"Еще не было живых существ, но уже существовала так называемая внешняя, "неживая" природа. Первое живое существо не обладало никаким сознанием, оно обладало свойством раздражимости и первыми зачатками ощущения. Затем у животных постепенно развивалась способность ощущения, медленно переходя в сознание, в соответствии с развитием строения их организма и нервной системы. Если бы обезьяна всегда ходила на четвереньках, если бы она не разогнула спины, то потомок ее - человек - не мог бы свободно пользоваться своими локтями и голосовыми связками, и, таким образом, не мог бы пользоваться речью, что в корне задержало бы развитие его сознания. Или еще: если бы обезьяна не стала на задние ноги, то потомок ее - человек - был бы вынужден всегда ходить на четвереньках, смотреть вниз и оттуда черпать свои впечатления; он не имел бы возможности смотреть вверх и вокруг себя и, следовательно, не имел бы возможности доставить своему мозгу больше впечатлений, чем их несет четвероногое животное. Все это коренным образом задержало бы развитие человеческого сознания…
Выходит, что развитию идеальной стороны, развитию сознания предшествует развитие внешних условий: сначала изменяются внешние условия, сначала изменяется материальная сторона, а затем существенно изменяется сознание, идеальная сторона" (подчеркнуто в оригинале. - В. С.).
Гипотетичность, выражаясь мягко, основных положений, высказываемых Сталиным в качестве абсолютно справедливых, и совершенно ясная специалистам, проходит мимо его сознания. Он манипулирует терминами и строит логические схемы событий исходя из твердой убежденности, будто и на самом деле все обстояло именно так и только так. Столь же нездоровым апломбом объясняется, что Сталин и позже возводил в абсолют любые из своих незрелых допущений. С таким же багажом знаний подошел Сталин и к рассмотрению работы Лепешинской. Вспоминая о помощи, пришедшей от Сталина, Лепешинская, как мы помним, писала:
"В самый разгар войны, целиком поглощенный решением важнейших государственных вопросов, Иосиф Виссарионович нашел время познакомиться с моими работами еще в рукописи и поговорить со мной о них".
Уже после смерти Сталина Лепешинская добавила некоторые детали относительно ее беседы с вождем:
"Весной 1943 года, в самый разгар войны, Иосиф Виссарионович Сталин нашел время познакомиться с моими работами еще в рукописи и по телефону сообщить мне о своем положительном отношении к моим работам. Слова эти поддержали во мне уверенность, что я стою на правильном пути".
В условиях любого демократического государства устный благоприятный отзыв сколь угодно высокого лица из администрации страны не смог бы переломить определенно отрицательного заключения авторитетных ученых в сфере науки. Но Лепешинская отлично понимала, где она живет и какова цена даже одного слова Сталина. Обходя все установленные правила, теперь уже бесстрашно пренебрегая нормами научной этики, а лишь спекулируя на факте поддержки ее Сталиным (она писала: "Внимание товарища Сталина… влило в меня неиссякаемую энергию и бесстрашие в борьбе с идеалистами всех мастей, со всеми трудностями и препятствиями, которые они ставили на пути моей научной работы"), Лепешинская сумела в 1945 году издать книгу "Происхождение клеток из живого вещества и роль живого вещества". Этот пухлый том вышел в самом солидном научном издательстве - Издательстве Академии наук СССР. Предисловие к книге согласился подписать Лысенко (текст его совместно подготовили сама Лепешинская и И. Е. Глущенко - личное сообщение последнего автору книги в 1982 году). Никаких новых результатов и описания более совершенных экспериментов в книге представлено не было. Лепешинская собрала свои старые статьи, не раз становившиеся объектом нелицеприятной и суровой критики, никоим образом замечания не учла, а издала в том же виде, как было раньше. Это не помешало тем не менее Лысенко подписаться под следующими словами:
"Многолетняя успешная экспериментальная работа Ольги Борисовны Лепешинской представляет большой вклад в теоретические основы нашей советской биологии… И можно быть уверенным, что научно-практическая значимость работы О. Б. Лепешинской будет с годами только возрастать".
Изданная спешным образом книга была тут же представлена в Комитет по Сталинским премиям на соискание самой высокой в стране научной награды.
Параллельно с этой книгой Лепешинской удалось в другом издательстве, Медгизе, напечатать еще одну книгу - "Оболочки животных клеток и их биологическое значение".
При поверхностном ознакомлении с обеими книгами они могли показаться вполне солидными научными трудами. Например, в книге об оболочках клеток была вводная глава "Исторические данные по вопросу об оболочках животных клеток", глава II - "Значение проблемы оболочек"… глава VIII - "Химическая природа оболочек животных клеток", глава IX - "Физическая природа оболочек животных клеток" и т. д., вплоть до XXI главы - "Выводы" и списка литературы. Из "Предисловия" читатель узнавал о солидных намерениях автора. Оказывается, книга эта - плод многолетних исследований, обобщение экспериментов, вытекающих из пионерской ТЕОРИИ автора, и, естественно, читатель ждал, как того требуют строгие каноны науки, систематического описания целей и задач исследования, применявшихся методик, полученных результатов. Но стоило заглянуть в книгу, почитать перемежающиеся ссылки на Энгельса и каких-то допотопных авторов (то ли ученых, то ли популяризаторов науки?), смешанных в кучу, как чувство почтения испарялось и становилось ясно, насколько этот труд отличается от допустимых в науке.
Сквозь витиеватые наслоения фраз и категоричные выпады в адрес "идеалистов всех мастей" выплывала вообще странная вещь: возрождая в середине XX века представление о наличии у животных клеток массивных оболочек, Ольга Борисовна, оказывается. хорошо знала, что уже к середине XIX века наука от этого представления отказалась как от неверного. Но Лепешинская решила твердо установленные истины во внимание не принимать.
Чтобы не показаться голословным в отношении непонимания Лепешинской, как надо доказывать неверность тех или иных научных положений, я приведу здесь лишь один пример. Он же хорошо иллюстрирует стиль ее публикаций. В главе III книги об оболочках животных клеток она писала:
"На мой метод окраски… я напала до известной степени случайно. Я присутствовала на докладе т. Мошковского, когда он говорил о новом методе окраски крови, который может почти полностью заменить дорогую заграничную окраску Гимза… Мошковский указывал, что вокруг клеток часто оставалась голубая каемка, портящая весь эффект окраски. "Если бы не эта каемка, - говорил Мошковский, - то краска полностью могла бы заменить краску Гимза". Анализируя этот процесс окраски, я пришла к выводу, что лиловый цвет эритроцитов получается после окраски потому, что тут имеется смесь красок двух цветов - синего и красного, которые вместе и должны давать лиловую окраску. То обстоятельство, что после таннина эритроциты становятся красными, я объяснила тем, что таннин, очевидно, удаляет то, что было окрашено синим цветом, а это могло быть только нечто, лежащее на поверхности, т. е. оболочки. Таннин, очевидно, сорвал их и освободил тело эритроцита, окрашенное эозином в красный цвет, а узенькая голубая каемка, которая так огорчала т. Мошковского, является не чем иным, как остатком оболочки эритроцита… На другой же день я приступила к опытам и сразу же получила картину частичного разрыва оболочек с вытеканием протоплазмы, т. е. полное подтверждение моих предположений (табл. 1, рис. I)".
Читаешь такое и не перестаешь удивляться, как легко стать ученым! В одно мгновенье изложенное заносчивым тоном и не доказанное положение объявлено единственно возможной научной истиной, а добытые учеными факты, без всякого на то основания, отброшены как ошибочные. Оказывается, бедный Мошковский ничего не понял, а ведь как все просто. Нужно только ДОПУСТИТЬ, что: (а) красный и голубой цвета смешались; (б) "таннин, очевидно, удаляет то, что было окрашено синим цветом" и (в) удаляться может только "нечто, лежащее на поверхности". А что же еще может "ЛЕЖАТЬ" на поверхности, как не оболочка клеток. Вот и все ОТКРЫТИЕ: ее-то, оболочку, таннин и удалил!
Но где же доказательства? Ведь с конца прошлого века известно, что таннин ничего не срывает, а, напротив, - укрепляет, откуда и название (от французского
tanner - дубить кожу), что таннин - это "смесь фенольных соединений, обладающих способностью образовывать прочные связи с белками и некоторыми другими природными полимерами (целлюлоза, пектиновые вещества)". Не знать свойств таннина, равно как и того, какие краски что образуют, Лепешинская вроде бы не могла. Попросту не имела на то права, раз назвалась ученой.