На этот раз государь всея Руси царь и великий князь Иоанн Васильевич, прозванный современниками Мучителем, был одет гораздо скромнее, нежели там, на поле. На одежде практически никаких украшений, разве что дорогой пояс со здоровенным, широким, как у мясника, тесаком, подвешенным сбоку, вот и все драгоценности. Шапки на нем тоже не было - так, кругленькая темная шапочка на макушке, похожая на тюбетейку и именуемая здесь одними тафья, а другими - скуфья. Как правильнее - понятия не имею, да и не в названии суть. Можно сказать, человек вышел на работу и напялил на себя спецовку.
- Здрав буди, государь. - И я самым тщательнейшим образом отвесил поклон, которому меня когда-то обучил Воротынский.
- Я-то государь, - вздохнул он, - а вот кто ты - не ведаю. Толи сакмагон, то ли ратный холоп, то ли воевода, то ли тать шатучий. А может, ты и вовсе израдник, а?
"Если б ты еще подсказал, что означает последнее слово, было бы совсем хорошо, - подумал я, тупо глядя на Иоанна. - Хотя по смыслу и без того понятно, что за ним кроется что-то весьма нехорошее, раз оно еще хуже разбойника с большой дороги, то есть шатучего татя.
"Эта роль ругательная, и я прошу ко мне ее не применять", - заявил Шпак царю Иоанну Васильевичу.
Отважным мужиком был этот самый обокраденный стоматолог. Хотя он тогда еще не знал, что перед ним царь, вот и хорохорился. Посмотрел бы я на него, если б он оказался в моей ситуации, да еще в пыточной, где так сладко-тошнотворно пахнет людской кровью.
Между прочим, свежей.
Однако делать нечего и надо отвечать.
- Промашка, государь, - вежливо поправил я. - Все ты назвал, кроме истинного. Я - фряжский князь из италийских земель, Константино Монтекки.
- Не слыхал я доселе, чтоб иноземцы так чисто на нашенском глаголили, - усмехнулся царь. - В тот раз мне не до того было, а опосля призадумался и мыслю: скрываешь ты кой-что, фрязин, а вот что - невдомек.
- Так мать у меня русинкой была. Ее отец мой выкупил у турских нехристей и женой своей сделал. Она меня и сказывать учила, и в православную веру окрестила, чрез кою я пытки у гишпанского короля принял, а…
- То я слыхал, да токмо сказывать можно многое. Я вон тоже могу тебе поведать, что я - Бова-королевич, - резко перебил меня Иоанн.
- Пошто себя принижать, государь? - раздался вкрадчивый голос из дальнего угла, где темнота была гуще всего, и из полумрака выплыла приземистая фигура.
- Ба, знакомые все лица - сам Григорий Лукьянович, собственной персоной. Голова старательно выбрита, хотя и не так тщательно, как у царя. Да оно и понятно - весь в трудах, весь в хлопотах. Воды попить и то, поди, некогда - хлебнул кровушки с очередного пытаемого и дальше пошел трудиться. Даже на обед, наверное, не ходит - сюда приносят. Вон как мяском жареным припахивает. Не иначе как вообще не успел перекусить сегодня. Потому и взгляд голодный. И я даже вздрогнул, вспомнив, где именно нахожусь и что это за жареное мяско. Да и взгляд Григория Лукьяновича, устремленный на меня, был, скорее, не голодный, а изучающий.
Коротконогий Малюта всем своим видом выражал нетерпеливое ожидание очередной команды Иоанна, а уж какая она будет - не имеет значения. Потому и ценит его царь, что этот человек никогда не станет думать о морали, совести и прочем. Кишки у бабы вытянуть? Запросто. Старика за ребро на крюк подвесить? Легко. Дите грудное за ноги да головой об угол? Сей момент. Да ты повели, повели только, царь-батюшка, а уж я расстараюсь!
- Бова - он и есть королевич, коих немерено. Да ежели б и король - их тоже пруд пруди. А ты у нас наихристианнейший государь, - елейно пропел Малюта.
Иоанн недовольно покосился на него.
"Хоть и предан ты, как собака, но и глуп, яко дворовый пес, - говорил его взгляд. - Пошто перебил? Пошто мысль не дал досказать?"
Все это так явственно читалось на его лице, что я неожиданно для самого себя решил продолжить мысль Иоанна, как бы помогая ему.
- Я понял тебя, государь. По-твоему, раз подтверждений, что ты Бова-королевич, никаких, то, стало быть, нет тебе веры, - вежливо заметил я. - Выходит, что и мне, коль я грамоток не имею, веры тоже нет, ибо в таких делах на пустые слова полагаться опасно. Что ж, твоя правда.
Вообще-то рискованно таким образом атаковать самого себя, но лишь с одной стороны. С другой же получается иная картина. Если допрашиваемый выступает в роли добровольного помощника, то отношение к нему должно измениться. Наглость, конечно, но мне почему-то показалось, что нужен необычный ход, который собьет царя с наезженной колеи допроса.
Разумеется, получилось не столь уж оригинально, но голова с лютого похмелья выдавать на-гора нечто посущественнее наотрез отказывалась, соглашаясь исключительно на самое простое - переводить царскую мысль на современный лад и логически развивать ее.
Впрочем, пока хватило и этого. Иоанн даже не сумел сдержать своего одобрения. Довольно хмыкнув, он кивнул на меня и заметил, обращаясь к Малюте:
- Учись, Гришка, яко излагает.
Ну прямо Остап Бендер, когда он выпрашивал стулья у монтера Мечникова.
- Будто по книжице словеса читает, буквица к буквице. И как согласно все.
Ага. Согласно. Осталось только вслед за тем же Мечниковым изречь, что согласие есть продукт непротивления сторон, а потом, как человек, измученный нарзаном, потребовать медку.
А царь меж тем продолжал:
- Такого и на дыбу жалко подвешивать - да что поделать, коль мне охота истину узнать. Али ты ее так поведаешь?
- Я ж очистился, государь. - И тут же вздрогнул, вспомнив о судном поле.
Неудачно он меня выдернул с подворья князя Воротынского. Не вовремя. И вообще, это свинство. Может, у меня психологическая травма. Даже две - чуть душегубом не стал, и чуть любимая не бросила. Меня к психотерапевту надо, а тут - я покосился на Малюту - скорее уж патологоанатом прислан. Во всяком случае, запах аналогичный, да и прочее тоже.
Такое ощущение, что он вот-вот энергично потрет ладошки и бодро осведомится: "Ну-с, с чего начнем, государь? Грудную клетку вскроем или черепную коробку? Воля ваша-с, однако смею предупредить, что тогда тело будет безнадежно испорчено скорейшим летальным исходом, а мы даже не услыхали, какую мощь могут развить его голосовые связки, если воткнуть сюда и туда иголочки, а затем ласково выдернуть у него из бока кусочек мясца вон теми раскаленными щипчиками. Да-да, очень хорошо придумано - и вырываем, и сразу ранку прижигаем. Никакой тебе инфекции, никакого заражения. А затем и послушаем. Как знать, может, сей образчик имеет несравненный голос Шаляпина. Хотя нет, судя по тому что он фрязин, - тогда Карузо. Ах, все-таки трепанацию черепа? Ну как угодно. Вы - ведущий специалист. Можно сказать, светило, божий помазанник, вам и карты в руки".
- Руси жаждал послужить, - не совсем уверенно выдал я, не зная, что сказать в свое оправдание.
- Гм-м, Руси… А пошто доселе не объявлялся? - осведомился ведущий специалист. - Ты ж тут поболе лета ужо.
Да какое там лето. Срок уже не на три летних месяца - на годы идет. Хотя да, тут как раз летом год называется. Тогда все верно.
- И пошто скрывался от меня, яко хороняка?
Ха! Это мы еще поспорили бы, кто из нас хороняка. Я, который за Русь дрался, или ты, который как Шер-Хан, трусливо поджав хвост, бежал от рыжих собак. Ну не рыжих, но все равно собак. Между прочим, тоже на север. И шакала с собой прихватил - верного Табаки. Ладно, не буду я спорить, так и быть. Радуйся, мужик, что мне с бодуна лень устраивать дискуссии, а то бы я тебе напомнил, кого именно Девлет-Гирей назвал в своем послании хоронякой.
- Есть такой обычай в нашем роду, - вместо этого коротко заметил я, - поначалу надо послужить, а уж потом объявляться за наградой.
- Ты тут лисьим хвостом не мети, - оборвал царь. - Я речь не о награде веду, а о том, пошто о себе не давал знать.
- Стыдно было, государь, - честно заметил я, - Когда я сюда прибыл, то на мне такая одежа была - не к каждому окольничему в гости в такой прийти можно, не говоря уж о боярах. А пред твои ясные очи явиться и вовсе соромно.
- Вот испросил бы службишку, тут я тебя и приодел бы, - нашелся Иоанн.
Но и мы не лыком шиты. Чай, не в капусте найден - имеем что сказать.
- Верю, приодел бы. А честь как же? Не ровен час, подумаешь, будто я вовсе поизносился, а потому все равно к кому наниматься - лишь бы из нужды выйти. Если б наймитом был - не смутился. Но я осесть тут хочу. Чтоб навсегда. Чтоб дети и внуки тут родились да Русь за свою родину считали.
- Ишьты, - хмыкнул Иоанн, но уже не так недоверчиво.
Подобрел, по голосу чувствуется. Но расслабляться было нельзя - сдаваться царь не собирался.
- Складно сказываешь.
Ну прямо как Горбатый в телесериале. Только от этого, в отличие от телебандита, обещания, что меня зарежут не больно, не дождаться. Не принято оно здесь - не больно.
- Токмо сдается мне, что никакой ты не Константин Монтеков.
- Уж больно чистый говор, - немедленно вписал свои три копейки Скуратов.
- Вот-вот, - подтвердил Иоанн. - Опять же страха я в тебе не чую. Ни пред Малютой, ни пред местечком оным. Стало быть, доводилось тебе уже попадать в пыточную. Тогда, выходит, ты тать шатучий али душегубец.
- Бывать и впрямь доводилось, только в гишпанских землях, - подтвердил я, но тут же уточнил: - За веру православную пострадал. Очень уж хотел король тамошний, Филиппом его кличут, чтоб я в латиняне перекрестился. За это и земли сулил, и злато, и чин при дворе немалый.
- Ну а ты что же? - лениво осведомился парь.