- А мудер у нас Никита Данилыч, - философски заметил Ярема, стоя надо мной. - Ежели бы ты его драл, так он и вовсе бы сомлел.
- Да, хлипкий нынче тать пошел, - добавил свою долю критики Кулема. - Не то, что ранее. - И со вздохом взвалил меня на плечо.
В эту ночь, пребывая в сарае, я открыл для себя новую истину. Говорят, что существует странная взаимосвязь между нижней частью тела и верхней, потому что когда отец берет ремень и лупцует сына-двоечника, то недоросль, как правило, эти двойки исправляет, то есть его голова начинает гораздо лучше соображать. Так вот я больше чем уверен, что если бы отцом был Ярема и взял в руки кнут, то назавтра двоечник получил бы жирные колы, потому что соображаловка соображать отказалась бы вовсе. Как моя. Про Кулему вообще промолчу - тут сынок и до школы бы не дотянул.
Как ни удивительно, но утром я направился в узилище самостоятельно, на что Ярема сразу отреагировал, хвастливо заявив Кулеме, что это он так меня взбодрил, получив взамен простодушную порцию комплиментов.
- А все почему? - философствовал Ярема. - Потому что я руку слабить умею. Коль повелит Никита Данилыч - в полную силу ожгу, а скажет, яко вечор, чтоб с потачкой, так я слабину даю да в четверть силушки охаживаю.
- Научил бы, - прогудел Кулема.
- Э-э-э нет, брат. Тут дар нужен, - торжественно заявил Ярема, и я понял, что дела мои плохи.
В самом деле, если они по повелению губного старосты займутся мною по-настоящему, да не остановятся на одном десятке, а всыплют два-три и по свежим ранам, я навряд ли выживу. Плюс здесь был только один - до дыбы я не дотяну.
"А ведь как мечталось повисеть", - саркастически вздохнул я.
Но тут дорога закончилась. Прибыли.
Никита Данилович на сей раз был за столом не один. Рядом с ним по-хозяйски устроился подросток лет четырнадцати-пятнадцати и весело болтал ногой, обутой в щегольской красный сапожок.
- Ентот, что ли, тать будет? - осведомился он, придирчиво оглядывая меня.
- Он самый, - вздохнул Никита Данилович.
- У-у рожа, какая, - протянул подросток. - Такую в лесу за елками узришь - заикой остаться можно али обмочиться.
Я оскорбился. Конечно, моя рожа не эталон красоты, да я и сам о ней не такого уж высокого мнения, но и не такая страшная, как заявляет этот плюгавый малолеток. И, прежде чем смотреть на мою, он бы полюбовался на свою прыщавую, увидев которую спросонья гораздо больше шансов остаться заикой. И вообще, кое-кто и без лесных рож совсем недавно мочился в штаны.
Примерно в этом духе я ему и выдал - сказалась скопившаяся злость. Удар, как я узнал уже потом, оказался чертовски болезненным, ибо, сам того не подозревая, я влепил не в бровь, а в глаз - мочиться в порты мальчонка перестал не так давно, всего-то лет пять назад, да и то не окончательно. Нет-нет да и…
- Батюшка-а, - плачущим голосом капризно протянул подросток.
- Кулема, - равнодушно окликнул Никита Данилович. - Давай-ка этого молодца сразу на лавку и два десятка от души, как ты умеешь. - Не знаешь чести, так палок двести.
- Так сколь всыпать-то? - не понял простодушный Кулема. - Двести аль два десятка?
- Для начала два десятка, - махнул рукой Годунов. - Для ума и столько хватит.
Ох, верно говорят: "Чтоб тебя не укрощали, не становись на дыбы". Спрашивается, кто меня тянул за язык хамить этому сопляку?!
- Не-эт!! - истошно завопил я, осознав, хоть и с запозданием, что совершил непростительную ошибку. - Я говорить хочу и все рассказать, а после твоего Кулемы уже не смогу. Кнут-то не убежит, и Кулема тоже, так что погоди малость.
- Кулема, - ласково окликнул Никита Данилович. - Ты и впрямь не убежишь, ежели мы погодим?
Тот задумался. Про кнут он понимал хорошо, но с юмором у детины было не очень.
- А зачем? - недоуменно спросил он.
- Значит, не убежит, - констатировал Никита Данилович. - Ну ежели интересное, то сказывай, Васятка Петров, да гляди, чтоб я не заскучал.
- Вы девочку спросите, - ляпнул я первое, что пришло в голову. - Ирина ведь видела, как я за ней заходил, чтоб спасти.
- Спасти… - задумчиво протянул Никита Данилович. - Об косяк с маху приложить, да так, что у бедняжки все из головы выскочило, - это ты спасти называешь? Ишь ты. Но сказываешь ты хорошо, мне по нраву, - тут же одобрил он, пояснив: - Мне ить самое главное было узнать, кто ж там, наверху, из вас похозяйничал да кто сабелькой вначале братца моего Дмитрия Ивановича срубил, а опосля того за Аксинью Васильевну принялся. - Все больше и больше распаляясь, он от волнения вскочил с места и склонился надо мной: - Или наоборот дело было? Да ты скажи, не таи, - ободрил он, - Ты ж ныне яко в докучной сказке про журавлика: "Нос вытащит - хвост увязит, хвост вытащит - нос увязит". Да и нет теперь уж тебе разницы, кого ты наперед резал, а кого опосля, потому как выдал ты себя ныне. Попался яко птица в кляпцы, так чего уж теперича.
"Кажется, где-то мне уже доводилось это слышать, - припомнил я. - Ну точно. От подьячего Митрошки. Только там вроде бы про ворону и вошь было".
Меж тем Годунов перевел дыхание и оглянулся на сына.
- Степка, - строго произнес Никита Данилович, властно указывая на выход.
- Батюшка, я поглядеть хочу, - заныл тот. - И потом ты сам мне обещалси вечор попробовать дать. Нешто забыл?
- Я что сказал?! - зло цыкнул отец на непослушное чадо. - Опосля опробуешь. - Дождавшись, пока его шаги стихнут, он вновь склонился ко мне: - А ждет тебя смертушка лютая и тяжкая, это я тебе говорю не как губной староста, а как двухродный братец праведника, коего ты порешил, душегуб. Но ты не боись - ни ныне, ни завтра сдохнуть я тебе не дозволю. Ох как долго подыхать тебе предстоит. Седмицу, не мене, молить меня будешь, дабы я тебя смертушкой одарил, но я жаден до нее, а потому, пока ты здесь в кровавый кус мяса не оборотишься, дотоле и терзать стану. А как же иначе - по привету ответ, по заслуге почет. Сказано: "Как ручки сделают, так спинка износит". А еще заповедано всякого молодца по заслуге жаловать. У тебя оных заслуг вон сколь много, потому и жалованье я тебе платить долгонько стану. А опосля собакам скормлю, ежели они тебя, погань, жрать станут.
- Душегубцев надобно в Разбойную избу везти, в Москву, - возразил я.
- Я бы повез, но что тут поделаешь, коль ты хлипким оказался да сдох под пыткой. За такое упущение с меня спросу нет, - развел он руками. - Так что, поведаешь, кто первым из стариков под твою сабельку угодил, ай как?
- Поведаю, - кивнул я и начал рассказывать, как все было.
Уж на четвертой или пятой фразе Никита Данилович заскучал, а когда я дошел до рассказа о том, что хотел выбежать с Иринкой во двор, но увидел там бегающих татей и решил спрятать девочку в своей светелке, лениво позвал:
- Кулема.
- Да погоди ты с Кулемой! - возмутился я. - Ты лучше скажи, холоп мой Андрей, который тоже может подтвердить, кто я такой, тоже убит?
- Считай, что убит, - кивнул Никита Данилович. - Токмо не твой он. Не надо честных людишек в свой шатер заманивать.
- Ну хорошо, Иринка ничего не помнит, но Аксинья Васильевна-то… - неуверенно начал я.
Никита Данилович усмехнулся, недобро посмотрев на меня, и я тут же осекся. Получалось, что… Словом, плохо получалось. Хуже некуда. Или есть?
- Кулема, - вновь затянул старую песню Годунов.
- А грамотка? Там же было сказано про мальчика, а в конце добавлено, что остальное поведают на словах, - не сдавался я.
- Уже поведали, - сухо обмолвился Никита Данилович. - Ты и тут запоздал, тать. Давай-ка, Кулема, сразу на дыбу его.
Ага, стало быть, сбылась голубая мечта мазохиста. Ну здравствуй, родимая. Мы как, пока без детей обойдемся? А то няня из меня не очень. Вроде бы да. Ну правильно, он же сказал, что спешить не станет. Посмаковать гаду захотелось. И ведь ничего нельзя сделать. Ну вообще ничегошеньки. Кое-что мне этой ночью Петряй рассказал, но толку с этого. Умер он под утро. Еще и поэтому злится Годунов. Ушел один из его ворогов от лютых мук. Теперь мне за двоих отдуваться.
Вдруг меня осенило.
- Стой, Никита Данилыч! - Не иначе как вдохновила острая боль в вывернутых руках, на которых я подвис. Из суставов пока не вылетели, но ждать недолго. - Стой!!! - заорал я истошно, лихорадочно прокручивая в голове еще раз, неожиданно забрезживший шанс на спасение, причем последний.
Да, все так и есть, все сходится. Даже если остроносый и умел читать, даже если он сумел самостоятельно кое до чего додуматься, прежде чем отдать эту грамотку, но все равно не мог он догадаться о том, что в ней подразумевалось, но напрямую сказано не было. Годуновы могли, ибо прекрасно знали, что если муж Анастасии Ивановны доводится подростку стрыем, то…
- Не мог тать, что за меня себя выдавал, знать родителей мальчика, которого я привез. Не мог! А я знаю!
- Вправду знаешь? - насторожился Никита Данилович.
- Вправду! - подтвердил я. - Только повели Кулеме с Яремой удалиться. Знание мое не для лишних ушей.
- Никак и впрямь проведал, - вздохнул Годунов и сделал знак палачам.
Те послушно поплелись к выходу.
- И чтоб не возвращались, пока не позову! - крикнул им вслед Никита Данилович, после чего повернулся ко мне. - Ну?