* * *
"Ужасы тоталитаризма" западный человек представляет себе убого. При слове "СССР" большинство европейцев и американцев начинают воображать многомиллионные лагеря за колючей проволокой, сырые застенки КГБ, оснащенные по последнему слову палаческой техники, многочисленные патрули на улицах и вездесущих стукачей, одетых в плащи и непременные шапки-ушанки.
Изображения этих же самых ужасов они требуют и от писателей - от Яна Флеминга до Эдуарда Тополя. В результате даже те щелкоперы, которые приехали из "отечества свободного" активно разводят в своих книгах "развесистую клюкву", которую западники поглощают с превеликим удовольствием, искренне веря, что это и есть русское национальное блюдо.
Даже те, кто активно сочувствует советскому народу, угнетенному правящей верхушкой, и представляет себе 1/6 суши более объемно, иногда впадают в оторопь при столкновении с некоторыми явлениями советской действительности.
Многие социологи, политологи и психологи, изучавшие события, которые имели место в Крыму 1980 года, по своей западной наивности потрясались: отчего последовал социальный взрыв, ведь крымцы были готовы к аншлюсу и представляли себе его последствия!
Так прогрессивный европеец или американец, везя в СССР нелегальную литературу, готов быть схваченным КГБ и подвергнуться самым жестоким истязаниям, но не готов обнаружить в своем общепитовском супе таракана.
Что ты мне рассказываешь про концлагеря и психбольницы? Обо всем этом подавляющее число населения не знает и знать не желает. С таинственным и ужасным КГБ сталкивался едва ли каждый сотый советский гражданин. А вот ты поживи двадцать лет на 18 м2 с женой, детьми и тещей, сортир общий на 12 комнат, ты постой с пяти утра в очереди за маслом - "не больше пачки в одни руки". Ты приди 22-го апреля на "субботник" и отработай полный рабочий день - "добровольно" и бесплатно. Бесплатно, парень, без кавычек, это не ошибка наборщицы! Ты усвой, наконец, что ПИВА НЕТ. Пива нет, понимаешь?
Не понимаешь? Ну, тогда ни хрена ты не знаешь об ужасах тоталитаризма, и нефига размахивать последним "Курьером" со статьей господина Лучникова.
… Крымские егеря, в принципе, были готовы к тому, что их повяжут - "интернируют", как они выразились. Более или менее они были готовы к тому, что офицеров изолируют и запрут на гауптвахте. Скорее менее, чем более, они были готовы к тому, что им не позволят под честное слово остаться в казармах, а сгонят на огороженную сеткой футбольную площадку. Почти не готовы они были к тому, что их не будут кормить в течение ближайших трех суток (поваров заперли вместе с ними, вольнонаемные поварихи так и не показывались из коттеджа, в который их увели советские десантники). И уж совсем они были не готовы к тому, что им не позволят удовлетворять одну из самых базовых человеческих потребностей в специально отведенном для этого месте. Проще говоря, им не позволят пройтись тридцать метров до сортира, устроенного в учебно-тренировочном комплексе, чтобы тренирующимся не пришлось бегать от жилого комплекса.
- Вас тут четыреста человек народу, - пояснил советский десантник унтеру Новаку, выдвинутому солдатско-унтерским составом в качестве парламентера. - А нас - сорок. Если каждого водить в сортир под конвоем, мы тут все ноги собьем.
В ответ на предложение отпускать всех под честное слово советский лейтенант только рассмеялся и посоветовал оправляться на месте.
Крымцы были возмущены не столько оскорбительной сутью предложения, сколько выказанным недоверием. Ведь никто из них не собирался бежать, они согласны были примириться с изоляцией на этом пятачке, огороженном сеткой, с отсутствием пищи, с пренебрежительным обращением… Но недоверие их обижало. Разве присоединение к СССР не было доброй волей Крыма? Разве крымские форсиз в целом и егеря в частности проявили при сдаче хоть малейшие признаки экстремизма и конфронтации? Они полностью доверились советским солдатам - почему же те не хотят доверять им?
Новак прикинул обстановку. Дренажные люки представлялись единственным выходом из положения, но дело осложнялось солнечной погодой и постоянно увеличивающейся температурой. Скоро здесь просто будет нечем дышать.
- Петр… - обратился кто-то к Новаку, - Они не могут так поступать…
- Когда они входили в Чехословакию, - осклабился унтер, - они пользовались для этих целей подъездами домов. Дренажная система, по-моему, все-таки лучше.
Прогнозы унтера оправдались. Через час над стадионом распространилась неописуемая вонь, и Новак, как ему было ни горько, внес в это свою лепту, ибо деваться было некуда. Он, правда, на минуту подумал о том, чтоб отлить на столбик ограды, в самой непосредственной близости от сапог советского солдата, но отказался от этой мысли.
Некоторым утешением крымцам могло послужить то, что советские солдаты тоже не особо комплексовали. В их распоряжении был, правда, учебно-тренировочный сортир, но, поскольку было жарко, большинство десантников в неимоверных количествах поглощали пиво, которое через некоторое время требовало выхода. Посадочных мест в сортире было шесть, а желающих воспользоваться услугами заведения - гораздо больше. В результате стены из ракушечника скоро украсились живописными (как двусмысленно звучит это слово в данном контексте!) потеками.
Новак сидел на горячем тартане, подстелив под себя куртку, и курил сигарету за сигаретой. Время от времени он окидывал поле взглядом и определял градус, до которого раскалилась людская масса. В тесноте, в жаре и вони эта масса довольно быстро приобрела характер критической. Под влиянием температуры шло броуновское движение умов. Новак криво улыбался: похоже, ротный прав. Еще немного - и они созреют. Как бы потом не пришлось сдерживать их, остужая самые горячие головы.
Его отделение гужевалось неподалеку. Четверо бывших караульных продолжало игру в кости, Вайль и Швыдкий слушали радио (тихонько, чтоб не привлечь внимания часовых), Вашуков лежал на спине и, похоже, спал, Ганжа и Искандаров принимали участие в оживленной дискуссии вокруг Идеи Общей Судьбы.
Новак еще раз окинул поле орлиным взглядом и углядел очаг начинающейся истерии. В руках товарищей по отделению Мясных и Меджиева бился рядовой Белоконь. Силовой захват и болевой захват не могли обездвижить и обеззвучить его полностью, так что он местами дергался и хрипел:
- Пустите, гады! Let me go, you bastards!
- Что случилось? - небрежно спросил Новак у коллеги, унтера Лейбовича.
- Этот кретин собирается лезть через забор и бежать в городок. Ему показалось, что он слышал там крик жены…
Сам Лейбович тоже держался несколько напряженно.
- А он соображает, что его просто застрелят?
- Он сейчас ничего не соображает…
Сквозь толпишку, сгустившуюся уже довольно плотно, продрался рядовой Масх Али с пластиковым пакетом, полным воды из фонтанчика (слава Богу, на футбольном поле была хотя бы вода!). Пакет был вылит на голову Белоконя и тот притих. Осторожно и медленно егеря разжали руки, Белоконь опустился на колени и разрыдался.
- Хватит реветь, придурок. - процедил Новак. - Не у одного тебя там баба.
- Ага, - прохрипел Белоконь. - Ты свою вывез!
- Потому что был чуть-чуть умнее тебя.
Новак оглядел всех собравшихся.
- Вот так и будем тут торчать, пока нас всех не погрузят в вагоны и не отправят в Союз, да? Или кто-то еще верит в сказочку про то, что советские солдаты возьмут нас в переподготовку?
Он швырнул окурок на землю и смачно растоптал.
- Я видел, как они ведут себя. В шестьдесят восьмом. Тогда я от них убежал. Но больше бегать не собираюсь.
- А что ты собираешься, Новак? - заорал Лейбович. - Что ты собираешься, такой умный? Ну-ка просвети нас!
- Не ори, Сол. Пока вы ссали в дренажную систему, я взял один квадрат резины и положил на один дренажный люк. Ближе краю. И сел на него. После темноты можно будет поднять решетку и попытаться выйти наружу.
Солдаты переглянулись. Дренажная система выходила на крутую стену под автобаном. Высота была метров пять, при известной сноровке можно легко спуститься и в темноте.
- Все не выберутся, - после полуминутного молчания заметил ефрейтор Валинецкий.
- А всем ли надо выбираться? - оскалился Новак. - Может, кому-то и здесь неплохо? Может, кто-то на все готов ради Общей Судьбы?
- Хватит трепаться, чертов чех! Что ты собираешься делать?
- Поднять своих "нафталинщиков". И если ты, чертов поляк, пойдешь со мной, у нас будут целых два отделения… Захватим оружейный склад и вдарим по здешнему конвою. А в это время остальные начнут холитуй здесь…
- С чего ты взял, что "нафталин" поднимется?
- Вечером прозвучит "Красный Пароль".
- Не засирай мне мозги! Кто его передаст?
- Капитан обещал мне, что вечером пройдет "Красный пароль".
- А как он это сделает? Он что, Господь Бог? - спросил какой-то рядовой из первой роты.
- Он - наш ротный, - ответил за Новака Искандаров. - Он сделает то, что обещал.
- Это война… - робко сказал кто-то из солдат.
- Война! - подтвердил Новак. - А ты думал, хрен собачий, что это пикник? A little party on а sunny day? Конечно, война. И нам придется воевать, если мы не хотим сгнить тут в своем дерьме… За каким шайтом вы записывались в армию, если не собирались воевать? Чтобы пощеголять в красивой форме?
- Офицеры, - напомнил Лейбович.
- Офицеры сейчас - мы. Ну, кто как? Или я бегу один?
- Не один, - Лейбович протянул ему руку. - Я вот что подумал: если "нафталинщики" откажутся идти, то и шут с ними. Мы прихватим парочку отделений отсюда и просто заберем у наших полуштатских оружие.