* * *
1778 год
По улицам Санкт-Петербурга металась стылая позёмка.
Лёгкий возок, запряженный парой лошадей, скользил по заснеженному Невскому проспекту, направляясь к Зимнему дворцу. Маркиз де Жюинье, французский посланник при дворе русской императрицы, сидел нахохлившись и спрятав нос в меховой воротник шубы. Ему не нравился холод этой варварской страны - то ли дело солнце Шампани или Прованса, - но господин посланник был верным слугой своего короля и ехал к Екатерине II по делу чрезвычайной важности.
Его племянник шевалье де Корберон, секретарь французского посольства, в отличие от своего дядюшки, не слишком страдал от холода. Молодой барон шустро вертел головой, провожая взглядами встречных барышень и пытаясь оценить стройность их фигур, скрытых мешковатой зимней одеждой. "Здешние балы по блеску не уступают балам Версаля, - думал он, - а женщины… О, женщины - это самое интересное, что есть в России!".
Французов встретили у парадного подъезда дворца и незамедлительно препроводили в кабинет императрицы. Екатерина сидела за столиком, заваленным бумагами и украшенным пером и чернильницей - аудиенция предполагалась деловая.
"Государственного ума женщина" - подумал де Жюинье.
"А она всё ещё привлекательна" - подумал де Коберон.
"Экий ты бычок" - подумала Екатерина, оценив внушительную вздутость его лосин.
После положенного этикетом обмена любезностями на французском языке стороны перешли к делу - русская императрица ценила время и не желала тратить его попусту.
- В американских владениях моего короля беспорядки, - сообщил де Жюинье.
- Сие мне известно, - кивнула императрица. - Мятежники доставляют вам немало беспокойства, не так ли?
- Хуже, ваше величество, - господин посланник состроил кислую мину. - Они не признают более власти короля и намерены отделиться и жить по своему усмотрению.
- Печально, - согласилась Екатерина и спросила напрямик: - А я-то тут при чём?
- Его величеству Людовику XVI, - де Жюинье подбирал слова, сознавая важность момента, - хотелось бы, чтобы ваше величество сочло возможным оказать Франции военную помощь. Проше говоря, - пояснил маркиз, плюнув на дипломатические изыски, - не сможете ли вы послать в Америку своих солдат?
"Вот как! - мысленно ахнула Екатерина, бросив быстрый взгляд на шевельнувшуюся портьеру, скрывавшую дальний угол кабинета. - Ай да король Людовикус - моих солдат ему подавай!".
- Подумайте, ваше императорское величество, - продолжал посол Франции, - эти проклятые бунтовщики злоумышленно покусились на божественное право королей - он не признают власти своего монарха! Опасный прецедент, ваше величество, - что бы вы делали, если бы Сибирь вздумала вдруг стать самостоятельной, отделившись от прочей части вашей империи стеной Уральских гор? С бунтовщиками следует поступать без пощады!
- Я знаю, как надобно поступать с бунтовщиками, - холодно заметила императрица, - был тут у меня недавно один такой, мужем моим покойным нарёкся… Хорошо, господин посланник, я обдумаю ваши слова - такие дела с кондачка не решаются. Мой ответ вы получите. А пока - не смею вас более задерживать.
Оставшись одна, Екатерина какое-то время сидела неподвижно, напряжённо о чём-то думая, потом повернула голову и сказала негромко:
- Выходи, Григорий Александрович, да садись - в ногах правды нет.
Портьера отдёрнулась. Потёмкин, запахнув парчовый халат, опустился в кресло.
- Слышал?
- Слыхал.
- Что скажешь?
- А послать его подальше, короля французского, - Потёмкин зевнул, обнажив крепкие белые зубы. - Ещё чего не хватало - наших солдат ему подавай! Они нам самим пригодятся.
- А я вот думаю, Гришенька, надо послать русских солдат в Америку.
- Это ещё зачем? - Фаворит недоуменно воззрился на свою царственную подругу. - Что-то я тебя не понимаю…
- А затем, cher ami, что коготок туда неплохо бы запустить - в Америку. Чую, земля эта в будущем большое значение иметь будет - негоже нам в стороне оставаться. Не мясо пушечное продадим мы Людовику, а экспедицию направим, да ещё за чужой счёт! Платы я с брата моего августейшего не потребую - пусть только кормит наше войско и снабжает его, а кое-какие инструкции командиру я пропишу. А ты озаботься подобрать человека толкового для этого дела.
- Ну, матушка, - в глазах Потёмкина блеснуло понимание, - это ты славно удумала! Король французский - не дурак, конечно, однако и мы не лыком шиты. Только вот ещё что: простых солдат туда посылать не след - там леса, холмы да горы с дикарями, читал я кое-что про эту Америку. Егерей надо снаряжать, егерей - они там в самый раз будут!
- Ну, это уже дела военные, тут тебе видней, - согласилась Екатерина.
…Ответ русской императрицы немало смутил маркиза де Жюинье. "Всего полторы тысячи человек, - думал он, - да ещё с оговоркой "с правом действовать по собственному усмотрению в случаях, к интересам Империи Российской касательство имеющих"? Странно всё это… Однако лучше что-то, чем ничего. Лиха беда начало, как сказала императрица".
Господин посланник плохо знал русский язык - где уж ему было понять двойной смысл, вложенный Екатериной в эту пословицу.
* * *
Семён Лыков службой был доволен. Мать, узнав, что её младшенького сдают в рекруты, выла в голос, однако на деле всё вышло совсем неплохо. Семён был хоть и мал ростом, но жилист и к тому же смышлён, и потому попал в новообразованную часть русской армии - в егерский батальон. Малый рост Семёна оказался кстати - в егеря не брали солдат ростом больше двух аршин пяти вершков, - а цепкий глаз парня поспособствовал тому, что вскоре Лыков выучился стрелять без промаха и был замечен. Под пулями он побывал ещё во время войны с пруссаками, потом, уже будучи унтер-офицером, послушал, как свистят пули турецкие. Немногословный и рассудительный, Семён Лыков пользовался уважением солдат; уважительно относились к нему и офицеры - в егерских батальонах, в отличие от пехотных полков, умение понимать свой манер и действовать самостоятельно ценилось высоко. Став к тридцати пяти годам отцом семейства, унтер-офицер Лыков исправно тянул лямку, резонно полагая, что служить в егерях лучше, чем гнуть спину на барщине.
Всё переменилось в одночасье. Семён, сидя в тесном трюме французского транспорта и страдая от морской болезни, клял судьбу, закинувшую его неведомо куда - за тридевять земель, в тридесятое царство.
Впрочем, тридесятое царство оказалось не таким уж плохим - леса и луга здесь были похожи на русские. Правда, здесь шла война, и местные жители смотрели на русских солдат неласково. Из-за чего эта война, и кто с кем воюет, Лыков понимал не очень. Офицеры говорили, что в здешних краях завелись мятежники, и матушка-императрица решила помочь королю Франции с ними справиться. Семён слушал, понимающе кивал, но про себя думал, что не всё так просто: не зря старший французский командир, Лафайет, глядел недоверчиво на генерал-поручика Каменского, командовавшего русским экспедиционным корпусом, - это Семён заметил. Егеря в боях почти не участвовали, что не могло не радовать, и унтер-офицер Семён Лыков считал дни, надеясь, что их не навеки забросили на чужбину, и они вернутся в Россию, как только государыня сочтёт, что уже достаточно помогла французскому королю.
Он не знал (и не мог знать) о разговоре между Лафайетом и Каменским - о разговоре, который круто изменит его судьбу.