И нельзя уже было вернуться в цеха и казармы. Будто в затхлой комнате распахнули окно. Старая власть вдруг сразу утратила весь авторитет и даже страх к себе - а полицейские и жандармы прятались, срывая ненавистные всем мундиры. Днем и ночью на улицах горели костры из наскоро разломанных заборов и сараев, а рядом собирались в восторге люди, чтобы говорить, спорить - и брататься навеки, расходясь товарищами. Из трактирных погребов выливали вино в канавы, ради трезвой и честной жизни - и в те дни на улицах пьяными были не люди, а псы. Видя пример столицы и бессилие власти, народное восстание прокатилось по огромной стране, как пожар по степи в засушье - отовсюду к Вождю ехали делегаты, и очень скоро было объявлено о выборах в новую, народную Думу; все сразу заговорили о новых, справедливых законах, которые будут приняты.
- Поначалу без злобы все было - рассказывал товарищ Итин - верили все, что будет сейчас равенство и братство. Что соберемся, закон по правде примем - и начнется совсем другая жизнь…
Товарищ Итин был одним из тех ста тысяч, что встречали Вождя в тот самый первый день. На привале он не раз уже рассказывал о тех великих днях - но бойцы просили повторить: наверное, каждый втайне представляя, что когда-нибудь он сам будет рассказывать детям и внукам о том, как сидел у костра с одним из ТЕХ САМЫХ, легендарных, и слушал историю, рассказанную им самим.
- Не научились тогда еще беспощадности! - говорил Итин - не знали, что гадов надо добивать: бывало, явных врагов с миром отпускали! Если б сразу - сколько бы товарищей наших живыми остались! Ничего - теперь мы уже без ошибки!
За революцию и народ
Трудовой пролетарий идет.Сто миллионов в шеренге.
Проверка линии - залп.
Выстрел вдоль -
Снарядополет,
В десяти миллиметрах от лбов.Двадцать долой -
Списаны в брак,
Кто не выровняли шаг.Где тут враг?
Не уползешь!
Смерть свою под ногами найдешь!Мы идем - шар земной дрожит.
Весь старый мир - в пожаре горит.
Нас - не собьешь с прямого пути!
Дружно идем.
Коммунизм впереди!!!
- Хорошая песня! - говорили бойцы отряда - только конец суматошный какой-то. Будто - тикайте, хлопцы, пожар!
- Пожар мировой и есть! - отвечал товарищ Итин - весь шар земной запалим, чтобы жизнь прежняя проклятая в огне сгорела, без остатка. Чтобы - без всякого возврата!
В десятый день правительство и генералы решились на ответный удар - собрав верные им войска, юнкеров и гвардию. Танки расстреливали и давили наспех сооруженные баррикады, а следом шла озверевшая пехота, щедро напоенная водкой, добивая уцелевших. Наскоро собранные и вооруженные кто чем рабочие дружины стояли насмерть - но силы были неравны; был час, когда казалось уже, что все кончено. Центральный Комитет собрался в последний раз - ясно слыша уже шум боя: выстрелы, лязг гусениц и рев моторов. Даже верные дрогнули духом, и кто-то уже предложил - уходить в новое подполье, чтобы собраться с силами, и начать снова. Все готовы были согласиться - но встал тогда Любимый и Родной, и сказал:
- Вы слышите - идет бой. Там умирают за нас товарищи рабочие: что скажут они, если мы скроемся в этот час? Бесспорно, что каждый из нас ценен для будущей борьбы - но гораздо большая ценность и главная сила партии, это вера в нее народа. Разбитую организацию можно воссоздать - но потерянную веру уже не вернуть. Потому, ради будущего успеха, мы должны разделить судьбу восставшего народа - какая бы она ни была.
И никто не мог возразить Вождю, хотя каждый понимал, какая будет расправа - лишь немногие, выбранные по жребию, должны были скрыться, чтобы снова затем возглавить борьбу. Вождь был наравне со всеми - и ему выпало остаться. Сразу несколько из уходящих товарищей поспешили предложить свое место - но Вождь велел уже нести оружие, чтобы всем идти на баррикады, когда пришло известие, что враг отступает. К вечеру все было кончено - сам генерал-фельдмаршал, светлейший князь и брат государя, командующий гвардией и столичным военным округом, успел застрелиться, всех же прочих высоких чинов подняли на штыки и выбросили из окон обозленные революционные матросы и солдаты, взявшие штурмом Главный Штаб; лишенное воинской силы правительство во главе с государем было арестовано в собственном дворце.
- Но не захотел враг мира! - заканчивал рассказ товарищ Итин - не признали паразиты за народом трудовым его свободы. Надеясь порядок старый вернуть, призвали в помощь себе всех буржуев заграничных, эксплуататоров заморских, и даже тех из народа, кто темен еще правду нашу увидеть. Три года уже война идет страшная - но сломили наконец мы вражью силу в долгой битве на Шадре-реке, и совсем разгромили на Июль-Корани. Близко уже победа - и скоро настанет новая жизнь. Новая и прекрасная - потому что ничто не может быть лучше для трудового народа, чем коммунизм на всей земле!
Лишь один боец в отряде шел не в строю. Он плелся позади, вскинув на плечо винтовку; на привалах он последним молча протягивал миску кашевару и, получив свою порцию, ел в стороне от всех, не подходя к общему кругу, освещенному костром.
- Он в плен врагу сдавался, шкуру спасая - говорили бойцы - кто же в бой с ним пойдет, после такого? Шкура - он шкура презренная и есть!
Гелий еще не видел живых врагов. Они представлялись ему, как на плакате "Допрос красных партизан": мерзкие, сивые, хмельные и гнилозубые хари с сигарами, в белых погонах и золотых аксельбантах - или вообще даже не люди, а что-то вроде грязных животных, отчего-то мохнатых и пятнистых. Сдаться таким в плен было много хуже, чем погибнуть в бою - и Гелий, хотя единственный из отряда, кто не был на фронте, хорошо знал, как надлежит поступать бойцу революции даже в самом последнем случае:
Враги подступают все ближе.
Команды доносятся, крик.
Три пули последних в обойме,
И жизни осталось - на миг.И кто-то кричит: сдаюсь я!
И - вверх с белой тряпкой рука.
Предателю - первая пуля!
Предатель - гаже врага.Видны уж чужие погоны.
И острые жала штыков.
Без промаха - второй патрон свой
В орущие морды врагов.Вы память о нас сохраните -
Мы пали в неравной борьбе.
Прощайте! За нас отомстите!
Последняя пуля - себе.
Отряд шел по полям и дорогам, заходя в деревни и села; если первые дни больше занимались пропагандой, организовывали беднейших в комитеты и артели, учили крестьян грамоте, лечили, даже помогали в полевых работах - то когда урожай созрел, главным и самым важным делом стала заготовка хлеба для городов. Однажды пришлось отбиваться от налетевшей из леса банды; встретив дружный отпор и оставив несколько мертвых тел, нападающие так же быстро исчезли. В отряде один из бойцов был ранен пулей в живот и в тот же день умер - его похоронили тут же, в поле у перекрестка дорог, поставив столбик со звездой, над которым комиссар произнес короткую речь. Еще двое были ранены легко - перевязавшись, они шли дальше в одном строю со всеми.
Когда-то здесь были хорошо обжитые края, но теперь всюду можно было видеть запустение: поля заросли травой и сорняком, никто не ездил через провалившиеся мосты и не чинил размытый ливнями тракт. Только что закончился август, жаркий и грозовой; настали первые дни осени - теплые и сухие. И это было хорошо - будет хуже, когда начнутся дожди, и ноги станут утопать в грязи, липнущей комьями к сапогам. В небе летели птицы, тянувшиеся стаями на юг.
- Скоро на месте будем - сказал товарищ Итин, достав из полевой сумки карту - шире шаг!
Это было обычное село, какие раньше много раз встречались на пути. Дорога переходила в единственную улицу, по сторонам которой были разбросаны дома, отгороженные заборами; с открытой тыльной стороны виднелись огороды; посреди возвышалась церковь с покосившимся крестом. Улица была пуста, однако из-за оград на подходивший отряд настороженно смотрели множество глаз; женщин и детей на виду не было.
- Что баб и малых прячете? - весело выкрикнул товарищ Итин, шагая впереди отряда - не бойся, мы свои, не белопогонники, не обидим. Айда все наружу - разговор есть!
Отряд остановился. На пустом месте возле церкви - потому что там единственно был простор. Стали собираться крестьяне. Заросшие бородами, все они казались Гелию на одно лицо. Иные были одеты в потрепанные солдатские шинели со старательно споротыми погонами. Женщины в низко повязанных платках держались позади, прижимая к себе детей. Когда все собрались, Итин начал говорить речь, которую Гелий слышал уже не раз - в деревнях, где они были раньше; однако он слушал с восторгом и вниманием - потому что слова эти были столь пламенны и правильны, что не могли оставить равнодушным любого, кто только сам не принадлежал к врагам, эксплуататорам и паразитам. А крестьяне молчали - на лицах их нельзя было прочесть никакого ответа.