Опубликованная в СССР книга "Диалектика природы" многими марксистами воспринималась как истина в последней инстанции. Много лет цитатами из этого труда пользовались поколения советских ученых. Одной из тех, кто сразу же взял книгу Энгельса на вооружение, была до этого в науке неизвестная Ольга Борисовна Лепешинская. Сразу же после публикации работы Энгельса она опубликовала брошюру, озаглавленную "Воинствуюший витализм". Брошюра была издана от имени Государственного Тимирязевского научно-исследовательского института изучения и пропаганды естественнонаучных основ диалектического материализма и напечатана в типографии в Вологде. Лепешинская возвела осторожно высказанные взгляды Энгельса в абсолют и с таких позиций принялась наступать на известного профессора А. Г. Гурвича. С политиканскими нападками, не имеющими ничего общего с научной критикой, она обрушилась на учебник Гурвича "Лекции по общей гистологии", изданный в 1923 году.
Основной метод полемики, который избрала автор, состоял в жонглировании марксистской фразеологией, а также в произвольном, даже огульном обвинении автора в грехах, которые не были ему ни в коем случае присущи, а были придуманы самой Лепешинской. Вся словесная эскапада имела целью побольнее оскорбить Гурвича и одновременно выставить себя в числе непримиримых борцов за чистоту знамени "диалектического материализма". Уже на первой странице брошюры она заявила:
"Когда сейчас наталкиваешься на какое-нибудь научное ископаемое, с "научным" именем, на какого-нибудь, с позволения сказать, "ученого", который ухитрился сохранить свою девственную невинность идеалистической весталки, когда наталкиваешься на естествоиспытателя, который не то что не умеет мыслить по-диалектически, а просто готов даже предавать ненавистную ему диалектику анафеме, как греховный источник всевозможных научных ересей, тогда невольно является вопрос: отчего же эта реликвия прошлого не посажена под колпак в каком-нибудь музее древности, а продолжает еще "украшать" своей персоной то или иное ученое учреждение, выводит узоры мысли перед молодой вузовской аудиторией и пишет на потребу учащейся молодежи учебники и "научные" работы, от которых за три версты разит тленным запахом трупного разложения как от библейского смердящего Лазаря".
Весь этот показной пафос в данном случае был совершенно неуместен: никакую диалектику Гурвич не отрицал и анафеме не предавал. Также не было у Лепешинской никакого основания характеризовать книгу Гурвича как попытку обсуждения биологических проблем с позиций иудаизма и писать в связи с этим:
"…целые абзацы и страницы представляют очень часто такие нагромождения слов, которые с успехом могли бы фигурировать в Талмуде".
Книга Гурвича была спокойной, последовательно написанной, умной книгой, в которой автор стремился сообщить читателям о различных направлениях в биологической науке, включая и такое, как витализм Совершенно справедливо и честно он сообщал студентам о неразработанности того или иного вопроса, о наличии непознанных или особенно трудных для понимания закономерностей. Нападая на него, обзывая непонятные для нее разделы "иудейской хитростью", Лепешинская особенно напирала на эти разделы и утверждала, что автор учебника на самом деле протаскивает идеи о Боге, жизненной силе и т. п., и принималась громить виталиста Гурвича не фактами из науки гистологии, а цитатами из Маркса, Энгельса, Ленина и Бухарина, или, предвосхищая приемы Лысенко, ссылками на давно забытые работы второстепенных авторов (таких, как никому уже и в ее время неведомых: "Bialoszewicz. 1902: Hoeber; матерьялист Джилио-Тоз"; цитированию последнего уделено ею ни много ни мало - 5 страниц!). Чувство меры настолько ей изменяет, что она приводит на трех страницах выдержки из рассказа Глеба Успенского о боязливом сельском священнике, явившемся на прием к врачу. В такой "научной полемике" - все средства хороши!
Но главный порок Гурвича, по мнению Лепешинской, заключается в том, что он
"совершенно не допускает мысли, что новое свойство всякой клетки приобретается ею под влиянием окружающей среды со всей совокупностью ее физических и химических воздействий".
Последнее замечание Лепешинской особенно важно. Естественно, что Гурвич не мог сообщить студентам того, что не было науке известно. Но показательно, что и в этом вопросе Депеши и скую заботила не научная истина, а поверхностные рассуждения о том, что внешняя среда в соответствии с ее запросами (!) будто бы формирует наследственность всех организмов. В этом она предвосхитила Лысенко. Гели бы в цитате о совокупности факторов внешней среды опустить слова о физических и химических воздействиях, органически чуждые лысенковскому кругу мыслей, то можно было приписать эту фразу Трофиму Денисовичу.
Естественно, Лепешинская не была создателем подобного стиля полемики. Литература той поры, особенно политическая и публицистическая, изобиловала схожими писаниями, наполненными личными выпадами. В России мастером в этой сфере был В. Г. Белинский, который находил выражения, буквально оскорблявшие тех, кто ему был не симпатичен, за что позже его бичевал Ф. М. Достоевский. Затем пришла пора столь же полемически заостренных публицистических работ Писемского, Чернышевского, Добролюбова. Верхов в этом стиле, доходящем до площадной брани, достиг Ленин, а за ним Сталин. Хлесткость стиля, неразборчивость в средствах стали знамением времени. Из воспоминаний старых большевиков мы знаем, что и в личную жизнь, так же, как и в отношения друг с другом, большевики, особенно в эмиграции, внесли непримиримость и не прекращавшиеся ни на миг дрязги и сплетни. Воспитанная на специфических распрях в политической среде Лепешинская перенесла тот же стиль в научную полемику. Иного стиля она просто не знала и предложить не могла.
К тому же это была первая солидная по объему печатная работа Лепешинской. Молодежи вообще и молодым ученым в частности свойствен юношеский максимализм. Поэтому можно было бы списать на молодость грех излишней горячности и ненужной императивности в суждениях. Но Ольга Борисовна давно перешагнула возраст молодости: ей уже исполнилось 55 лет. Посему эти приемы следует целиком отнести на счет ее политического прошлого. А из-за нехватки знаний и отсутствия опыта научного исследования органично вытекали недостатки ее работы, именно поэтому ее собственные научные предположения и умозаключения были наивны и, как мы увидим вскоре, легковесны.
По-видимому, издавая эту брошюру, Лепешинская преследовала одну главную цель - громко заявить о себе в науке. Этим и можно объяснить две тенденции в брошюре: попытку оспорить выводы какого-либо авторитета, чтобы полемикой с ним поднять и свои акции (известный профессор Гурвич для этой цели подходил), и сказать свое слово в науке.
Счастье Гурвича, что в те годы такая брошюрка еще не была достаточным основанием для того, чтобы карательные органы применили к нему репрессивные меры. Десятилетием позже такой заряд злобы, выплеснутый на страницы книги, напечатанной в официальной советской типографии, стоил бы не просто карьеры, но, возможно, и жизни ученому.
Но ее "научные" предложения не принесли Лепешинской славы. Уже и по тем временам они были слишком примитивными. Например, она высказала утверждение, что клетки делятся не в силу сложных закономерностей развития, а в результате простой механической причины переполнения их молекулами. Это заявление она облекла в оболочку диалектико-материалистической фразеологии о переходе количественных изменений в качественные:
"В клетке иод влиянием усиленного питания накопляется известное (?! - B.C.) количество молекул: вследствие увеличенного числа молекул качество клетки изменяется (количество переходит в качество): в ней объем массы не соответствует поверхности".
Заявление, что молекулы "накопляются… под влиянием питания", было сильно неточным и для тех лет: уже было точно известно, что клетки синтезируют нужные им молекулы из поглощенных веществ, разлагаемых внутри клеток до простых компонентов. Было твердо установлено и другое: все ненужное клеткам выносится из них наружу.
Еще более странным выглядело заявление об "усиленном питании". А при питании НЕ УСИЛЕННОМ молекулы не накапливались бы? И, наконец, безответственным, хотя и модным было противопоставление понятий "ОБЪЕМА МАССЫ" и "ПОВЕРХНОСТИ" клеток!
Основанием для сказанного выше Лепешинская выставляла другое утверждение, столь же беспочвенное в теории и не подтвержденное никакими опытами (все доказательство сводилось к словам, что оно "лежит на поверхности"):