Родители у Марьи Ивановны были не знатны и не богаты, отец, выходец из солдатских детей, дослужился до бригадира, промежуточного звания между полковником и генерал-майором, упраздненного нынешним императором. Вместе с тем за верную службу царю и отечеству ему кое-что удалось скопить и оставить сыну и дочери кроме дворянского звания небольшое состояние. Умер он после ранения, полученного в Турецкую войну 1787 года, когда сыну было семнадцать, а дочери шестнадцать лет. Мать ненадолго пережила мужа, и дети остались сиротами.
К Марье Ивановне сваталось несколько женихов, с одним уже все было сговорено, но брак расстроился из-за исчезнувшего приданного, проигранного братом. Потом он и сам лишился службы и, чтобы не умереть с голода, брат и сестра на последние деньги открыли постоялый двор, который мог дать возможность безбедно существовать, если бы не пагубная страсть Поликарпа к игре.
О технологии душегубства женщина почти ничего не знала, могла только догадываться. Случалось обычно так: поселялся постоялец вечером, а утром от него и следа не оставалось, брат же после этого завеивался по игорным притонам.
Грустный рассказ меня утомил, и я прилег на постель.
- Простите, мне нужно немного отдохнуть, - сказал я, - потом придумаю, как нам отсюда выбраться.
- Ничего не получится, - покачала головой Марья Ивановна. - Нам от Поликарпа не уйти.
Я не стал спорить, лежал на кровати, пытаясь расслабиться. Голова немного кружилась, но, в остальном, самочувствие было приличное. Что делать дальше, я пока не знал. Наш постоялый двор находился на незначительной параллельной дороге, ведущей в сторону центра из Царского Села. Поликарп Иванович нарочно выбрал такое место, от которого до ближайших соседей было не докричаться, так что ни на какую помощь извне рассчитывать не стоило.
- Марья Ивановна, а какое у них есть оружие? - спросил я, имея в виду братца-разбойника с товарищами.
- Кистени, наверно, - неуверенно ответила она, - ножи видела, у брата еще есть ружье.
- Со двора на большую дорогу мы сможем пройти?
- На задах, за нашим подворьем, есть лаз на пустырь, оттуда можно попасть на соседнюю улицу. Только зря все это, нам нипочем из дома не выбраться.
- Ну, вдруг получится, - неопределенно сказал я, догадавшись, как можно будет отвлечь внимание караульных и миновать засаду. - В городе мы сможем найти убежище?
- У нас тетка, матушкина сестрица, живет на Васильевском острове.
В этот момент нашу содержательную беседу прервал громкий стук в дверь.
- Марья, слышишь? Это я, - послышался громкий голос хозяина. - Выходите, не то плохо будет!
- Покайся, пока не поздно, Поликарпушка! - ответила Марья Ивановна. - Смирись, да покайся в грехах. Пусть Хасбулат идет с богом, а мы с тобой поладим. Подумай о наших родителях, каково им с того света на твои грехи смотреть!
- Так и я о том, - обрадовался братец, - мне в твоем басурманине интереса нет, я его и пальцем не трону. Пусть отдаст пистолет и убирается!
- Может быть, и правда, выйдем? - вопросительно обратилась ко мне Марья Ивановна. - Вдруг Господь его вразумил?
- Это вряд ли, - негромко сказал я. - Скажи ему, что мы подумаем.
- Поликарпушка, мы подумаем, - повторила она за мной.
- Думайте, да не задумывайтесь! - сердито крикнул хозяин. - А то велю дверь сломать!
- Первая пуля твоя! - громко пообещал я.
- Так у тебя второй-то и нет!
- А ты зайди, проверь!
За дверями замолчали, потом стало слышно, как разбойники переговариваются между собой, но слов было не разобрать.
- Ладно, думайте, только меня не сердите! Ты, Машка, знаешь, каков я в гневе! - пообещал хозяин, и нас оставили в покое.
Сидеть целый день взаперти без пищи и, главное, воды, да еще без санитарно-технических удобств, было не очень удобно. Правда, у нас на двоих была ночная ваза, но пользоваться ею в моем присутствии скромной девушке будет весьма сложно.
- Расскажите-ка мне, Марья Ивановна, о расположении дома. У вас нет здесь случайно подземного хода или хотя бы подвала?
- Какой там ход, у нас даже подполья нет, копнешь ямку, а там вода стоит.
- Жаль.
Говорить нам было больше не о чем, и я занялся самолечением. Женщина с интересом наблюдала за моими "пассами", потом спросила:
- Ты это что такое делаешь?
- Плечо лечу, - не вдаваясь в подробности, ответил я.
После каждого такого сеанса мое самочувствие улучшалось, но сил на это уходило очень много. Когда я, мокрый от пота, уронив руки вдоль тела, лежал на кровати, Марья Ивановна присела рядом и отерла мне лицо полотенцем.
- Куда уж тебе воевать, тоже выискался, Аника-воин!
- Сейчас станет легче, - пообещал я, начиная испытывать волнение от ее близкого присутствия.
Не скажу, что Марья Ивановна очень мне нравилась, но в моем теперешнем возрасте это не имело особого значения. Один женский запах мог вдохновить на подвиг.
Она же, не подозревая о начинающих будоражить меня желаниях, как на грех, придвинулась еще ближе и начала поправлять подушку, касаясь меня своей мягкой грудью. Я слегка отодвинул голову, так что ей теперь, чтобы дотянуться до дальнего края подушки, пришлось привалиться к моей груди.
- Ты, что это? - удивленно спросила женщина, когда я совершенно инстинктивно, не предполагая ничего заранее, обнял ее за плечи и прижал к себе.
- Так, ничего, - ответил я сквозь зубы, уже не в силах разжать руки.
- Хасбулатка, отпусти! - попросила она, поглядев мне прямо в глаза.
От мути, которую она, наверное, увидела в них, взгляд ее стал испуганным.
- Отпусти, не балуй, - опять попросила она, но уже не так уверенно, как раньше. - Грех это.
Однако меня уже заклинило, и руки не разжимались. Даже недавняя слабость была не помехой.
- Да, конечно, - пообещал я, продолжая удерживать ее.
- Грех это, - сказала женщина с какой-то безвольной обреченностью, как будто все, что должно было произойти, уже решено. - Потом сам жалеть будешь!
Ох, нельзя разговаривать с жаждущими мужчинами таким тоном! Кто же в такой момент думает о последствиях?
- Все будет хорошо, - опрометчиво обещал я, пытаясь поймать ее губы.
- Машка! Выходи! - потребовал из-за двери братец, прерывая наши отношения на самом интересном моменте.
- А ну, иди отсюда! - нервно закричал я. - На каторгу хочешь, мерзавец!
Марья Ивановна, не ожидавшая от меня такой нежданной прыти и резкости, отшатнулась в сторону. Видимо, мой юный вид никак не вязался с командирским тоном.
- Выходи, пожалеешь! - откликнулся Поликарп.
В дверь ударили чем-то тяжелым, так что она даже загудела.
- Ломайте! - приказал кому-то хозяин.
Застучали топоры.
Вместо того, чтобы выворачивать ее наружу, разбойники начали рубить филенку. Колотили они рьяно, но пока без особого успеха. Однако рано или поздно дверь все равно должна была развалиться. Нужно было на что-то решиться. Сеанс самолечения и, возможно, внезапно вспыхнувшая страсть почти вернули мне силы.
Я подошел к окну и выглянул во двор. Там нас поджидали двое крепких мужиков в городском мещанском платье. Они стояли не под окнами, а метрах в тридцати от дома. Увидев меня, закричали и начали угрожающе размахивать руками.
- Уходим через окно, - сказал я Марье Ивановне.
- Как так? - испугалась она, выглядывая следом за мной наружу. - Там же Ганька с Митькой!
- Бери мешок и прыгай за мной, - приказал я, заставляя ее взять мой "сидор" с деньгами. - Ничего не бойся, я с ними справлюсь!
Примеряясь к ударам топоров в дверь, я тяжелым стулом вышиб окно во двор.
Ганька с Митькой бросились к дому.
Я легко соскочил с подоконника во двор и навел пистолет на подбегающих противников. Они, уверенные в своем превосходстве, не озаботились даже запастись оружием.
- Бей его! - закричал один из них и кинулся прямо вперед.
Хлопнул негромкий выстрел. Разбойник споткнулся на бегу и, как бы задумчиво, остановился в пяти шагах от меня.
Второй, еще не поняв, что произошло, бросился на меня и напоролся горлом на острие клинка. Благородная сталь насквозь прошла сквозь мягкое тело, и разбойник, насаживаясь на смертоносный клинок, практически достал меня своим кулаком.
- Маша, быстрей! - закричал я, оглядываясь на дом.
Она выбросила наружу мешок с деньгами и неловко протискивалась через узкое для нее окно. Я вернулся ей помочь, машинально отмечая белизну кожи ее голых ног.
- Бежим! - закричал я, выдергивая женщину из узкого проема.
Путаясь в длинной юбке, она бросилась через двор к дальнему забору. Я, прихватив забытый ею на земле "сидор", побежал следом.
Внутри дома продолжали грохотать топоры - кажется, там ничего не услышали. После нервного порыва я боялся резкого спада, но ничего подобного не случилось, бежал я очень резво. Драться с оставшимися четырьмя вооруженными топорами и ружьем разбойниками желания не было никакого.
Мы беспрепятственно достигли плетня, окружавшего постоялый двор, и перебрались сквозь лаз на пустырь, поросший высокой травой. До ближайшего дома было метров триста. Я всучил мешок Марье Ивановне и как мог быстро пошел к видневшейся невдалеке дороге. Погони за нами до сих пор не было, видимо, дверь в комнату оказалась крепкой и еще не поддалась усилиям нападавших.