- Слушай, а это мысль! - вскинулся Иван. - Разыскать похожего на меня внешне человека. Отрубить ему башку. Нанять мальчонку поплечистее, чтобы поверили в его победу надо мной. Мальчонка отвезет "мою" башку Марку, получит деньги, мы ему заплатим комиссионные, а сами со всем богатством слиняем куда-нибудь далеко-далеко, чтобы уж все по-честному. Уплывем, например, в Индию. Там сейчас хорошо. Культура высокая, не то что здесь. Ватсьяяна как раз свою "Кама Сутру" пишет, круглый год тепло, фруктов навалом, и все только о любви и думают
- Красиво рассказываешь, только по истории тебе - двойка, - сказала Маша. - Ватсьяяна шесть веков назад помер.
- Но трахаться индусы от этого не перестали?
- Нет, трахаться они не перестали, - как-то автоматически серьезно ответила Маша, а потом словно проснулась. - Ванька, что ты несешь такое?! Я вот иногда смотрю на тебя и удивляюсь: и как это Мырддин доверил такому идиоту одну из серьезнейших ролей в мировой истории! Нам же по легенде надо жить. Забыл, что ли? По ле-ген-де.
- А мне надоело жить по легенде! Я хочу провала и перевербовки! Я хочу выйти из этой игры и вести свою!
- Попробуй, шпион-недоучка. Думаешь, это тебе как из КГБ в ЦРУ? Не-е-ет, это совсем другое. Можешь попробовать. Только в Индию к тамошним апсарам без меня поедешь. То есть нет… Апсары - это у них на небе, вроде ангелов, а по земле там ходят роскошные падмини - женщины, похожие на лотос. Без меня поедешь.
- Без тебя не поеду! - закричал Иван и кинулся целовать Машу.
На том и закончился разговор.
А бывали темы посерьезнее.
- Слушай, - предложил как-то ночью Иван, - давай все-таки разберемся: вот мы с тобой как Тристан и Изольда все-таки правы или не правы?
Они сидели возле умирающего костра, и последние отблески его были уже слабее, чем серебряный свет поднявшейся почти в зенит полной луны.
- Давай разберемся, - согласилась Маша.
Курнебрал заснул, было слышно, как он похрапывает в глубине пещеры, и можно стало говорить по-русски. При оруженосце они старались не переходить на родной, помня о недюжинной сообразительности и цепкой памяти старого лотианца. Кому это надо, чтобы кельты и бритты обучились русскому и исказили в итоге фонетику и семантику всех европейских языков.
- Давай разберемся. Я тебе сразу хочу сказать, наш любовный треугольник - это дело только нас троих, и больше никого.
- Любовный квадратик, - поправил Иван.
- Треугольник, - настойчиво повторила Маша. - Квадратик наш уехал давно. Так вот. Мы с тобой любим друг друга. Король тоже полюбил меня. Да, да, полюбил, не морщись. И наконец, ты давно и серьезно любишь Марка - как дядю, как отца. Это очень сложный клубок отношений. Нам и самим разобраться непросто, а тут еще бароны! Они не помогают, а мешают. Они влезают в сферу нашего интима без всякого на то права.
- Постой, Машунь, по-моему, ты рассуждаешь с позиций эмансипированной женщины двадцатого столетия. Давай уж тогда поговорим с этими дремучими мужланами о правах человека, о свободе совести…
- Да нет же, Ваня, ты ничего не понял! Двадцатый век тут совершенно ни при чем. Если бы ненавистные нам бароны выступали против моей супружеской измены и требовали соблюдения придворных приличий и только! Если бы! Да им плевать на моральный облик короля и королевы, они просто за власть дерутся. Ну вспомни: они же хотели твоей смерти еще задолго до моего появления. Ты у них с самого начала как бельмо на глазу! Ты, а не я. Понимаешь, если бы этот, прости Господи, Гордон, а также Мерзадух и иже с ними, если бы все они требовали соблюдения Закона, Закона-с большой буквы, я бы первая сказала: "Вы правы" - и подчинилась Фемиде.
- Ой ли?
- Честное слово! Вот тебе крест, подчинилась бы. Нет, не пойми меня неправильно, я бы, конечно, спала с тобой - а как иначе? Я же люблю тебя и хочу быть честной перед собой и перед Богом, но я бы подчинилась Фемиде и приняла безропотно положенное мне наказание. Но в том-то и дело, что нет у них тут никакой Фемиды. То есть какая-то есть, конечно, но они свои же законы нарушают с небрежностью и легкостью почище наших новых русских. "Все мое", - сказало злато. "Все мое", - сказал булат. "Все куплю", - сказало злато. "Все возьму", - сказал булат. Это Пушкин напишет Александр Сергеевич через восемьсот с лишним лет. А они тут сейчас живут по тому же принципу. Нет здесь законов ни для денег, ни для меча.
- Беспредел, - сказал Иван.
- Беспредел, - согласилась Маша.
- Ну хорошо, ты говоришь, что согласилась бы принять наказание. Значит, строго по закону ты готова гореть на костре?
- Да на каком костре, Ваня?! Ты просто не знаешь местных законов. Вот послушай. Цитирую по памяти. Наша ирландская королева Медб отвечает на упреки мужа своего Айлиля в измене: "Я дала тебе договорный дар и утренний дар, в том числе энеклан, ну то есть пластинку красного золота в ширину твоего лица и серебра весом твоей левой руки. Поэтому теперь не тебе, а мне следует искать возмещения - за насмешки и упреки, а ты уже ревновать не должен". Были, конечно, варианты. У валлийцев, например, полагалось, то есть полагается, преподнести золотой прут в рост короля плюс тот же энеклан. Чувствуешь, какой класс! Спи с кем хочешь, только заплати. Наказание - штраф. И никаких казней. Никакого битья палками, как на Востоке. Вот они, мудрые и гуманные кельтские законы. А этот козел Марк - просто самодур. Для него, видишь ли, закон не писан. У него животные инстинкты взыграли, и все: я - начальник, ты - дурак.
- Вот оно что-о-о… - протянул Иван ошарашено.
- А ты думал! У них тут, правда, с гуманизмом некоторый перебор. Вот тебе пример дальнейшего развития подобной юриспруденции. "Салическая правда", свод законов древних германцев, века на два, кажется, попозже. Титул пятьдесят седьмой: "Тот, кто убивает человека, должен уплатить виру его друзьям". Вира - это простое денежное возмещение.
- Слушай, Машка, если вернемся, я в Государственной Думе выступлю. Будет чему поучить парламентариев!
- Как же, этих научишь!..
Интересные были разговоры. И жизнь вообще казалась интересной. Яркой, необычной, счастливой, безоблачной.
Так прошло лето.
А осенью начались первые неприятности.
* * *
Однажды утром, солнце уже взошло, Тристан проснулся, почувствовав, как тянет холодом с улицы, то бишь снаружи (какая там, к черту, улица в Мюррейском лесу?). Заморозки уже случались по ночам. Неужели не закрыл с вечера дверь? Поднялся, подошел. Да нет, уж слишком большая щель, про такую не забудешь. Значит, Курнебрал выходил утром и совсем недавно. Где же он теперь шляется?
Выяснить это Тристан не успел. Дверь стала медленно, со скрипом, как в фильмах Хичкока, открываться, и над ней появилось искаженное жуткой гримасой лицо Денейлона. Меч уже был в руке у Тристана и вздрогнул он не от страха - просто от неожиданности. Вздрогнул, мгновенно собрался и приготовился к бою.
Но биться оказалось не с кем. Дверь распахнулась настежь, в проеме стоял хохочущий Курнебрал и левой рукою придерживал длинный шест с наколотой на него сверху головой Денейлона.
- Ну и шуточки у тебя, дорогой мой наставник!
- Извини, если напугал.
- Меня нельзя напугать, ты же знаешь, Кур.
- Знаю, - отозвался оруженосец. - Но я правда хотел сделать тебе приятное. Разве плохо начать день со взгляда на отрубленную голову своего врага?
- Спасибо, Кур, считай, что ты сделал мне приятное. Просто я еще не проснулся.
"Господи! Как же мы далеки друг от друга! Ведь вроде бы порядочный, добродушный, можно сказать, культурный человек, а бегает с отрубленной человеческой головой, как людоед из племени мумбо-юмбо. Наверное, я никогда к этому не привыкну. Ни в Чечне, ни здесь не принимал я этих варварских обычаев. Но всегда приходилось делать хорошую мину при плохой игре".
- Расскажи, Курнебрал, как ты победил моего врага, - попросил Тристан, потихонечку приходя в себя.
И верный оруженосец рассказал. Ничего особенного в его истории не было. Охотился, заприметил всадника вдалеке, подкрался, узнал ненавистного барона, открыто и смело выехал навстречу, барон растерялся, и, пока дергал свой меч из ножен, твердая рука Курнебрала уже взлетела ввысь и точно опустилась на шею предателя.
И почему они стали называть их предателями? Наверное, просто разжигали в себе ненависть. Ведь не могли эти хитрые бароны предать Тристана по одной простой причине: они никогда не давали ему никаких клятв на верность. Ну да и черт с ними, с феодалами проклятыми! Одним гадом меньше. Действительно хорошо. Он должен, должен убеждать себя в том, что это хорошо. Он на войне. И подлые бароны - враги. Только не надо радоваться чужой боли и не надо, никогда не надо умиляться и любоваться всей этой грязью. Вот что главное. На войне - особенно.
- Откуда он здесь взялся?
- Не знаю, сэр. Может быть, охотился, а может, и вас искать приехал. Но так или иначе его друзья найдут теперь обезглавленное тело, и, я думаю, долго еще никому не захочется совать нос в эти места.
- Ты правильно думаешь, Курнебрал, - проговорил Тристан задумчиво и, зацепившись в памяти за слово "друзья", повторил про себя: "Если убиваешь человека, уплати виру его друзьям".
Тристан отстегнул от пояса мешочек с золотыми монетами, отсчитал пять штук (хватит с них!) и протянул оруженосцу:
- Пойди положи эти деньги поверх трупа.
- Зачем, сэр?
- Есть такое правило, Кур. Пойди сделай, как я сказал.