- Изволь. Я у себя в вотчине делаю бумагу. Куда как лучше той, что от греков привозят. Пишу на ней перьями гусиными. Очень аккуратненько получается. Делаю и чернила. Синенькие такие. Ни с чем не спутаешь. Хочешь глянуть - вели Манохе сгонять к моим в лагерь, там есть немного. Главное: писать на моём - против бересты - вдесятеро быстрее получается. И сразу видать - моё. Не подделать.
Андрей недоуменно слушал мой "рекламный ролик". Извини, брат, тебе сегодня много досталось. Скачущий стиль разговора, необходимость удерживать в голове стек тем… Но иначе… Ты слишком быстр. Твои накатанные решения… моя отрубленная голова. Прямо по ДДТ: "Сколько раз, покатившись, моя голова с переполненной плахи…". Уже насчитали четыре основательных повода. А оно мне надо?
- Историю с твоей женой я знаю… давно. Я много разных историй знаю. Некоторые из них - записываю. Голова-то - не резиновая… Э… не растягивается. А теперь прикинь. Вот я историю… Какую-то. Про князя Петра, к примеру, могу записать на бумаге. Десять раз. А что? Сам - бумагу делаю, сам - на ней пишу. Вот живут в разных городах… люди. У каждого где-то в скрыне - ларчик невелик. Закрыт-опечатан. Человечек не любопытен, денежку за хранение получает. Тут, вообрази, прошла новость: Ваньку-лысого Андрей наш свет Юрьевич - казнью лютой казнил. Идёт человечек в схрон, достаёт из ларчика листочек, несёт… да хоть на торг. И читает там в голос. В листочке том… как у Иезикиля: "плач, и стон, и горе". Только другими словами. С теми именами и городами, которые я в пророчестве видел. С псом-выжлятником.
Андрей аж захрипел. Снова услышал я его "шип змеиный да рык звериный":
- Пугаеш-ш-шь?
- Я - дурак?! Тебя пугать - бестолку. Я - не пугаю, я - объясняю. То, чего ты можешь и не знать. И я, понимая всю важность для тебя этой истории… и её огласки на всю "Святую Русь"… Я тебе доверяю. Потому что ты хоть и Бешеный, и Катай, но себе - не враг. И ярость свою всегда в узде удерживать умел. Извини, брат.
- Думаешь, я позора испугаюсь?! Листочков твоих?! Удавку мне на шею накинул?!
- Думаю, что мы с тобой… устроились по-братски. Я тебе - удавку с позором, ты мне - плаху с топором. Теперь можно и спокойно по делу поговорить.
Ещё лет пять-семь назад ощутив хотя бы намёк на узду на своей шее, Андрей бы сразу понёс. Не взирая на… Да ни на что! В общем строю стоять, под чужой волей ходить… разнесёт, нафиг, что ни попадя!
Но - годы… И - самовластность. Смолоду ему казалось возможным сделать всё. Всё вообще! Вот сдвину дурака-начальника, засеку слугу-вора, зарублю врага-противника и… и всё смогу!
С годами и с властью пришло осознание ограниченности собственных сил. И мощь непреодолимых сил природы.
Андрей дурел от меня. От непонятной какой-то не такой бумаги, от каких-то невиданных синих чернил. На "Святой Руси" пишут ржаво-красными. Он самой идеи массовой публикации! От моего постоянного напоминания о братстве и о пророкизме. Причём - с желанием стать ложным пророком… И, конечно, от громадности, тотальности, всеобъемлемости проблемы с Кучковной… и его детьми… которые могут быть вовсе не его…
Он устал. От всего этого. И от бесконечного, требующего постоянного внимания, многопланового, скачущего разговора.
Мужчины куда менее многозадачны, чем женщины. Удерживать в голове, в поле внимания несколько тем одновременно - для мужчине тяжелее, чем для женщины. Так мозги у нас устроены. Андрей - "настоящий мужчина". И теперь расплачивался за свою "мужественность".
Андрей многие годы был начальником. Сперва - под отцом, потом - сам. Он привык, что окружающие, подчинённые подстраиваются под него. Под его темп мышление, фокус интереса. Если кто-то начинал говорить не о том - всегда можно было его одёрнуть. Здесь я, в значительной мере, сам навязывал темы, повороты беседы. Он не привык к дискуссиям с равными и теперь расплачивался за это.
Андрею сейчас 53, мне, по "легенде об основании Москвы" - 16, на вид - 17–18. Сопляк против увенчанного славами, мудрого, всевластного старца - князя-витязя. Есть куча вербальных и невербальных оттенков, выражающих отношение младшего к старшему. Так должно быть! Не только словами - как сидеть, смотреть, говорить, молчать… У меня этого нет.
Ну, тупой я! Учил, но всё вылетело. И вообще - не путайте обшивку с каркасом: это с виду я - парень молодой, а в душе, и никуда мне от этого не деться, "зрелый мужчина с комком нервов и средиземноморским загаром". Был. Но - и остался. Андрей мне, примерно, ровесник. Он, конечно, князь. Но я-то в душе - демократ! Он, конечно, в корзне. Но я и более экзотически одетых… или раздетых… видывал. Он, конечно, умница, талант. Так ведь и я - не дурень стоеросовый.
Пиетета - нет. И отсутствие этого, столь привычного, "как дышать", пласта общения, отношения - его выбивает. Он не понимает, но постоянно натыкается на несоответствие стереотипов. Это отвлекает, заставляет думать о куче мелочей: почему так сидит? Как посмел так сказать? На что смотрит…? Перемолачивать "наверху", в слое сознания - кучу дополнительных деталей, поведенческого мусора. За что и расплачивается.
То, что в единственном экземпляре выглядело бы как наглость, что звучало бы как наглость - почти каждый жест, почти каждое слово - в массе, сплошным потоком, превращается в норму, в новую сущность. Какую-то…
Он устал. Эта ночь - суд, прошлая - штурм, предыдущая - планирование и контроль войскового марша с десантированием.
Две стандартные реакции в такой ситуации: вспышка раздражения - "а пошли вы все!" и прекращение беседы. Или откладывание - "давайте обсудим это завтра". Тоже - прекращение беседы. Без принятия требуемого решения. А он не может! Цейтнот! Решение нужно вот сейчас - до рассвета! "Отрубить голову…" - да запросто! Но…
Я всё ждал, что Андрей спросит - как выбраться из сложившейся ситуации. Но так и не дождался - ему это было несвойственно. Привык сам выкарабкиваться. Пришлось проявить инициативу:
- Ну и как мы будем из этого выбираться?
Он замедленно поднял голову, как-то тускло посмотрел на меня, медленно произнёс:
- Убийца князя… повинен смерти… от этого… никак.
Вот же ж… хомнутые сапиенсы! Понапридумывают себе правил, а потом мучаются от них! А я на что?!
Жизнь многих людей в России была бы совершенно невыносима, если бы не повсеместное распространение оптимизаторов! Не путайте, пожалуйста, с риэлторами, адвокатами, демократами и коллекторами.
- Послушай, брат. Не хочу тебя учить, но… Не было там убийства.
У Андрея снова отвалилась челюсть.
Мда… Совсем я заморочил нашего светлого и в будущем святого и благоверного.
Понимаю, сочувствую. Он же сам видел своими собственными глазами! "Видят, но не разумеют…". Надо помочь правильно уразуметь. "Дорогой! Как ты можешь верить своим лживым глазам, и не верить своей кристально честной жене?!".
- Вспомни, Андрей. Володша меня позвал, перстеньком своим одарил. Я отблагодарился по вежеству.
- Ты насмехаться над ним начал! Всякие поносные речи говорить. Про блуд с его жёнкой хвастать…!
- Стоп-стоп! Ежели он какие слова мои обидными посчитал - указал бы он мне - где обида - я завсегда извиниться готов. Про мой блуд с его женой… Да я её только один раз и видал! Как она с крепостной стены платочком махала, когда мы в поход с Твери уходили. Я, конечно, мальчишечка лихой, но за версту, с реки на крепостную стену… не, не достану.
- Как это?! Ты ж сам сказывал! Что у неё родинки крестом православным на причинном месте!
- И что? Я под тот крест не лазил. Даже и не видал его никогда. Зимой, когда в Тверь шёл, попал в усадьбу. Тамошняя хозяйка, Рыксой звать, она княгине Самборине с детских пор ещё - наперсница. Вместе в баню девками хаживали. Болтала тогда та Рыкса без умолку. Ну, чего-то запомнилось. А так - ни-ни.
Андрей мгновение ошеломлённо смотрел на меня. Потом вдруг откинулся на спинку своего кресла и заржал. Хорошо смеётся. Раскатисто, от души. Годный мужик, можно дела делать.
На его хохот в шатёр заскочил Маноха. Ошарашено переводил взгляд с меня на Андрея и обратно. Понимаю: приговорённый к смертной казни, и его судья - нечасто смеются на пару.
Андрей махнул ему рукой, чтобы ушёл. Пару раз хихикнул, утирая слёзы, покачал головой.
- Так, выходит, блуда не было? Так он, Володша, всё стало быть сам… хе-хе-хе…
Тут он вспомнил о собственной проблеме с собственной женой, посуровел:
- Однако же, ты его убил.
- Однако же - нет. Итак, князь Володша, невесть с чего взбесился. Аки пёс бешеный. Убить бешеную собаку - не убийство. Самозащита. Володша на меня кинулся. Он - напал. А я себе стоймя стоял, не шелохнулся. Он на меня саблю поднял. Он. А я свой клинок под его - только подставил. И тут он упал. Споткнулся там, или выпивши сильно был. Он упал - не я бил. А что у меня завсегда два клинка в руках - так это все знают. А что он именно на нож упал - так на то воля божья. Никакого злого умысла в том нет.
И это - чистая правда! Я не мог знать, что он вот так упадёт. Упал бы иначе - я бы иначе его прирезал. Жить ему - не надо. А уж как именно…
- Мда… Ловок. Только князь - мёртв. Стало быть тебе - голову срубить.
- Какой же, Андрейша… прямолинейный. Зафиксируем для памяти смягчающие обстоятельства. Первое: обиды Володше в форме блуда и сказа о нём - не было. Второе: было неспровоцированное нападение на меня и моя необходимая самооборона. Третье: был несчастный случай в форме упадания на мой нож. Стоял бы другой человек на том месте - Володша так же помер.
- Однако на том месте был ты. Тебе и голову с плеч.