* * *
- Вы действительно считаете такой шаг нужным и полезным для блага Франции? - король Людовик XIII внимательно посмотрел на кардинала, силясь разгадать его мысли.
- Несомненно, ваше величество, - почтительно, но твёрдо ответил Ришелье. - Пожар погашен, но искры тлеют. Гугеноты ничего не забыли и ничего не простили, начиная с ночи Святого Варфоломея и кончая осадой Ла-Рошели. Протестанты подобны кровоточащей язве на теле вашей державы, и пройдёт много лет, прежде чем эта язва зарубцуется. Гной из раны надо удалять, вот я и хочу его удалить… в Америку. Пусть она станет для гугенотов землёй обетованной, тем более что они сами лелеют эту мысль. Адмирал Колиньи ещё девяносто лет назад отправлял в Бразилию корабли с поселенцами, и об этом гугеноты тоже помнят. И они будут благодарны вашему величеству за оказанную милость.
Король, насупившись, молчал. Ришелье прекрасно знал, что все сплетни о том, что Людовик XIII всего лишь марионетка в руках своего первого министра, лишены оснований. Король был упрям и своенравен, и единственный способ добиться от него желаемого - это убедить его, а ещё лучше - внушить ему, что мысли первого министра - это на самом деле мысли его величества, совпавшие с мыслями кардинала. Ришелье был мастером придворной интриги - он превосходно ориентировался в гадючьем клубке Лувра, опережая на два хода заговорщиков, с унылым постоянством появлявшихся снова и снова, и мастерски лавировал между самолюбием короля, амбициозной истеричностью королевы-матери Марии Медичи и оскорбленными женскими чувствами королевы Анны. Ришелье исподволь убеждал короля и побеждал, убеждая.
- Наилучшим местом для основания нашей новой колонии будет южное побережье Северной Америки к востоку от испанской Флориды, на юг от Великих озёр, - кардинал с шуршанием развернул заранее приготовленную карту. - А затем мы снарядим экспедицию из Канады, которая, пройдя по ничейным территориям и присоединив их к владениям вашего величества, закончит свой путь на побережье Мексиканского залива - там, где уже будут наши новые поселения. Таким образом, - ладонь Ришелье описала над картой полукруг, - мы опояшем испанские, английские и голландские колонии нашими землями и перекроем всем другим странам доступ на запад североамериканского материка. А потом…
Король молчал, но Ришелье видел, что Людовик потрясён грандиозностью замысла своего первого министра, причём настолько, что уже считает его идеи своими. "Убеждая - побеждай" - с иронией подумал кардинал.
- Но для осуществления этих планов нужны люди. Пройти по неведомым землям сможет и горстка смельчаков, а вот удержать их - для этого потребуются тысячи поселенцев, ваше величество. И мы, отправив за океан гугенотов, а также людей второго сорта, висящих веригами на шее Франции, решим сразу две задачи: избавимся от нежелательных элементов и закрепим за собой огромные новые территории, заселив их и освоив.
- Как бы эти новые территории не стали чересчур новыми… - задумчиво проговорил Людовик. - Тысячи людей, живущих вдали от власти короля и его святейшества папы…
- Не беспокойтесь, ваше величество, - губы Ришелье тронула змеиная усмешка, - вы дотянетесь до гугенотов и через океан. Колония есть колония: она будет зависеть от товаров, привозимых из метрополии, и от военной мощи метрополии, и власть короля Франции будет там незыблемой. А призрачная независимость - пусть они ею тешатся. Пираты Тортуги тоже считают себя независимыми, но так ли это на самом деле?
- Послушайте, монсеньор, - в голосе короля прозвучали доверительные нотки, - я всегда поражаюсь широте вашего ума. Как вам всё это пришло в голову?
- На меня снизошло откровение свыше, сир, - ответил Ришелье и снова улыбнулся: так, что было не понять, шутит он или говорит серьёзно.
* * *
1637 год
Большой галеон тяжело раскачивался на океанских волнах. Корабль был грузным и неповоротливым, но вместительным: в его объёмистых трюмах хватало места и для груза, и для пассажиров. И сейчас большую часть места в этих трюмах занимали люди: сотни людей, плывущих в неведомое.
Манон, свернувшись в комочек, сидела в углу, прислонившись к пиллерсу. Её мутило от качки и духоты - пушечные порты, то и дело захлёстываемые волнами, были задраены наглухо. Путешествие за океан нельзя было назвать приятным: день за днём непривычные к морю переселенцы проводили на батарейных палубах, в тесноте и смраде, довольствуясь тухлой водой, солониной и заплесневелыми сухарями, и с тоской ожидая, когда же всё это кончится. Хорошо ещё, что крысы бегали по нижней палубе и не забирались на среднюю, где спала Манон. И всё-таки девушка была довольна: худшее, как она считала, уже позади. А "худшего" в её жизни хватало…
Всё началось с того, что солдаты короля, посланные на подавление крестьянского восстания "кроканов", походя разграбили и сожгли её родную деревушку, не утруждая себя поисками правых и виноватых, и между делом изнасиловали саму Манон - впятером. Когда всё кончилось, и когда истерзанная шестнадцатилетняя девчонка пришла в себя, она узнала, что её родители убиты, братья и сёстры куда-то пропали, а от убогой хижины, где ютилась семья Манон, остались одни головешки. Жизнь Манон была далеко не сладкой, но хотя бы привычной, а теперь эта привычная жизнь рухнула в одночасье - девушка благодарила Деву Марию за то, что вообще осталась жива. В опустошённых родных местах ей больше нечего было делать, и она побрела в Париж, расплачиваясь собственным телом за еду, ночлег и даже за то, что ей просто показывали дорогу.
В Париже ей повезло (хотя везением это можно было назвать только по сравнению с тем, что девушке уже пришлось испытать). Она устроилась служанкой "за еду и крышу над головой" в грязный трактир в предместьях города: чистила посуду, мыла полы, заблёванные посетителями, и, конечно, спала с хозяином, а также с гостями - за деньги, которые хозяин заведения у неё отбирал, оставляя Манон сущие гроши.
"Везение" было недолгим. В один прекрасный день в трактир заявились королевские мушкетёры, и один из них, статный и черноусый, сказал, заметив Манон:
- Собирайся. Пойдёшь с нами.
Хозяин было заартачился, но мушкетёр холодно посмотрел на него и бросил коротко:
- Разве ты не слышал о королевском эдикте? Или ты собираешься противиться воле его преосвященства?
Хозяин трактира моментально сник и забормотал что-то невразумительное, а Манон пошла с мушкетёрами. Она и слыхом не слыхивала ни о каком эдикте, и только потом узнала, что его величество король Людовик XIII повелел отправлять за море, в Америку, "преступников, пожелавших раскаяться; людей, имеющих в себе силы начать новую жизнь; а также гулящих девиц, дабы они могли стать добропорядочными жёнами и матерями". Ещё в эдикте было сказано, что "в милости своей его величество соизволяет предоставить преимущественные права переселенцам-гугенотам", но это Манон уже не интересовало: за неполный год она потеряла счёт мужчинам, удовлетворявшим с ней свою похоть, и установила, что все они одинаковы - что протестанты, что добрые католики. А через месяц девушка оказалась на борту этого галеона, который теперь несёт её в неведомое.
…Из мутной полудрёмы Манон вывели тяжёлые шаги и грубые руки, схватившие её за плечи. Она открыла глаза и увидела человека в матросской куртке, до глаз заросшего бородой.
- Побалуемся? - деловито предложил бородач, осклабился и, не дожидаясь ответа, повалил Манон на палубу (острые стыки досок больно врезались в спину девушки) и задрал ей юбку. Соседи, сидевшие рядом, отвернулись, делая вид, что ничего не происходит.
Манон не сопротивлялась - ей было всё равно, - только подумала с горечью: "Вот тебе и новая жизнь - опять всё то же самое…".
- Гийом! А ну-ка… - раздался негромкий, но властный голос.
Матрос поспешно отскочил, придерживая расстёгнутые штаны. Манон села, натянув задранный подол платья на свои обнажившиеся коленки.
Перед ней стоял офицер - это было видно по его камзолу и длинной шпаге.
- Ты не знаешь приказа господина Гиттона? - процедил офицер, глядя на матроса, и взгляд его не предвещал Гийому ничего хорошего. - Эти женщины не для блуда - они будут матерями будущих детей Новой Франции. Не путай эту девушку с портовой шлюхой, Гийом. Пошёл прочь, негодяй!
Бородач втянул голову в плечи и полез наверх по трапу, бормоча что-то себе под нос, а офицер посмотрел на Манон. И она смотрела на него, как смотрят на что-то такое, чего не может быть в этой злой жизни. Их взгляды встретились и никак не могли разойтись…
Манон показалось, что минула целая вечность, хотя на самом деле прошло меньше минуты, прежде чем она услышала:
- Пойдёмте со мной, мадемуазель.
И она пошла, слыша за спиной завистливый шёпот: "Повезло потаскушке…".