- Кгхм… кгхм… И вправду горло пересохло. А тайны простые. Да ты и сам их знаешь. Не можешь ты отправить на плаху своего брата. Да и вообще: Рюриковичи - Рюриковичам головы топорами не рубят. А уж Юрьевичи - Юрьевичей…
- Эгх…
Его правая лежит на рукояти святыни. Чуть сжимаются пальцы, чуть отпускают. Ласкают меч. Хорошо и давно знакомый. Родной. Пальцы левой чуть касаются стали клинка.
Железка. Обычный каролинговский меч. В мире - тысячи таких. Есть и много лучше, много богаче. Но вот в этом - слава, в нём - святость. В нём привязанности, восхищение, почитание нескольких поколений Рюриковичей, любовь многих лет жизни этого человека. Металл одушевлённый. Одушевляемый. Фантазиями и мифами его владельца.
Талисман. Оберег. Святыня. Костыль для психики.
- Хороший у тебя меч, княже. Помнишь, как ты им передо мной в Рябиновке хвастался? А подержать - так и не дал. Обещал - в другой раз. А ведь он и мне принадлежит.
- Ась?! Ёгкх…
А что? Меч святого Бориса есть, без всякого сомнения, святыня куда более высокая, чем Газпром. А от-то - "достояние нации". Я - нация? - Значит, и меч тоже мой. Опять же - семейное имущество дома Рюрика. Я - Рюрикович? - Нет. Но сейчас убедим его в обратном. Не так! Позволим ему убедиться. Сам, пусть всё - сам. Как Володша.
- Вспомни, брат мой Андрейша, основание Москвы. Э… пиры в Кучково со Свояком. Семнадцать лет назад. Ты ж там был? Как папашка, князь Юрий Владимирович про прозванию Долгорукий, там с девками веселился - помнишь? А ведь от такого веселья - детишки рождаются. По батюшке - Юрьевичи. Тебе, стало быть, братья сводные. С одних яиц - отвар, на одной крови - настой.
- Что?! Так ты… ты ж смоленского боярина ублюдок!
- А что делать-то, Андрейша? Деваться-то куда? Аким Яныч меня принял. Место в доме своём дал. Накормил, обогрел. Он-то - не ты, он-то человек добрый. Приветил, сыном назвал. Честью своей супружеской даже… Вот, выучил-выкормил. В люди вывел. А ты-то где был? А? "Большой брат"…? С весёлыми бабёнками ласкался-миловался? Честь-доблесть свою воинскую тешил-радовал? А? Сам-то ел сладко да спал мягко, а про родную кровинушку, сироту бездольную, неприкаянную и не вспоминал. Ну, конечно - у нас же заботы-дела государственные! Мы ж-то, князья достославные - должны обо всём вообще… радеть. В целом, в загали, овхо и… и инклюзивно! Где уж конкретным ребёнком-дитёнком озаботится! Экая мелочь мелкая! Хоть бы и родная кровь - а и тьфу на неё. А ведь именно тебе-то и головой подумать, сердцем почуять. Ведь семя отца твоего - не в холопку-подстилку безродную-безвестную пролилося. Ведь твоей жены сестру замуж за тридевять земель за старого мужа выдали. Ведь ушла невестушка не праздная, двенадцати годков, а уж с дитём под сердцем. А вы все… Все! И Юрьевичи и Кучковичи! - Ребёнка с души выкинули! Наплевать да растереть! Будто и не было. Ну, ладно батюшка твой. Он-то пить да гулять известный любитель был. Но ты-то, Андрейша! Как ты мог?! Про родную кровь позабыть, не озаботится…
- Что?! Ты мне выговаривать будешь?! Да у моего отца таких пащенков… в каждом придорожном селе по парочке! В Суздале такие, вон, толпами бегают…
- Ой ли? Такие да не такие. Ты ж, говорят, брата своего Ивана сильно любил-уважал.
Андрей, уже разозлившийся, уже ощутивший свою вину от небрежения своим сводным братом, да ещё - племянником по жене, раздражённый привкусом справедливости в упрёке, уже принявший позу отстранённого и грозного повелителя, уже, подсознательно реализуя свои желания, твёрдо, в охват, как перед ударом, взявший рукоять меча… вдруг остановился, замер. Распахнул глаза.
- Тебя… тебя как звать-то?
И замер, уже зная и понимая ответ, сводя вместе уже известное и получая в своём мозгу, загруженном религиозными, из разных концепций, священных текстов и преданий, обрывками и ошмётками, новое… ещё не знание, но подозрение, предположение…
Глава 342
- Именно так, брат мой Андреюшка. Иваном меня звать. Вы ж на сороковины смерти брата твоего, княжича Ивана Юрьевича, туда, в Кучково, съехались. Сороковины упокоенному Ивану отвели, нового… "ивана"… вот, стало быть, зачали.
Переселение душ?! Прямо здесь?! Души его собственного, хорошо знакомого и любимого брата?!
Душа человеческая сорок дней ходит по земле, подобно сыну божьему, бродившему по миру дольнему и учившему апостолов уже и после вокресения, но до вознесения. Так в Писании сказано, это ж все знают! Почему и поминают умершего на сороковой день.
Вот тут его проняло. Вот тут он перестал наглаживать меч, намертво вцепился в него пальцами. А в меня - глазами.
Я ласково, чуть покровительственно, как старший - младшему, как умудрённый - неуку, улыбнулся ему. И опустил глаза:
- Не взыскуй ложных истин, Андрей. Одна, та душа, пошла на небеса. Другая же послана была на землю. В тот же час. Встречались ли они у ворот святого Петра, беседовали ли, жребиями своими поменялись ли… Кто знает? Сказывают, что когда ангел, принёсший на землю новую душу, помещает её в дитя, то прикасается пальцем своим вот сюда. Дабы забыла душа человеческая, известное ей прежде.
Я ткнул себя пальцем в ямочку на подбородке.
Сам ангела за работой по формированию подбородочной кости младенцев - не видал, врать - не буду. Но в книгах - читал, могу сослаться на авторитетные источники. Связка: зачатие-душа - не синхронна. Душа, по канону, помещается в человека в момент рождения, а не зачатья. Но издавна есть и другие версии.
"Час зачатья я помню неточно" - было уже чем запомнить. Хоть бы и неточно.
- Видишь? - След глубокий. О былом… ничего не ведаю.
Как всегда у меня - ничего кроме правды: ямочка - есть, про покойного княжича Ивана Юрьевича - ничего не помню.
Андрей замер, приглядываясь в полутьме шатра к указанной мною части лица. Потом, оставив, наконец, непрерывное жмаканье святой железяки, инстинктивно пощупал свой подбородок. Понял, что на ощупь ничего не поймёт, зеркала здесь нет, разозлился за собственную глупость и "попёр буром":
- Лжа! Брешешь! Небылицы! Лишь бы из-под топора выскочить! Да где бы ты жил все эти годы..!
И - остановился. Под моим насмешливо-сочувственным взглядом.
- Не веришь? Не хочешь признать? Не нужен тебе живой брат Иван? Ну, бог тебе судья… А насчёт лжи… Спроси. Хоть Маноху того же спроси - у нас с ним дела были. Хоть в вотчину, в Рябиновку мою - сгоняй кого.
"Поезжайте! Поезжайте в Киев! И спросите: кем был Паниковский до революции?".
И в Киеве вам ответят: Паниковский был слепым. А в Рябиновке про лысого Ваньку-ублюдка каждый скажет: боярич-правдоруб.
- Я лжу говорить не могу. Заборонено мне. Вот ею.
Я кивнул на икону. И улыбнулся ей. Как давней хорошей знакомой. Нет, не подмигнул панибратски, просто чуть поклонился: приятно увидеться, поздорову ли…?
Вот так, приязненно улыбаясь Богородице, я продолжил:
- Сам-то посуди. Могу ли я волю Царицы Небесной порушить, не исполнить? Или я вовсе дурак-дураком? А как же тогда - нынешний приступ к крепостице с мостиком моим самобеглым? Ты глянь-то на меня. Без волос - не без мозгов. Радость ты наша.
Последняя фраза была обращена прямо к этой милой еврейской женщине с трудной судьбой. Напрямую. Игнорируя присутствующего здесь кое-какого… князя. "Собаки и ирландцы могут не беспокоится".
Но… вежество. И с теми же умильно-терпеливым выражением лица и интонацией голоса, я стал втолковывать Боголюбскому:
- Ты подумай сам. Ты вспомни-то. Или ты прежде не знал, что та девочка, сестра твоей Улиты Кучковны, замуж под Новгород-Северский выдана была? - Ведь знал же. Что муж её старый в тот же год в походе на Угре погиб? - Тоже тебе не новость. Что девчушка та в ту зиму умерла родами? - Поди, слух-то доходил.
- Сына! Сына у ней не было, с дитём она умерла!
- Ой ли? Тебе так и донесли? А ты и поверил? Андрей, ну ты будто дитё малое. Вспомни, какие раздоры в тот год шли на Руси. Или ты вправду думаешь, что сын Долгорукого в те поры на Черниговщине выжил бы? Если бы хоть кто со стороны о том знал?
- Лжа! Как малое дитё - в живых остаться могло?! Без отца, без матери?!
- Экий ты, Андрейша… одномерный. Мир-то не без добрых людей. И слуги верные бывают, и… Дела-то тогда творились страшные, кровавые. Ежели сболтнёт дитё по глупости… Не помню я её… даже и лица… даже и где могилка… Умерла младшая Кучковна в безвестности… И по сю пору не знаю всего. Потом… "Чужие дети - быстро растут" - слыхал такое? Ты ж, верно знаешь, когда отца… князя Юрия в Киеве убили… пошла замятня. Кого там Свояк на Киевскую сторону подсылал против Изи Давайдовича… Тебе прозвище Касьян-дворник по тогдашним делам знакомо?
Темновато, но Андрей слушает неотрывно, "вцепивши". Вглядывается меня, пытается найти в моих словах - несуразицы, на лице - хитрость, лживость. А мне… Как давно это было! Какой я был глупый, беспомощный, бестолковый…
Мне и притворятся не надо: воспоминания вызывают несколько стыдливую усмешку умиления. Собственным детством, удивительной наивностью, ложными надеждами, псевдо-мудрыми рассуждениями… Уже здесь, в "Святой Руси".
Андрей слышит… непривычное. Прозвища князей. Которые отнюдь не секретны, но и не повсеместны. Ибо подавляющему числу жителей на "Святой Руси" - и одного своего князя запомнить - уже много. Толку-то от них… в обычной крестьянской жизни. И некоторые подробности, которые и вообще широкой публике не должны быть доступны. О поддержке Свояком восстания смердов на Киевщине, о посылке им туда своих слуг, конкретно - с именами-прозвищами…