* * *
Филоненко вернулся в Центр после обеда, встрепанный какой-то и мрачный.
– Не знаю уж, что там Сталин говорил по телефону, но Берия стоял навытяжку, бледный и потный, – проговорил он, поглядывая на Виктора с Мишкой.
Начальник службы безопасности чувствовал себя виноватым.
– Вы тут ни при чем, – покачал Михаил головой. – Сотрудников в Центре хватает. Что же, к каждому по охраннику приставлять? А толку? Да хоть грузовик с охранниками пусти за Марленом, это ничего не решит. Вспомните историю с Абакумовым! Да и что это за жизнь – под вечным присмотром!
– Так-то оно так… – прокряхтел Филоненко, поглаживая колени.
Тут в пустовавшую лабораторию стремительно вошел Марленыч.
– Ну? – вперился он в безопасника.
– Значит, так. – начальник СБ хлопнул ладонями по коленям. – Марлен, скорее всего, жив. Даже наверняка – его похитили. Мы очень боялись, что тут немцы замешаны, но нет, всю операцию провернули англичане. Нагличане… Наша "неотложка" засветилась на аэродроме – самолет Королевских ВВС принял на борт дипломатическую почту и якобы двоих сотрудников посольства – ходячего и лежачего. Полагаю, это были Лушин и Марлен. Перехватить их можно было, наверное, но кто ж знал! Самолет садился в Астрахани, заправился и продолжил полет – в Тегеран. А сейчас уже поздно. Если в Иране они не слишком задержались, то сейчас уже к Каиру должны подлетать. Ну, это мы все сами разведали, а буквально час назад пришла шифровка из Лондона – наш агент в МИ-6 сообщил, что Лушин был завербован перед Новым годом самим Мензисом. Он прошел стажировку в разведшколе, после чего его направили с караваном в Архангельск. Лушин – его настоящая фамилия, и он действительно инженер-авиатор, или как это там у вас называется…
– А кто сообщил, какой агент? – неожиданно поинтересовался Вика. – Не Ким Филби, случайно?
– А ты откуда знаешь? – вытаращил глаза Филоненко.
– Он слишком много знал, – процитировал Краюхин, криво усмехнувшись.
– А… ну да…
Тимофеев-старший, стоявший в дверях, серьезно спросил, ни к кому не обращаясь:
– Что будем делать?
– Думать будем, – вздохнул Илья Марленович.
* * *
…А война гремела и гремела, чудовищным круговоротом стали и огня, дыма и крови корежа землю Харьковщины и Луганщины, калеча и убивая толпы народа, отмеченных красной звездой или черной свастикой.
Силы, противостоящие РККА, были огромны. Дивизии всяких румын да хорватов с итальяшками можно было не считать, но лишь одна 6-я армия Паулюса располагала четырнадцатью пехотными дивизиями, тремя тысячами орудий и минометов, семьюстами танками. Сверху ее прикрывал 4-й воздушный флот Рихтгофена, а это тысяча двести самолетов.
Рядом наступала 17-я немецкая армия, 1-я танковая армия Клейста и 4-я танковая армия Гота.
Казалось невозможным сопротивляться их "штурму и натиску", но Красная Армия держалась – за весь июль немцы продвинулись к востоку всего на шестьдесят километров. Продвинулись, громоздя за собой груды горелой брони и тысячи безымянных могил.
Дым почти не рассеивался над степью. Чадило над всем миром – рвались снаряды на райских островах в Тихом океане, вздымая белый коралловый песок. Красный зернистый вихрился под ударами фугасов в Сахаре. Бомбы падали на вечную мерзлоту Заполярья, торпеды скользили под голубыми водами Средиземного моря.
А где-то над мутными водами Евфрата, над желтыми барханами Сирийской пустыни реял крошечный "Либерейтор"…
2
Не обращая внимания на Лушина, Марлен взял в охапку сразу три одеяла: одно подстелил, другое сложил под вид подушки, а третьим укрылся – было довольно прохладно.
Злость и унижение, клокотавшие в нем поначалу, утихли, сменяясь депрессией. Исаев чувствовал себя совершенно беспомощным. Понятно, что нужно было бежать и – желательно! – наказать похитителей. Но как?
Хорошо какому-нибудь Шварценеггеру: берет шестизарядный "кольт" – пиф-паф! И взвода нет. А в реале все куда сложней.
Вот садились они в Астрахани. И что?
Было видно, как подкатывает "наливняк", как солдатики споро организуют заправку, как меняются куревом с пилотами, штурманом и бомбардиром "Либерейтора". И что ему, в пыльный иллюминатор лбом колотиться? Или орать: "Спасите! Помогите!"? Так, во-первых, не докричишься, а во-вторых, стыдоба же. Надо самому выбираться.
Не доверял ты Антону? Не доверял. Так почему не уберегся?
Господи, да что об этом говорить – под крылом уже битый час скользит зеленый гофр Каспийского моря. Следующая остановка в Тегеране, наверное.
Марлен подумал – и с сожалением оставил идею пробиваться наружу. Тут вроде как через бомболюк поднимается экипаж, не очень-то и пробьешься. То ли там сдвигаются створки, то ли раздвигаются – непонятно. И целая банда летунов.
Особенно трое стрелков – они все в хвостовой части, где он сам обретается. Задний стрелок самый подозрительный, то и дело заглядывает. Бдит, зараза.
Если подумать, то выход у него всего один – отобрать пистолет у Антона, связать или прикончить этого долбаного агента, явиться к пилотам и вежливо попросить парашют. И… нет, не спрыгнуть храбро вниз! Эти ж гады сразу развернут "Либерейтор" и мигом расчленят парашютиста из пулеметов. "Да не достанься же ты никому!"
Нет, надо экипаж здорово проредить. То есть сначала кокнуть Антона, уложить его и накрыть одеялом. Баю-баюшки, аминь.
Потом по очереди пристрелить пулеметчиков. Или оглушить, чтобы без шума. А что? Али мы не в разведвзводе служили? И не десантники ли мы? То-то.
Уделать, значит, стрелков, и тогда уже завалиться к пилотам в гости. Бомбардиром тоже можно пожертвовать.
Хм… Вообще-то, усложненный план получается. И зачем тогда, спрашивается, вообще с парашютом сигать? Тычешь в затылок летчику ствол и вежливо так просишь: "Дядя, поворачивай оглобли!" И дядя покорно доставляет тебя… Ну, скажем, в Баку. Или в Тбилиси. А что? На сцену из боевика тянет вполне. Вот именно…
…Лежать было жестковато. Марлен терпел-терпел да и вернулся в сидячее положение. Привалился к гофрированному борту и уставился куда-то поверх головы Лушина.
Сейчас, когда эмоции более-менее "отстоялись", он по-прежнему не испытывал страха. Неизвестно, что бы он чувствовал по дороге к Берлину, посади его в "Юнкерс", но в "Либерейторе" было спокойно.
И противно. Просто мерзко.
В той реальности американцы вывезли из Германии ученых-ядерщиков. Говорят, их держали в бомбоотсеке – если бы стали наседать "Мессершмитты", то научников просто сбросили бы, по принципу "ни вам, ни нам".
И каково было потом Оппенгеймеру и всей его команде? Работать на чужого дядю, неумного здоровяка? Обтесывать ему ядерную дубинку?
А чем его заставят заниматься? Ракеты клепать? Или транзисторы вымучивать? Не-ет, про электронную начинку лучше помалкивать. Надо полагать, это "русское чудо" пока неизвестно на Западе. Правда, одна из "С-15" упала на территории противника, нештатно сработав, но БЧ самоликвидировалась, и все транзисторы – в пыль. А всякие ПРД с ЖРД немцам уже ведомы…
– Думаешь, как бы сбежать? – внезапно послышался голос Антона.
Марлен опустил глаза на Лушина. Шпион не выглядел довольным.
– Думаю, – признался Исаев.
Антон кивнул понятливо.
– Если честно, я не хотел твоего похищения, – сказал он. – Вот и переживаю сейчас. Оказывается, что воли и решительности во мне маловато. Мне приказали, я подчинился. Знаешь, однажды после школы я надумал продемонстрировать свою брутальность. Было это на ферме одной тетки, дальней родственницы моей матери, в Шотландии. Единственный работник этой тетки был в отъезде, а она хотела приготовить рагу из кролика. И вот я сам вызвался кролика забить. Взял этого серого пушистика, отошел в кусты и стукнул колотушкой. Кролик задергался, и я добавил. Потом кое-как снял шкурку… И до сих пор ощущаю неприятное чувство. Зачем, думаю, я его убил? Какая в том была необходимость? Нет, головы курам я рубил и до, и после, но что мне этот кролик сделал? Беспомощный, беззащитный… А я его – колотушкой по башке, по ушам длинным… Вот и с тобой та же история. Зачем, думаю? Чего я этим добиваюсь? Англию спасаю? Так ведь, снижая обороноспособность СССР, я автоматически помогаю Германии! И что мне та Англия? Или… Не знаю… Я только в России наблюдал, как совершенно незнакомые люди могут делиться сокровенным, душу открывать перед чужими людьми. В Англии все ходят в футлярах, и зачастую ключи от этой "тары" давно утеряны. Вот и меня потянуло на откровенность… Может, я просто уяснил для себя, что рожден русским? Не знаю. Смутно все как-то, неопределенно… И тоска… В точности по Достоевскому.
– На Западе любят говорить, чтобы русских изучали по Федору Михайловичу, – усмехнулся Исаев. – Вот только забывают при этом, что Достоевский и сам был болен, и героев описывал явно нездоровых. Русские люди гораздо проще, и лучше, и хуже "Братьев Карамазовых".
Лушин медленно покивал. Внимательно посмотрев Марлену в глаза, он серьезно сказал:
– Ты думал о том, как бы поубивать экипаж, чтобы не мешал, и покинуть самолет?
– Откровенность за откровенность? – усмехнулся Исаев. – Думал. Но прежде надо было убить тебя. Пистолета ради.
Антон кивнул и вынул "Вальтер". Проверив, не снят ли предохранитель, он протянул оружие Марлену, рукояткой вперед.
– На.