Ак-ханум так и не вернулась ни в этот день, ни на следующий, видать, Корягин оказался прав - в Орде что-то праздновали, о чем и поведал приехавший за новым кафтанцем госпожи Джама.
- Старый-то того, в вине да мясной подливке испачкался, - пояснил мальчишка Рахману. - А ты ж нашу госпожу знаешь - не любит в грязном.
- Там как вообще? - тут же справился Ратников. Он все же начинал волноваться за степную красавицу и сейчас почувствовал облегчение - ничего плохого с госпожой не случилось.
- Как? - Джама похлопал глазами и улыбнулся. - Да как всегда - весело и пьяно.
- Ну и слава Господу - пускай веселится хозяйка!
С заднего двора донеслась протяжная песня - пели девчонки-рабыни - Анфиска и прочие. Хорошо пели, заливисто, звонко и - как показалось Ратникову - без особенной грусти. А чего грустить-то? Непосильной работой их тут не загружали, ни в чем не неволили, кормили сносно. Радоваться надо, что к такой госпоже попали!
Даже вредная старуха надсмотрщица - и та к песням привыкла, слушала с удовольствием, только что не подпевала - видать, слуха не было.
Ой, камыш, камыш, камышина,
Что шумишь на брегу, что качаешься-а-а-а…
Хорошая песня, Мише тоже нравилась.
Под эти-то песни он и уснул - умаялся за день, а утром, едва забрезжило, уже вскочил на коня.
- Это куды ж в рань-то такую? - зевая, поинтересовался привратник.
- В Хевронии церковь, к заутрене.
- А-а-а, вон куда… Далече!
- Зато образа там зело красивые.
Хлестнув коня, Михаил поскакал в город.
Утро выдалось славным - морозным, солнечным, наконец-то под копытами, под ногами ничего больше не хлюпало. Растаявшие было лужи затянулись крепеньким, хрустящим, словно душистая хлебная корочка, льдом, осунувшиеся в оттепель сугробы смерзлись и с нетерпением ждали снежка.
В корчме Африкана уже топилась печь - сквозь волоковые оконца тянулись в утреннее прозрачное небо дымы, вкусно пахло только что испеченным хлебом и брагою.
- А бражицы-то хорошо с утра выпить! - привязав у коновязи коня, Ратников, обойдя замерзшую лужу, поднялся по крыльцу и толкнул дверь.
- Здрав будь, Мисаиле… - Хозяин как-то нехорошо замялся и опустил глаза. - Слышь, тут дело такое… Убили вчера твоего парня!
- Как убили? - Ратников даже не осознал еще до конца, что произошло.
- В уборной, ножом под сердце. Там его и нашли. Сегодня хоронить будем - все ж христианская душа.
- Так-та-ак, - усевшись на лавку, Михаил, не глядя, махнул поставленную кабатчиком кружку. - Убили, значит. А где тело-то?
- Да на леднике, за конюшней. Хочешь, так поди, взгляни.
- А и схожу, - молодой человек поднялся, но Корыто махнул рукой:
- Погодь. Пошлю слугу - проводить. Эй, Микитка!
Убитый парнишка лежал на соломе уже обряженный - белая полотняная рубаха, порты, из которых торчали застывшие синюшные ноги. На бледном бескровном лице с едва заметными белесыми бровями, казалось, застыла улыбка. И чему улыбался? Или это просто судороги?
- Извини, брат, - кто-то едва слышно подошел сзади. - Не уберегли.
Михаил обернулся - Корягин! Ну, а кто же еще-то?
- Я так мыслил - кому этот доходяга нужен? - Кондотьер задумчиво покачал головою. - А вот нужен, оказывается.
- Нужен, чтоб молчал, - криво ухмыльнулся Миша. - Потому и убрали. Я вас с Африканом не виню - в корчме всякого народу толчется, не уследишь. Чем его, ножом?
- Засапожным. Правда, нож-то мы не нашли, сужу по ране. Умелый человек бил - единым ударом управился.
- Ну, конечно, как же вы думали! Теперь придется приказчика Иштыма трясти…
- Не придется, - хмуро промолвил Корягин.
Ратников вскинул глаза:
- Это почему ж?
- Сгинул приказчик, исчез со дворища - словно и не было. Я ж первым делом вчера к нему.
- И что - никто ничего?
- Ну, почему же… Сторож сказывал, что Иштым-джан в великой поспешности со двора съехал, а куда и когда вернется - не сказывал. Вообще-то никто не удивился - он так часто делал.
- Да-а… - Михаил угрюмо покачал головой. - Единственная ниточка оборвалась.
- Может, поведаешь, что у тебя за дела? Чем-нибудь и помог бы.
- Может, и расскажу. Чуть позже. А помощь твоя потребуется. Только вот, где тебя найти, если что? Ты ж сам все время являешься, когда тебе надо - не мне.
- Африкану шепнешь, я и объявлюся. Да, о главном хотел сказать - князь Мишка Черниговский у ханского стана шатается - в гости хочет, да не зовут, гонят. Кому он нужен-то? Сейчас интриговать начнет… Я вот думаю, госпожу твою, красавицу Ак-ханум, запросто по пути перехватить может. Ему ведь сейчас абы кто. А ведь Ак-ханум с царевичем свести может.
- А князь про то откуда ведает?
- Уж ведает, ты мне поверь. Этакий прощелыга да не вызнает? Так что жди… может, с госпожой твоей он и объявится, так ты перед глазами-то его не мелькай, но постарайся, послушай, о чем болтать будут.
- Добро, - Миша кивнул и перекрестился, глядя на вытянувшийся на старой соломе труп. - Царствие небесное тебе, вьюнош неведомый.
- Царствие небесное, - кондотьер тоже перекрестился и тряхнул головой. - Ну что, пойдем?
- Пойдем. Надеюсь, его тут и без нас похоронят.
- Все сделают, как надо.
- И… вот еще что хотел попросить. Есть тут некая Айрилдин-биби, сказочница. Узнать бы, кто такая, да чем живет. Сможешь?
- Попробую. Знакомцев Африкановых поспрошаю. Только ты князя не упусти, а?
Ратников тихонько засмеялся:
- Не упущу, уж будь спокоен. Если, правда, явится.
Корягин как в воду глядел - уже подъезжая к усадьбе, Михаил еще издали услыхал веселый шум - чьи-то громкие голоса да залихватские крики. Во дворе, напротив ворот, стояло двое саней, и какие-то незнакомые молодцы-слуги как раз распрягали коней.
- Эй, Джама, это кто еще? - склонившись с лошади, молодой человек подозвал озабоченно пробегавшего мимо мальчишку.
- Это гости, - улыбнулся тот.
- Вижу, что гости. Ты куда так несешься-то?
- На кухню… сказать, чтоб готовили поскорее да вино-мед-брагу несли.
- Ишь ты… И кому такие почести?
- Князь какой-то… Чер… Чир… Не выговорить. Но зовут, как тебя, - Мисаилом.
Ратников усмехнулся:
- Что, такой важный князь?
- Да нет, не важный - его и к хану-то не звали, сам напросился, приехал. А на обратном пути с госпожой языками схлестнулись, слово за слово - вот князь уже и в гостях. Рассказывает, словно песни поет, - заслушаешься. Правда, думаю, больше половины врет, собака. Но госпожа ведь любит интересненькое послушать, ты знаешь… Ну все, я побег - некогда.
- Знаю, знаю, - спешившись, задумчиво пробормотал молодой человек. - Любит наша краса всякие россказни, хлебом не корми - дай послушать. То сказочница Айрилдин-биби, то вот - князь Мишка Черниговский. Князь-проходимец - без престола, без войска, без денег. Из Чернигова родичи выжили, в Киев подался - так и оттуда пришлось свалить, в Венгрии зять короля Белы - родной сынок Ростислав - знать родного папашку не хочет… Одна надежда на Бату-хана, царя Батыгу, как его на Руси звали. Может, отрядец даст и какой-никакой ярлычок?
Из главной залы слышались голоса, туда-сюда сновали слуги с большими, уставленными яствами, блюдами. Красавица Ак-ханум принимала проходимца-князя, как должно. Ну, не по высшему, конечно, разряду, но… в грязь лицом не ударила.
Вспомнив совет Корягина, Михаил не стал зря светиться, а сразу же прошел в свою комнату. Все ж вольный человек - незачем перед госпожой отчитываться. Запер дверь на засовец, разулся и, вытащив из оставленной "водопроводчиками" дыры кирпичик, прислушался. Говорили по-русски.
- Ай, госпожа моя! Ты ведь, как есть, красавица, ай…
Голос князя оказался чуть хрипловатым и таким… кобелиным, что ли. Сразу было ясно, несмотря на пожилой уже возраст - к пятидесяти годам уже - проходимец с женщинами не терялся. Впрочем, Ак-ханум могла осадить любого. Ой, князь, князь, ой, дурень старый - ежели начнет грязно приставать, ногой в промежность получит запросто! Ак-ханум и воинов своих звать не станет, сама управится.
Однако нет, пока слушала спокойно, разговаривала ласково:
- Ты, князь, про мадьярского короля Белу сказывал…
- Ах да, да… Ой, гад этот Бела, чертушка, каких мало. Скупой, свилогубый… и говорит так надменно, вроде бы как камни во рту перекатывает.
- А князь Галицкий, Даниил? О нем что скажешь?
- Еще пуще Белы - черт! Нахрапистый, загребущий. Ах, красавица Ак-ханум, если б ты только знала, душа моя, как приятно заблудшему путнику вкушать хлеб и вино в обществе столь лучезарнейшей госпожи, поистине, затмевающей солнце! Ах!
Ратников скривился: черт старый! Словесные кружева умело плел - не откажешь.
- Ах, царь, царь Батыга Джучиевич… не жалует он меня, многогрешного, нет… Не дает войско, даже и выслушать не хочет.
- Знать - занят.
- Хм, занят…
- Ты, князь Мисаил, по многим землям странствовал…
- Да уж, помотался немало. И вот что хочу сказать - очень уж мне хочется в Монголию, на Гуюка взглянуть, на матушку его Туракину-хатун, почтение свое засвидетельствовать. Ты сама-то, душа моя, не думаешь туда съездить?
- Нет пока.
- А зря, зря. Говорят - сам царевич Сартак хочет. Вот прямо сейчас, по зиме.
- Сартак? - голос красы степей дрогнул. - Откуда ты, князь, про царевича знаешь? О том, что он ехать хочет?
- Так о том, душа моя, все давно знают. Надо ему ехать, надо! Да и тебе бы не худо. Подумай сама…
- Я подумаю.