внезапной горячностью сказал Варий, - даже если мы ошибаемся, то после того, что произошло с твоими родителями, мы не можем рисковать, оставив тебя в неведении. Ты должен это понять.
- Ладно, говори, - стиснул зубы Марк.
- Итак, - сказала Гемелла. - Прежде всего я кое-что услышала. Это было несколько месяцев назад, когда император заболел, помнишь? - Марк еле заметно кивнул. Весной дядю испугали боли в груди.
В это же время на вилле в Тускулуме устраивали прием. Как-то так получилось, что организация торжества легла в основном на плечи Гемеллы; сам прием и две недели, предшествовавшие ему, вконец измотали молодую женщину: дел оказалась целая прорва, и все постоянно висело на ниточке - уместно ли было принимать столько гостей, когда под ударом здоровье Фаустуса? За шесть часов, что длился прием, Гемелле едва удалось присесть, и почти весь следующий день она томно пролежала, вновь набираясь сил. Поздно следующим утром она отправилась в бани, в лаконикум, едва не засыпая в клубах пара. Ей хотелось полениться: в отличие от Вария, она не привыкла часами исступленно работать, опасаясь, что иначе все рухнет.
Прежде чем выйти за Вария, она виделась с Клодией не чаще раза в год, но затем они сблизились; отчасти это было вызвано растущим интересом самой Гемеллы, отчасти - бесконечными настоятельными просьбами Клодии помочь ей. Скоро они с Варием стали работать параллельно, Гемелла проводила столько же времени с Клодией, сколько с мужем. Во многом Клодии требовалось то же, что и Лео: человек, который редактировал бы тексты речей, устраивал встречи, человек, с которым можно было бы обсудить планы на будущее. Кроме того, Гемелла догадывалось, что Клодии нравится иметь собственных союзников, которые отстаивали бы ее интересы, а не интересы Лео.
Варий и Гемелла по-дружески радостно состязались друг с другом - кто из них больше нужен своему шефу. Обаяние Лео было сильным, но не таким постоянным, как у Клодии, больше завися от настроения: Варию чаще приходилось работать сверхурочно.
- Но тебе не приходится подбирать платья, - говорила Гемелла (Клодия желала выглядеть обольстительной, но верной женой). - К тому же тебе за это платят.
Свою плату Гемелла получала после демонстрации мод - подарками и подношениями (билеты в театр, синоанское изваяние, слишком большое для их квартирки), мыслями и разговорами - и всему была рада, даже если это были только мысли, чувство собственной причастности, того, что выбор за ней. Пожалуй, изменить жизнь стоило бы только в частностях, говорила она себе, хотя странное чувство неуверенности овладевало ею, когда она думала так. Она славно научилась выражать возмущение от лица различных людей: рабов и прочих женщин, к примеру Клодии, - несправедливо, что Клодии приходилось работать под маской, быть просто соучастницей Лео. Чувство недовольства собой - в этом было что-то чуждое и пугающее; оно не было естественным для Гемеллы. Но и быть особенно довольной собственной жизнью ей не всегда удавалось. Ведь Варий был единственной частью этой жизни, которую она выбрала сознательно.
Струя холодного воздуха ворвалась в лаконикум, и сконденсировавшаяся вода теплым дождиком закапала с потолка, когда вошли женщины, но они устроились в дальнем конце бани, и сквозь клубы пара Гемелла смогла различить только две тени, едва походившие на людей. Вероятней всего, и они не заметили ее: Гемеллу скрывала не только колонна, но и густая завеса пара, кроме того, она замерла, не двигаясь. Глаза ее снова закрылись.
- А что, если все обстоит серьезнее, чем нам сказали?
Гемелла тихонько вздохнула и постаралась не обращать внимания на капризный голосок, но он был визгливым, не то чтобы громким, но слишком пронзительным для мирной атмосферы лаконикума.
- Не может этого быть, Планкина. Замолчи сейчас же.
Но писклявый голосок не унимался. Казалось, ничего из того, что говорит вторая женщина, не могло заглушить его. Гемелла уже слишком долго пробыла в бане, только остатки томной расслабленности удерживали ее; тепло уже не доставляло удовольствия, а скорее раздражало.
- Даже если теперь ты и права, - заныла Планкина, - рано или поздно это все равно случится. И тогда всем нам придет конец. Ты же знаешь, какой огород собирается нагородить Лео. Почему он не заботится о нас? Выходит, рабы ему дороже? Я знаю - мы всего лишимся, нас вышвырнут на улицу, никто и не пикнет.
- Я этого не говорила!
Гемеллу слишком заинтересовало открытие, что Лео был источником подавленности Планкины, и еще минуту она не трогалась с места, но, поскольку жалобы продолжались, подняла голову и напряглась, готовясь встать. В такой позе она и застыла, теперь уже внимательно вслушиваясь в каждое слово.
Позже будет трудно объяснить Варию, как теперь Марку, почему интонации, с которыми говорились эти слова, так ее заинтересовали. Казалось, даже сама Планкина, ударившись в слезы, не замечает этого.