- А дальше - брату моему молодшему гумага призывная пришла. А у него семеро по лавкам да родители на попечении. А у меня ни жены, ни детей, ни хозяйства путного. Вот вместо него и вызвался в армию идти.
- Как звать-то тебя, рядовой Степанов?
- Степаном величают, вашбродь!
- Вот что, Степан! Сейчас ты пойдешь с унтер-офицером Наумовым - он тебя к делу интересному приспособит. Как раз по тебе!
- Слушаюсь, вашбродь!
- А ты, Наумов, отведи-ка его к нашим пулеметчикам. Скажешь, я приказал. Мужик здоровый, к технике интерес имеет опять же. Пусть пользу приносит, а то во всей роте от силы человек десять знают, с какой стороны за бертье-федорова браться. А у нас еще и пулемет немецкий в хозяйстве образовался. Не пропадать же добру!
10
Вечером, вместе с ротой возвращаясь с занятий, я нарвался на штабного начальника. То, чего так опасался Казимирский, все-таки случилось. Причем начальство было очень высокое…
Рота строем пылила по дороге в сторону Штрасбурга, когда мимо нас пронесся кавалерист с криком: "Дорогу! Дорогу дайте!"
Оглядываюсь и вижу, что нас догоняет группа всадников, сопровождающих какую-то повозку. Пришлось отдать роте команду "Стой!" и свернуть на обочину.
Мимо нас в сторону города медленно проехала огромная…
Э-э… Карета? Фаэтон?
В общем, длинное и массивное сооружение в екатерининском стиле с большущими задними колесами, запряженное шестеркой лошадей тремя выносами.
Впереди - кавалерист-ординарец, позади - еще двое. На козлах два солдата с шашками и карабинами.
Проехав чуть вперед, экипаж внезапно остановился. Из фаэтона выглянул тучный седой генерал с пышными усами и бакенбардами и орденом Святого Владимира на груди. Пыхтя и отдуваясь, он выбрался на дорогу и зашагал к нам. Вслед за ним из антикварного транспорта выскочил юркий поручик в малиновых гусарских чикчирах и высоких сапогах с серебряными розетками.
Ешкин кот! Только этого мне не хватало…
Я, откровенно говоря, растерялся: "Что делать-то?"
Но рефлексы, вбитые в военном училище, не подвели.
- Ро-о-та! Нале-э-во! Ру-у-жья снять!
Гренадеры сняли оружие, приставив его к ноге.
- Слушай! На кра-ул!
Четко взяли на "караул" и на счет "три" изобразили равнение на приближающееся начальство.
Я же встал перед строем посредине и, дождавшись, когда генерал приблизился на положенные уставом восемь шагов, откозыряв, доложил:
- Ваше превосходительство! Десятая рота Московского восьмого гренадерского полка следует с полевых занятий в расположение части! Младший офицер роты прапорщик фон Аш!
- Здорово, молодцы-гренадеры! - гаркнул генерал сиплым басом.
- Здра-ви-я же-ла-ем, ваш-прес-схо-ство! - проревел в ответ строй.
- Стремоухов, генерал для поручений штаба корпуса, - представилось мне начальство. - А это мой адъютант, - указал он на поручика-гусара. - Я направляюсь в штаб вашей дивизии с инспекцией по вопросам снабжения. А посему хотел бы задать вам несколько вопросов! Прямо здесь! Дабы избежать показных реляций со стороны ваших начальников. Отвечайте как на духу, прапорщик: как в вашем полку работает интендантство? Доставляет ли сено, овес, хлеб, сухари и прочие реестровые съестные припасы? Всего ли хватает? Как обстоит дело со снабжением военным снаряжением и огнеприпасами?
Я мысленно перекрестился и стал отвечать. Коротко и ясно. Мол, снабжают отменно всем необходимым, жалоб не имеется, и далее по пунктам. Чего мне скрывать-то?
Генерал слушал и кивал, а адъютант - записывал.
- Что ж, хорошо! Хорошо… - наконец произнес Стремоухов. - А что местные жители?
- Большинство покинули город, а немногие оставшиеся переносят наше присутствие смиренно и терпеливо, ваше превосходительство.
Адъютант прекратил писать, нахмурился и посмотрел на меня исподлобья.
- Понемногу привыкают? - переспросил генерал.
- Так точно, ваше превосходительство.
- Ну-ну… - усмехнулся в усы Стремоухов и махнул адъютанту: - Запишите: "Жители привыкают к нашим войскам".
- Благодарю, прапорщик, за краткий и обстоятельный доклад! Продолжайте движение! - И, повернувшись к строю, прогудел: - Благодарю за службу!
- Рады стараться, ваш-пре-схо-ство! - слаженно отозвались гренадеры.
Погрузившись в экзотический экипаж, начальство степенно удалилось в сопровождении конвоя, а я облегченно вздохнул!
Обошлось! Слава богу!
Когда мы наконец дотопали до города, Штрасбург напоминал растревоженный улей.
Причем в варианте худшем, чем в день прибытия штаба дивизии.
На ротной квартире нас встретил Лиходеев, сияющий как медный пятак по причине избавления от зубной боли.
- Здравия желаю, вашбродь!
- Ну что? Излечили тебя наши эскулапы?
- Про эскалопа не скажу, не знаю! - честно ответил фельдфебель. - А вот младший дохтур Бусаров - вылечил! Зуб выдрал да на память подарил!
- Вот видишь! А ты идти не хотел! Одними травками здесь не поможешь! Тут хирургическое вмешательство нужно.
- Хто ж знал-то…
- А Казимирский где? - поинтересовался я, поднимаясь на второй этаж.
- Его благородие в штаб полка срочно вызвали. А зачем да почему - не знаю.
- Я - знаю! Генерал из штаба корпуса приехал. Мы его на дороге видели.
- Не к добру это, вашбродь! - нахмурился Кузьма Акимыч. - Видать, погонят нас скоро воевать. Кровь за Царя и Отечество проливать…
Появившийся спустя час ротный эту догадку подтвердил:
- Завтра выступаем!
11
Сумасшедший дом, характерный для сборов в поход, начался с раннего утра. Полк спешно свертывался, готовясь выступать. Единственным, что упрощало мою задачу по контролю и руководству процессом, было то, что здесь у нас не было полевого лагеря и большинство ротного имущества все время нашего пребывания в Штрасбурге так и оставалось в повозках.
Солдаты уже получали сухие пайки, когда пришел приказ к парадному построению на ратушной площади города.
- Черт знает что! - выразил свое отношение к воле начальства Казимирский.
И вот весь полк стоит выстроенный поротно по периметру площади. В центре квадрата под знаменем дивизии расположилось начальство: начальник нашей славной 3-й гренадерской - генерал-лейтенант Владимир Иванович Малинка, офицеры штаба и уже знакомый мне "генерал для поручений" Стремоухов.
Перед ними, напротив строя первого батальона, наш командир Николай Генрихович Беренс с офицерами и полковым знаменем.
Играет оркестр…
У меня возникла стойкая ассоциация с парадом на Красной площади. Не хватало только министра обороны на открытом лимузине, Мавзолея и традиционного "Гав-гав-гав! Ура-а-а-а-а!", которым участники парада отзываются на приветствие.
К слову о Мавзолее.
Торжественную речь нам толкнули и без использования этого архитектурного излишества. Сначала начальник дивизии, а потом и генерал-порученец. Особенно тяжко было выслушивать последнего оратора.
Сразу вспоминался фильм "Карнавальная ночь" и сакраментальная фраза: "Коротенько. Минут на сорок…"
Он говорил напыщенно и многословно, но настолько пафосно-туманно, что смысл сказанного терялся в славословиях.
К тому же я стоял довольно далеко от точки вещания, и до меня долетали только невнятные обрывки фраз. А в остальном торжественное выступление свелось для меня в выслушивание монотонного "бу-бу-бу", от которого клонило в сон.
У меня вообще с детства идиосинкразия к подобным мероприятиям. С тех пор, как съездил в пионерский лагерь.
По-моему, я даже задремал, стоя в строю, но меня разбудил парадный марш, означавший, что "линейка" окончилась.
В заключение отец Серафим отслужил торжественный молебен…
А потом пошел дождь…
Голодные и мокрые солдаты даже не шагают, а бредут по дороге.
Сквозь шум дождя слышно чавканье ног, позвякивание амуниции и мат-перемат, сопровождающий любую потерю русским человеком душевного равновесия.
Сразу после завершения возвышенно-торжественной светотени поступил приказ: "Спешно выдвигаться на Госслерсхаузен".
Ну, мы и выдвинулись всем полком - ровно в полдень, под проливным дождем.
До железнодорожной станции Госслерсхаузен, где нам необходимо быть до завтрашнего утра, - двадцать верст.
Строй гренадер извивается по дороге подобно змее, голова которой теряется в струях дождя.
Я, по традиции, в конце ротной колонны. Еду верхом на выделенной мне из резерва смирной кобыле по кличке Сметанка. Почему лошадь зовут Сметанка - совершенно непонятно. Мое транспортное средство заурядной гнедой масти и никаких ассоциаций со сметаной не вызывает.
Хотя, конечно, дареному коню в зубы не смотрят. А уж казенному и подавно…
Когда объявили, что мне выдадут коня, я пришел в некоторое недоумение пополам со смятением.
Зачем мне конь? Я и ездить-то толком не умею…