- Хм… я почему-то так и подумал. А что, у татар все девки такие вольные? Сама себе на коне скачет, в штанах, что хочет, то и воротит?
- Татарские девки… мунгалы, найманы, меркитки - они, конечно, вольные, это так, - Кузьма поощрительно улыбнулся, видать, нашел-таки себе собеседника. - У нас бы иную и за меньшее плетью промеж плечей приладили. А Ак-ханум к тому ж и вдовица! А уж вдовицы у татар в почете - как и князь какой, сама себе полновластная хозяйка и людям своим.
- А-а-а, так она вдова! И давно?
- Да года три уже, мужа ее, Хубиду-князя, где-то в полночных странах убили. Лыцарь какой-то проткнул копьем. Меж нами говоря, госпожа тому ничуть не печалится - дурной был князь, старый, и бил ее часто, а детей Бог не дал. Не, одного, говорят, дал, да через год и прибрал - лихоманка. Ладно, заболтался тут с вами, пойду… Ого! Чего это у тебя за обувка? Сымай!
Старшой плотоядно смотрел на Мишины кроссовки, и Ратников решил с ним не ссориться. Послушно развязал шнурки, протянул обувь:
- Носи на здоровье, пользуйся.
- Добрый ты человек, паря! Покладистый… всем бы так.
- Думаю, вечером еще с тобой поговорим, - улыбнулся Миша. - Интересно мне, как тут люди живут?
- Поговорим, - уходя, обнадежил Кузьма.
Кроссовки он почему-то не одел, а сунул под мышку, да так и зашагал к юрте.
Работа оказалась вроде бы не такой и тяжелой, однако нудной. Правда, Ратников балагурил и тут - все высказывал какие-то прибаутки, шуточки - даже чернявые Азат с Аратом и те смеялись, щерились.
Так вот, до темноты, время и пролетело, а потом, с факелом в руке, явился, как обещал, Кузьма и, придирчиво оглядев работу, хмыкнул:
- Ну, однако, ладноть. Пущай хоть так. На! Забирай свою обувку!
Он брезгливо протянул Ратникову кроссовки.
- Никому не глянулась - жестковата больно, да и воняет премерзко.
- Чего это премерзко-то?
Михаил поспешно спрятал радость: все ж ходить босиком без привычки - не самое веселое дело.
И еще подумалось: вот чем Тема отличается от всех других - местных - отроков! По внешности - да, ничем, вон, тот же Кузьма так и сказал - все доходяги да сивые. Ничем, кроме одежды! И обуви. В чем Артем был? В шортах, майке, кроссовках, в носках даже. Ежели здешними глазами смотреть - очень даже смешная одежонка… запоминающаяся!
- Эй, Мисаил! Чего расселся? Давай, поспешай, не то похлебки не достанется.
Похлебка оказалась вкусной - с травами, на мясном бульоне, с мучицей. Несколько жидковата, правда. Миша несколько раз уже ловил себя на мысли, что пытался искать в котле картошку или макароны.
А потом как-то вот вырубился и вдруг уснул… с устатку, что ли?
Никто его не будил, не бил, не тащил куда-нибудь в яму - или где тут обычно ночевали пленники? Ничего подобного.
А проснулся Михаил, как и все, утром, с первыми лучами солнца. Потянулся, прислушался - позади кто-то что-то смачно жевал. Ратников обернулся - собака! Здоровенный такой пес, бурый, с подпалинами, клыкастый, но, кажется, не злой - грыз себе кость да добродушно косил по сторонам желтым глазом.
- Камсикар, Камсикар! - подойдя, погладил псину мальчишка-слуга. Как его - Джама, что ли?
- Тебя Джама зовут?
- Джама.
- Песни любишь петь?
- Нет. Больше слушать.
Ратников вздохнул:
- И я - больше слушать. Вот такие мы с тобой музыканты. Хорошо по-русски говоришь.
- Я же кыпчак! У нас все говорят. Да и бабушка у меня была - русская, из Переяславля.
- Хм, надо же, - покачав головой, Михаил повнимательнее взглянул на парнишку.
Темно-русый, вполне европейское лицо, но вот глаза - темные, узкие, степные.
- Красивый у тебя амулет, Джама! Откуда такой?
- У полоняника добыл. - Парень ничуть не удивился вопросу.
- А что за полоняник?
- Такой, как и я… Но - смешной. И ни к какой работе непригодный. А ест… ну, так мало! Уж кормил его, кормил…
- Ты сказал - смешной. Как это?
- Одет смешно. На ногах - чуни, вроде как вот и у тебя. А порты - до колен обрезаны! Вот умора!
Точно! Артем!
- А… скажи-ка, Джама, этот отрок, он где сейчас?
- Да не знаю, - подросток отмахнулся и, что-то ласково приговаривая по-своему, почесал собачинищу за ушами. - Может, с утра сурожцам продали… Может, в Сарай отправили. Думаю - что сурожцам.
- Почему?
- А на что он в Сарае? Говорю ж - бесполезный.
Да-а… - Миша покачал головой - "скрипач не нужен".
- Эй, как спалось, Мисаиле? - окликнул Прохор. - Мы уж тебя не стали будить.
- Сами-то где спали?
- На сене, во-он под той кибиткой. Всю-то ночь волки где-то рядом провыли.
- Волки? Вот уж не слышал. И собака не лаяла.
- А Камсикар и не лает, - поднимаясь, с ухмылкой заметил Джама. - Он сразу рвет. В клочья! Такой уж это пес.
Псинище, видимо чувствуя, что говорят про него, недобро покосился на Мишу и зарычал.
В этот день снова работали на войлоке, потом ездили к морю, за плавником - навозили к становище выкинутые на отлив бревна, потом рыли какие-то ямы, в общем, за день порядком умаялись, зато повидались с Анфиской - старуха Казы-Айрак отвлеклась на зов молодой хозяйки, вот девчонка и улучила момент, к своим прибежала.
- Ой, братцы! Вижу, тяжко вам.
Федька оскалил зубы:
- Ничо! Ты-то как?
- И я ничо. В юрте прибираюсь, а завтра - старуха сказала - будем колеса кибитками смазывать.
Быстро, как всегда на юге, темнело. Вот еще только что в сиреневом воздухе маячили какие-то смутные тени, и вдруг - темнота. Густая, почти непроглядная, лишь чуть смягченная светом узкого месяца и далеких мерцающих звезд.
Ратников снова задержался у костра - сидел, смотрел на огонь, думал. Никто его не трогал - видать, привыкли уже. Даже пес Камсикар, подбежав, лишь махнул хвостом, словно бы разрешая - сиди, мол, да сгинул, где-то в ночи, и вскоре где-то за околицею становища послышался лай.
Михаил потянулся, подкинул в костер каких-то веток - это добро разрешалось жечь безвозбранно, правда, и огня они давали мало, а больше дымили. Ну, хоть так…
Позади, за спиной, вдруг послышались чьи-то легкие шаги. Кто-то проскользнул, сел к огоньку рядом. Миша скосил глаза и удивленно свистнул:
- Госпожа!
- Сиди, не кланяйся, - махнула рукой Ак-ханум.
Узкие синие штаны, сапожки из мягкой замши, белый, с синим узорочьем, халат - "дэли", такая же белая, отороченная лисьими хвостами шапка из мягкого войлока… Может, это из-за одежды так вдовицу прозвали - Ак-ханум - "Белая госпожа"?
- Расскажи мне про свои земли, урус, - обняв коленки руками, негромко попросила девушка. - Говорят, там много больших городов.
Михаил, пряча усмешку, кивнул:
- Много!
- В каком ты жил?
- В Новгороде. Это большой и богатый город, с белокаменными храмами, с могучими стенами и рвами, с немолчным торгом, где каких только товаров нет! Кто только туда не приезжает…
- Я знаю. Наши купцы тоже ездят. А кроме Новгорода, какие еще города есть?
- Да много. Владимир, Полоцк, Псков, Переяславль, Рязань, Киев…
- О, да, да - Киев и Рязань я знаю. У вас ведь в каждом городе - свой князь?
- Ну, почти так. Княжеств на Руси много.
- И все друг другу - враги.
- Ну, не все, но… В общем, ты правильно заметила. Дозволь спросить кое-что?
- Спрашивай.
- Ты помнишь смешного отрока в кургузых портах?
- Помню. Я велела отправить его в Сарай - тут от него мало толку.
В Сарай!
Миша поспешно спрятал радость - ну хоть что-то конкретно узнал!
- А почему ты про него спрашиваешь? Это твой родич?
- Думаю, что да.
- Забавный. Все глазами хлопал, всему удивлялся и говорил… как-то смешно и не очень понятно.
- А… А откуда он здесь взялся?
- Наши ездили за плавником. Ну вот как вы сегодня. Выловили в море. Там еще с ним двое было - нас увидали, пытались сбежать… Далеко не убежали. Джама хоть и слуга, а стрелы кладет метко.
- Они тоже были смешно одеты?
- Я не видела. Но, говорят, - да. Как ты. Вот не знала, что урусуты заправляют рубахи в порты! Так что - удобнее?
- Не знаю.
Ак-ханум неожиданно вздохнула:
- Ох, не зря ты так печешься об этом отроке.
Замолчала, немного посидела, а потом тихо, нараспев, произнесла:
- Кулун алган куландай кулунумдан айлырдым. Айрылышкан анкудай эр улумдан айрылдым.
- Какие печальные стихи, - прошептал Ратников.
- Да, печальные… Это песнь о разлуке: подобно кулану, лишившемуся своего детеныша, я тоже разлучен со своим детенышем… вот так примерно. Говорят, великий владыка Чингисхан сказал так, когда узнал о смерти своего сына Джучи. А вскоре умер сам, успев назначить ханом улуса сына Джучи Бату. Бату - хороший хан! Не то чтобы добрый, но… знаешь, мне рассказывал один дервиш там, в Сарае, - в древности были такие злобные властители - сатрапы, так вот, Бату - не сатрап. Господи Иисусе, и что это я с тобой разговорилась?
- Ты веришь в Христа?
- Верую. Но не так, как вы, урусуты. И не так, как в полночных землях. По-своему. Как в давние времена учил епископ Нестор. Что смотришь? Да, мы, найманы - христиане. Как и некоторые меркиты, а иные верят в пророка, а иные - в Вечное Небо и Тенгри. Всяк, как хочет, так и верит, так сказано в "Ясе"! Царевич Сартак, сын Бату, тоже в Христа верует, а его дядя, Берке, - в Пророка. Тех же, кто сохранил нашу древнюю веру, всегда легко отличить по запаху. - Ак-ханум тихонько рассмеялась.
- По запаху?