- Да. Они никогда не моются - считают, что нельзя оскорблять духов воды. А я моюсь! И обожаю купаться!
- Дозволь еще спросить, прекраснейшая госпожа.
- Спрашивай.
- Люди в смешных одеждах… Они часто бывают в здешних местах?
- Нет. Я впервые про них услышала. Что? - Вдовица вдруг прищурилась. - Ищешь своих земляков, раб?
- Скорее - врагов. Какой сейчас год?
- Что? - Девушка хлопнула ресницами. - Не поняла, что ты спросил?
- Лето, какое сейчас лето идет от сотворения мира или от рождества Христова?
- Не знаю… - Ак-ханум повела плечом. - Я тебе что - священник?
- А… когда великий Бату-хан вернулся из своего похода на Полночные страны?
- Ну, это тебе всякий скажет, даже Джама! - расхохоталась юная госпожа. - Два лета с тех пор прошло, а третье - идет.
Тысяча двести сорок второй плюс три - тысяча двести сорок пятый, - про себя прикинул Михаил. Ну да - где-то примерно так и должно быть.
- Идем, - Ак-ханум поднялась, стряхнув с рукава пепел. - Проводишь меня.
Ратников поспешно поднялся на ноги и поклонился:
- Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа.
Они вошли в юрту, оказавшуюся изнутри куда просторнее, нежели казалось снаружи. Мягкая кошма под ногами, какие-то завешенные плотной тканью перегородки, очаг… ложе. В золотой плошке светильника, чадя, потрескивал фитиль, давая желтое неровное пламя.
Потянувшись, юная госпожа опустилась на ложе.
- Разуй меня!
Михаил послушно стащил с красавицы сапоги.
- Теперь - сними пояс… дэли…
И вот она уже возлежала почти обнаженная - в одних узких синих шальварах: тонкий стан, крутые бедра, темная ямочка пупка и грудь… упругая, уже налившаяся соком любви, грудь, не очень большая, но такая аппетитная, что Ратников позабыл обо всем на свете. Остались лишь эти глаза, эта волнующе вздымающаяся грудь, эти зовущие губы.
- Ну что ж ты? Раздень меня дальше!
- Но…
- Экий ты стеснительный! - Юная вдовушка вдруг рассмеялась. - Хочешь сказать: я - госпожа, а ты - раб? Да, так и есть. Но я ж не в мужья тебя зову. А мужчин монгольские девушки привыкли выбирать сами! Ну… иди же сюда… не медли…
Забросив руки за голову, степная красавица повалилась на спину… Миша быстро стащил с нее шальвары, погладил бедра, поласкал языком пупок, грудь…
- Только не целуй меня в губы, - томно вытянувшись, прошептала девчонка. - Как-нибудь обойдусь без таких ласк…
Да, сколько помнил Ратников, монголы не знали поцелуя - терлись щеками… Вот и он сейчас - потерся… Ак-ханум застонала, затрепетала вся… А кожа ее оказалась мягкой и нежной, объятья же - жаркими и сладкими, как вкус нуги.
Тусклое пламя светильника отражалось в зеленовато-карих глазах красы степей, на губах застыла улыбка, и рыжие волосы стекали по плечам расплавленной медью…
Глава 6
Лето 1245 года. Приазовские степи
ХАЛАТ И ВОЙЛОЧНАЯ ШАПКА
И грозный соленый бушующий вал
О шлюпку волну за волной разбивал…Александр Жаров.
Заветный камень
В этот день никто не работал, даже самый последний раб! Приехали гости из соседних кочевий; бросив стада помощникам, явились пастухи с дальних пастбищ, вообще в степи, рядом с ордой Ак-ханум, стало довольно многолюдно и весело. Уже с раннего утра суетились: расстилали кошмы, размечали места для игрищ, женщины варили в котлах мясо - готовились к пиру. Хмельной напиток из кобыльего молока - "айран" - приготовили еще загодя, целых два чана, да еще имелось и вино - так что молодая хозяйка ходила с утра пьяная, ничуть этого не стесняясь!
Напились и воины - неутомимые степные джигиты, некоторые уже валялись в траве, впрочем, большинство все же дождалось гостей, церемонно встречаемых раскрасневшейся и веселой госпожой Ак-ханум.
Ратников только головой качал, потягивая айран из глиняной плошки:
- Ну и дела! Столько пить! Ладно мужики, но госпожа-то!
- Да не такая уж она и пьяница! - хлопнув Михаила по плечу, захохотал сидевший на кошме рядом Кузьма. - Но выпить любит. Они тут все выпить любят, потом пьяные своими похождениями хвастают, а кто не пьет - так тот вообще худой человек, нехороший! С таким и знаться-то не будут.
Ратников не поверил:
- Неужто - так?
- Так, милай, так! Чингисхан ихний уж как с пьянством не боролся… а не победил! Единственный враг, что над ним верх взял, - так-то.
- Ну да, ну да, - Миша закусил крылышком куропатки. - Сейчас напьются, буянить будут, морды друг дружке бить.
Кузьма вдруг расхохотался:
- Не-е, милай, что ты! Они во хмелю не драчливы, наоборот - веселы да добры изрядно. Кто дерется, считается - совсем уж плохой человек, бес, мол, в него злобный вселился.
Ратников больше ничего не сказал, лишь ухмыльнулся. Невольники и слуги сидели за кибитками, на расстеленной прямо в траве кошме дымилось только что приготовленное угощение - куропатки, жеребятина, пресные лепешки.
- Сейчас еще выпьем да пойдем на состязания смотреть, - почесав живот, улыбнулся рыжебородый. - Интересно.
- А мы, дядько Кузьма, не пойдем, - повернув голову, Прохор подмигнул сидевшему рядом брату. - Лучше поспим малость.
- Какое - поспим?! - неожиданно возмутился старшой. - Хотите, чтоб вас на праздник плетьми пригнали? Так это у них живо.
- Ладно, - махнув рукой, Михаил поставил на кошму плошку. - Идем, что ли, взглянем.
Они пришли вовремя, уже как раз начинались ристалища. Сперва, как водится, соревновались джигиты - кто быстрей скачет, кто лучше пошлет стрелу и все такое прочее. Управлялись с лошадьми ловко - Ратников не раз и не два свистел в восхищении - что и понятно - кочевники все же, лет с трех на коне, а без лошади и жизни нет. Да, в степи - так. Кони там - все! И богатство, и пища, да и вообще - жизненная необходимость.
- Хэй, Амир, хэй! - сидя на белой кобылице, накрытой бело-голубым - счастливые цвета - чепраком, Ак-ханум азартно подбадривала джигитов, то и дело прикладываясь к небольшому серебряному кувшинчику, что держала на подносе стоявшая рядом управительница - старая карга Казы-Айрак, ради праздника обрядившаяся в длинный, богато расшитый жемчугом, халат густого темно-синего цвета.
- Давай, обгоняй его!
Подобные крики и без перевода понять было нетрудно.
Джигитовка закончилась победой какого-то молодого парня с плоским и невозмутим лицом, как у какого-нибудь гурона. Ну, точно - вылитый индеец, Виннету, ему бы еще и перья…
Ак-ханум спешилась и самолично поднесла молодцу фаянсовую чашу с айраном - арькой. Джигит выхлебал подношение в один присест и, утерев губы рукавом, довольно крякнул:
- Якши!
Оба - и "Виннету", и ханум, вновь вскочили на лошадей и поехали смотреть на борцов. Тут и идти-то было всего ничего - рядом, но, как уже подметил Ратников, степняки не очень-то любили ходить пешком, даже и десять шагов - а все равно на лошади проедут. Миша даже улыбнулся, вспомнив некоторых своих знакомых, - до магазина сто метров, а все равно на машине надо! Ну, что за люди? Монголы! Как есть - монголы. К тому же и насчет спиртного - очень, очень много общего.
А борцы состязались интересно! Раздевшись до пояса, кружили друг против друга, кружили, выжидая удобный момент, потом - раз! И один из соперников оказывался поверженным. Как-то очень уж быстро.
Потом, уже ближе к полудню, начался, собственно, пир. То, что каждый из гостей к этому времени был, так сказать, очень даже подшофе, не считалось. Подумаешь, немножко выпили, разогрелись, теперь можно было предаться кутежу и по-настоящему, чтоб небесам жарко стало!
Почетные гости конечно же скрылись в юрте ханум, и что там конкретно происходило, Михаил не видел, правда, время от времени некоторых, особенно уставших, гостей, выносили поблевать… Те облегчались, отлеживались… и снова - в юрту, а там уже пели песни. Сначала - протяжные, грустные, затем - все веселее.
- Сейчас и в пляс пойдут, - ухмыльнулся Прохор.
Невольники снова сидели за кибитками, под присмотром Кузьмы и двух юных воинов, коим еще рановато было потреблять арьку в столь безбожном количестве. Оттого воины злились и неприязненно посматривали на рабов.
- А что вы думали? - ухмыльнулся Кузьма. - Сторожа, она и есть - сторожа. Как ни старайтесь - не убежите, стрела догонит.
- А стреляют они хорошо, - вздохнул Федька. - Сам видел.
Старший братец его махнул рукой:
- Да все мы видели. Что там, осталось еще хмельное-то?
- Да есть, - Ратников улыбнулся, плеснул из бурдюка в плошку. - Что, по нраву пришлось?
- Не, не по нраву. Наши меды да квас куда лучше! А это… лошадиной пахнет.
- Так не пей!
- Хэ… не пей. А вот выпью!
- Понятно. Как говорится, на халяву и уксус сладкий, и хлорка - творог.
Михаил еще хотел что-то добавить или о чем-то спросить у Кузьмы, но не успел: в степи, за кибитками вдруг послышался стук копыт и чей-то протяжный крик, явно не праздничный… скорей, это был крик боли и ужаса.
- Глянь-ка! - привстал Ратников. - Это случаем не наш Джама скачет?
Щурясь от уже начинавшего клониться к закату солнышка, Кузьма приложил ладонь ко лбу:
- Да, это Джама. И чего он так несется-то? Арьки ему все равно не нальют - молод еще.
- Эй, гей! - на ходу кричал юный всадник. - Эй!
Наброшенная на голове тело баранья жилетка его распахнулась, с плеча стекала кровь… Немного не доскакав до кибиток, парнишка вдруг свалился в траву и застонал.
Переглянувшись, невольники бросились к нему:
- Эй, Джама! Джама!