- Вот-вот. Давеча слыхал, как Берке-князь про царевича и про тебя, госпожа, плохие слова говорил.
- Что за слова?
- Ой! И язык-то произнести не поворачивается. Чую, одна у тебя защита - в Монголии. Ехать, ехать надобно.
Ратников при этих словах едва не поперхнулся: вот ведь гад! Правильно предупреждал Савва - Мишка Черниговский интриговать начнет, ему терять нечего. А для Ак-ханум, между прочим, поездка к Туракине и Гуюку - прямая гибель! И она про то знает, но… если поедет Сартак… А князь ведь к нему обязательно наведается!
- Ах, душа моя… это что за девица? Ну вот, которая только что вино приносила.
- Анфиска, рабыня моя.
- Анфиска-рабыня… Душа моя, госпожа лучезарнейшая, ты в кости играешь?
- Иногда.
- Давай-ка бросим, а? Так, от скуки. Я сани свои поставлю, а ты… да хоть ту Анфиску. А? Сыграем?
- Нет… может, в следующий раз. Ты ведь, князь, заглянешь еще?
- Обязательно, лучезарнейшая, обязательно! Так я у тебя заночую?
- Ночуй. В гостевой зале места много. А слуг твоих я уже велела покормить.
- Вот и славно, ай, славно, гостеприимнейшая госпожа. Давай-ка, выпьем… От так… Хорошо винцо-то, вкусно. Где только берете такое? Из Кафы? Можно и еще выпить… не грех… Госпожа моя! Ты мне ночью-то Анфиску-рабыню пришли… почесать на сон пятки. Пришлешь?
Ничего интересного Ратников больше не услышал, да и гость что-то уж очень быстро захмелел, да так, что вскоре послышался храп.
- Утчигин, Уриу! - громко повала хозяйка. - Тащите гостя в опочивальню. Да… скажите, чтобы Анфиска к нему заглянула… буде проснется если.
Ак-ханум, Ак-ханум… Сама себе госпожа, повелительница рабам да слугам. А времена-то для женщин стоят черные - куда не кинь, что в Европе, что в Азии, что на Руси-матушке. Лет в двенадцать-тринадцать девок (любых - и знатных, и простолюдинок) выдавали замуж (безо всякой, конечно, любви, по родительскому расчету), лет в четырнадцать юная, жена рожала первого ребенка… и потом дальше - по одному почти каждый год, пустыми женщины не ходили, кто бы позволил, да и противозачаточных средств не было. Вот этак к тридцати годам - пятнадцать рожденных детей, из которых семь-восемь умирало во младенчестве, не дожив и до года, да еще пяток - сразу после. Таким образом, до детородного возраста доживало трое - четверо. И опять - в тринадцать лет замуж - и рожать, рожать, рожать…
Такие соломенные вдовушки, как Ак-ханум, - редкое исключение.
- Ты здесь, Мисаиле?
Господи… до боли родной голос!
Поставив кирпич на место, молодой человек рванулся к двери:
- О, моя госпожа!
Ак-ханум явно была под хмельком - раскрасневшаяся, веселая, к тому же еще и пошатывалась, что у монголов зазорным не считалось. Ну, выпила немножко женщина, в луже-то ведь, в грязи, не валяется? А даже и валялась бы… Ну, хорошо человеку - и что? Вина-то совсем не пьют только больные и сволочи.
- М-м-мисаил… - с размаху усевшись на ложе, Ак-ханум поставила на пол принесенный с собою кувшин. - Кружки-то у тебя найдутся?
- Найдутся и кубки! Ты ж сама дарила… забыла уже?
- Дарила… да… У меня тут сегодня гость был… ох и молотило!
- Что-что? - Ратников проворно разлил вино.
- Языком, говорю, молотит, как ботало колокольное. Но послушать интересно. Выпьем! А то свалился гостюшка, захрапел, а я ведь только во вкус вошла.
Выпили… видно было, что госпожу повело, глазки-то заблестели… Миша ничего такого про нее и не думал, только хотел в опочивальню отнести, поднял на руки…
- Н-нет! - хлопнула ресницами Ак-ханум. - Оставь меня здесь… И поцелуй… Крепко-крепко!
Как галантный кавалер, Михаил конечно же исполнил просьбу… А потом - опять же, по велению госпожи, снял с нее пояс… обнажилась грудь, изящная, набухшая, твердая, Ратников впился в нее губами, начал целовать, стаскивая с красавицы дэли… а вот уже поласкал, погладил пупок, спинку… обнял, прижал к себе, уложил на ложе и, покрывая поцелуями гибкое манящее тело, стащил с девушки шальвары…
- Мисаил…
- Да, краса моя?
- Ты потом… утром, гостюшку развлеки, а? А я посплю.
- Спи, спи, ласточка. Слушай, ты, случайно, про ханский караван ничего не слыхала? В Кафу, говорят, скоро отправится. Как раз через ваши места.
- Про караван Алим-бугу спросить надо. Он им и занимается, а я покуда на летние пастбища возвращаться не собираюсь - скучно сейчас там, безрадостно.
- Алим-буга, значит… угу.
Ак-ханум ушла к себе еще до рассвета, превратившись в надменную недоступно-холодную госпожу. Будить ее никому было не велено, и с утра все ходили по дому на цыпочках. А еще слышно было, как в гостевой спальне гулко храпел черниговский князь.
Выйдя на крыльцо, Ратников полюбовался на голубое, звенящее от прозрачности небо, вдохнул полной грудью морозный воздух.
- Осподине…
Поклонясь, окликнул его Федор, младший Анфискин братец. Здоровый - косая сажень в плечах - и, несмотря на молодость, плотник знатный.
- Что хотел, Феденька?
- Мисаиле, что там за хмырь храпит?
- Князь Мисаил Черниговский в гости заехал.
- Что, в самом деле - князь?
- Ну… почти - так скажем. А что?
- А то! - парняга раздраженно сплюнул. - Пусть этот черт седой лапы свои к Анфиске не тянет! Не то и схлопотать можно, я ведь не посмотрю, что князь, подкараулю да огрею оглоблей.
Ратников громко захохотал:
- Может, не стоит сразу оглоблей? Может, повременишь?
- Не, брат, временить тут не надобно! Я эту породу змеиную знаю - ни одной девки не пропустят, опозорят да бросят. Знаю, знаю таких.
- Да ладно, - Миша махнул рукой. - С князем сам разбирайся, а мне пора, пожалуй… Слышь, орет кто-то? Видать, проснулся князь.
Надев кафтан, Ратников туго подпоясался, послал пробегавшего мимо слугу за вином и, пригладив у рукомойника волосы, вошел в гостевую залу.
- Здрав будь, княже. По добру ли ночевал?
Черниговский князь Михаил оказался вполне приятным с виду мужчиной лет пятидесяти. Поджарый, с седоватыми, подстриженными на европейский манер, бородкой и усиками, он чем-то напоминал галицкого кондотьера Савву Корягина, правда, казался куда более подвижным и щуплым, этакий живчик.
- Здрав будь и ты, добрый человек!
Слуги уже помогли князю умыться и теперь причесывали, аккуратно прикрывая седоватыми прядями лысеющую макушку.
- Откель будешь? Местный?
- Местный. Но не слуга.
- Я вижу, что не слуга, - усевшись в резное креслице, князь заливисто расхохотался. - Ближний дворянин, значит? Дружины господской гридень?
- Пусть так, - согласно кивнул Михаил.
- Ну, а раз так - тогда, может, выпьем? С утра-то голову похмелить - самое время!
- Выпьем. Я уж и за вином послал в погреб. Ой… может, ты, князь, медовуху предпочитаешь? Или - арьку?
- А что, есть арька-то?
- Да есть. Вели все принести, все попробуем. Меня, между прочим, Михаилом хвать. Тезка.
- Вот и славно! - Гость хлопнул в ладоши и захохотал. - Я как раз так и подумал, что ты, Миша, человек наш, добрый! Эх, и погулеваним… Скажи… а ты тут, в Сарае, все харчевни знаешь?
- Да знаю. Надо будет - сходим.
- Ай, Миха! Хороший ты парень! Дай поцелую… Умм!
Постучав, слуги принесли кувшинчик фряжского вина, красного и терпкого, да плетеную фляжку арьки, такой, что валит с ног, да кувшинчик изрядный бражки из сушеных ягод, да… В общем, было чего выпить - гостю, похоже, это дело нравилось.
Одну кружечку махнули, другую, третью… Вот уже - и лучшие друзья, князь оказался мужиком ничуть не чванливым, свойским, правда, балаболом страшным! Все болтал, болтал языком, безо всякой логики перескакивая с одной темы на другую, то прошлое свое вспоминал хвастливо, то каких-то девок.
- Ты, Миха, можешь меня дядей Мишей звать… я ведь тебя-то постарше. Ну, наливай, наливай… а хочешь - так я и сам налью. Ну, будем!
- Будем, князь… дядя Миша.
Выпили.
- Ты к Сартаку-царевичу, случаем, не вхож.
- Княжна моя вхожа. Через нее могу помочь.
- Славно! Славно! А ну…
Снова выпили.
- А я вот тут, у вас на усадьбе, девку одну заприметил, холопку, Анфиской зовут, кажется… я бы ее купил, ну, в услужение… Как княжна-то твоя - продаст?
- Как попросишь. Но не советую.
- Что так?
- Зла та девица больно.
- Эт-то хорошо, что зла! Эт-то мы укротим. Ну, ты чего сидишь-то?
- А…
Выпили опять.
- А давай-ка теперь медовуху попробуем!
- Давай, дядя Миша. За нашу с тобой дружбу!
После арьки медовуха пошла как-то не очень, Ратников даже заколдобился, поспешно занюхивая ржаной корочкой. Князь расхохотался и с силой хлопнул собутыльника по спине:
- Что, не в то горло пошла, что ли?
- Не в то… Благодарствую, дядя Миша. Едва ведь не подавился!
- Да ты закусывай, закусывай чаще… Это что тут? Куропатка? Она… Умм… Ну, теперь вина попробуем. Надеюсь, не кислое.
Ближе к обеду к пирующим присоединилась проснувшаяся и малость оклемавшаяся после вчерашней пьянки хозяйка, с которой и просидели до самого вечера… пока снова не полегли спать.
Хорошо, Михаил догадался попросить Джаму разбудить, а то так бы и проспал до обеда, а так… Выскочив во двор голым до пояса, умылся, растерся свежевыпавшим снежком, ухнул…
- Э, как тебя разобрало!
Оглянувшись, Ратников приветливо махнул рукою:
- Э, дядя Миша, никак уезжать собрался?
- Так ведь и не уезжал бы, - князь фанфаронисто подкрутил усы и поправил висевший на боку меч. - Но дела, дела. Они, они и влекут…
- Ну, дядя Миша. А я-то думал - выпьем.